Жил-был на свете парень один, Ромкой его звали. Был он и собою хорош, и умен, и силен, и удачлив, никакой работы не боялся, все до конца доводил, любую идею, любую мечту в жизнь воплощал. Жить бы Роме, поживать, хлопот и горя не знать, кабы не хвороба его. Странная напасть Романа одолевала: вроде и здоров парень, вроде и не болит у него ничего, а ходит мрачнее тучи, на глазах чахнет, на тоску черную и беспокойство невнятное жалуется. Зовет его сердце куда-то, душа чего-то нового просит, да сильно, так что хоть волком вой, хоть на стену лезь. Ходил он к знахарям разным, целителям, да докторам, токмо никто помочь ему не сумел: болезнь-то его не в теле пряталась, а душу изнутри грызла.
Устал Роман со своею хворобою жить, тоскою каждый день мучиться, да и решил в путь отправиться - узнать, чего ж сердцу мятежному для счастья не хватает. Менял он профессии разные, страны и города, где только ни был, кем ни служил. И в кузне молотом махал, и писарем в библиотеке столичной сиживал, и лавку свою держал, и за море с купцами ходил, и даже сказителем быть пробовал, книжки о странах далеких писывал – да все не то оно было, да все не это. Не получалось у парня счастье найти, не загорались глаза от радости, не замирало сердце в восторге, а только тоска черная пуще прежнего грызла, да мысли мрачные в голове множились. Совсем истосковался Ромка, совсем измучился, ни есть, ни спать, ни дышать спокойно не мог, все понять пытался, отчего хвороба мучает, да куда сердце зовет.
Завели его как-то странствия долгие в места дикие да безлюдные, незнакомые. Заплутал Рома в лесу темном, с пути сбился, ориентиры всякие потерял. Было уж думал, совсем погибать пора ему настала, да повстречал случайно старичка одного. Старичок тот знахарем местным представился, путь предложил до ближайшей деревеньки вместе держать - дескать, все равно туда направляется, а вдвоем любая дорога веселей и сподручней становится. Вышли они к тропинке лесной, да и разговорились, как водится. Поведал Рома старичку о хворобе своей, про то, как тоска черная по ночам мучает, мысли тяжкие в голову лезут, да тревога невнятная сердце сжимает, про то, что ищет по свету чего-то, а чего - и сам не поймет. Улыбнулся тут знахарь хитренько, да и говорит: знаю я Рома, в чем беда твоя заключается, сам такое пережил, когда молод был, и как помочь знаю. «Зов Бесконечности» это зовется, а и не хвороба это, не болезнь вовсе, а благо великое, талант особый наружу просится, сила великая на твоем пороге в калитку стучит. Коли пойдешь со мной во-он на тот холм – с ветром могучим, что там живет, познакомлю, он тебе все и расскажет. Ночку проведешь там, переночуешь – так сам все поймешь и сам все узнаешь: от чего сердце болит, да почему душа тоскует.
Подивился Роман словам дедовым, подивился средству чудному – как это так, с ветром разговаривать, да совета у него спрашивать? Пробовал было подробностей выпытать, да у деда один ответ был: ступай к холму, переночуй там, тогда все поймешь и сам все узнаешь, а рассказы всякие – болтовня пустая. Загорелась у парня искорка махонькая, что надеждой обычно зовется, затрепетало сердечко, зазвало его пуще прежнего, да и решил парень – чего он теряет? Сколько методов разных уже перепробовано, чем этот хуже, может и правда ветер подскажет, как покой обрести… Развернулся - да и направился с дедом к холму. Люди говаривают, еле-еле старичок-знахарь за ним поспевал, так уж паря надежда его подгоняла, так уж попробовать не терпелось. Взобрались они на холм еще засветло, развели костерок небольшой на самой вершине, да и улеглись по разные стороны, ветра особого дожидаться. Рома-то как прилег на землю, так сразу и уснул.
И снится парню, будто похолодало резко, от костерка меленького и уголечка живого не осталось, темень вокруг стоит кромешная, ни звезд, ни луны на небе не видно, а на вершине холма ветерок поднимается, травки касается. Хотел было Рома в плащ плотнее закутаться, одеяло походное достать, а пошевелиться не может. Хотел было старичка-знахаря окликнуть, а рот не раскрывается. Глазами хлопнуть хотел, только веки словно неподъемными стали. А ветер меж тем крепчает, в ушах завывает, ветвями шевелит. Жутко Ромке сделалось, уж и не поймет он, сон ли это или явь, ни шевельнуться, ни закричать у него не получается. Все яростнее завывает ветер, все сильнее становится, уже и березки молоденькие к земле гнет. Думал Рома как бы ему с силами собраться, с земли подняться, да от ветра убраться, да не успел, поздно стало – подхватил его ветер, словно соломинку, да и унес в дали небесные. Крутит, вертит Ромкой как хочет, а тот словно каменный, ни вдохнуть, ни выдохнуть, ни рукой шевельнуть не может. Вначале страшно было, казалось еще чуть-чуть, еще мгновение – и упадет Ромка на землю, да и разобьется насмерть, но время шло, а все оставалось по-прежнему. Пообвыкся, расслабился тогда парень и почувствовал вдруг, как сила неведомая в него проникает, как становится с ветром он одним существом. Вот уже он и не соломинка, всем стихиям подвластная, а ветер вольный, полетом наслаждается, свободу полную чувствует, да космос бескрайний перед собою видит. Узнал Ромка все, что ветер знает: про бесконечность узнал, про иные миры, про путь, что за пределы Вселенной ведет, прекрасней которого нет ничего. Понял тогда парень, отчего хвороба его грызла, чего сердце хотело, да душа желала. Понял, что не земного счастья искал он, не дело особое, не богатств и не почестей - хотел он лишь путь обрести, о свободе да силе вселенской мечтал. От того и болело сердце, от того душа и металась, что путь магический безмолвный старался Рома земными путями заменить, чужие занятия перебирал, а своего среди них найти не мог, потому как не было его вовсе.
Проснулся Ромка – улыбка до ушей, глаза светятся, а на сердце, впервые за многие годы, спокойно и радостно стало. Хотел было знахаря за науку поблагодарить, да совета спросить, чего дальше делать следует, оглянулся вокруг – а того уж и нет. Время то за полдень было. Собрался парень, спустился с холма, припомнил направление верное, где деревенька стояла, да и пошел советчика своего искать. Идет дорогою, думу думает, сон вспоминает про то, как ветром был, про то, как звезд касался, да к центру Вселенной летал. А сам при этом словно светом невидимым светится, препятствия все на пути расступаются, цветы расцветают, да птицы поют, и кажется Ромке, что и не идет он вовсе, а на крыльях парит, что ветром подарены были.
Нагнал парень вскоре старика, а тот Ромку издали почуял, дождался, да и говорит: вижу, потолковал ты с ветром, узнал, где счастье твое скрывается, чего теперь делать думаешь, куда идти? А Ромка все, что видел – все без утайки поведал, на колени бухнулся - и ну в ученики проситься. Давно уж парень понял, что не знахарь простой его с ветром знакомил, а кудесник великий, что с Силой магической в обнимку живет, все тропы тайные знает, да путь за пределы Вселенной показать может. Рад был мастер ученику такому, рад был намеренью светлому, да сердцу чистому.
Выучился Роман, науку тайную познал, силу обрел могучую, знания великие. Мог и горы с землею сравнять, и пустыню цвести заставить, чем славу промеж людей обрел, кудесником великим сделался. Да токмо неважно ему все это было. Пуще силы магической, богатства, да славы земной ценил парень путь, что за пределы вселенной ведет и свободу полную дарит. Сам об этом помнил, да и учеников своих учил тому же, чтоб путь магический под ногами у себя не искали, а силу и свободу на дела мира людского не разменивали. Становились ученики Ромины кудесниками просветленными, и каждый светом изнутри светился, аки наставник его, что солнцем чистым сиял и Путь им показывал. А и прозвал его народ Романом Алмазным, потому как дух и намерения его чисты были от всего бренного, ровно алмаз высшей пробы.