Григорию все так и говорили: "Гриша, ты дурак! Это не выгодно!" Но он никого не слушал, дело было решенное. До выхода на пенсию оставалось восемь лет, а сил уже не было - каждое утро он просыпался вымотанным, лицо у него серело, взгляд потух, сын выпорхнул из семейного гнезда и звонил раз в год, жена давно ушла, а из понятных желаний остался только пятничный кутёж. Н-да, незавидно. Наверное, всё так бы и продолжалось, если бы не два события - медосмотр и море.
Григорий работал крановщиком на стройке, каждый год он "покупал" медосмотр - заранее узнавал, когда на работу приедут врачи, и не приходил в этот день (он придумывал любую околесицу не меньше десяти лет к ряду), а потом приносил справку, дескать, прошел осмотр по месту жительства. Григорий знал, что медосмотр он не пройдет, хоть ты тресни - его из-за этого уволили на прошлой работе, и на позапрошлой, поэтому он познакомился с Люськой из поликлиники рядом с домом и за две тысячи и коробку конфет покупал справки у неё. Интересней и дешевле было бы уже, конечно, жениться на этой Люське, но она не давалась, да и чёрт с ней. А в этот раз он забегался и не спросил про медосмотр. Не годен. Слепые пятна на глазах, один совсем плохо видит, и давление, чтоб его. Флюорография плохая. И хирург еще что-то там бубнил, да Григорий его уже не слушал, разве важно?
После увольнения он отправился к другу Толику, тоже крановщику, они работали вместе еще на позапрошлой работе. В их квартире был беспорядок, Галя, новая Толина жена, собирала вещи в чемоданы. Григорий сочувственно посмотрел на Толика, но тот мотнул головой: "На море едем!" Слово за слово, и на море они решили ехать вместе, еще и Галина дочка, первокурсница. А чего - машина большая!
На море Гриша оробел - он никогда раньше не был на юге, все отпуски проводил в огороде, строя дачу. Всё здесь казалось ему необычным - и нарядные отдыхающие, и хрустящая барабулька, и терпкое домашнее вино, и ласковое море, и сам он показался себе необычным. Будто за эти две недели с ним, Гришкой-крановщиком, что-то произошло. Каждое утро он просыпался радостным, будто бы в теле он обнаружил новую мышцу, отвечающую за умение восторгаться. Лицо снова приобрело приятный румянец, женщины опять казались восхитительными, а глаза горели. Это ощущение с ним осталось даже после приезда домой, оно было такое скользкое, как живая рыба, которую держат в ладонях, Григорию казалось, что чуть отвернешься, так оно сразу и выскользнет. Искать работу не хотелось, когда спрашивали о ней, Гриша говорил о каких-то выдуманных делах. В самом деле, он ощущал, что занят чем-то серьезным и важным. Так и было - он начал жить.
Сначала он бомбил заначку, которую бесцельно откладывал после ухода жены. Он думал, что купит что-то серьезное, а теперь тратил её, в сущности, на вещи несерьезные, без которых, конечно, можно обойтись. Гриша стал ходить в кино, чаще всего по утрам, сходил несколько раз в театр (последний раз он там был еще в молодости), сказался больным и съездил в санаторий. Гриша записался в бассейн, и хотя плавал он всегда плохо, через месяц занятий смог научиться красивому брасу. Григорий больше не хотел готовить пельмени и макароны - он исхитрялся в новых рецептах, стал иногда ходить в рестораны: заказывал то, что раньше никогда не пробовал - суп с мидиями, например, или пенкинскую утку, а еще снежного краба. Это было для него удивительно. Он стал знакомиться с женщинами, даже с молодыми! Приходя домой после свиданий, он тряс головой - не верил, что это происходило с ним!
Вскоре деньги стали заканчиваться. Гриша смотрел на прожитые несколько месяцев с любовью. Он бережно хранил в памяти лепесточки своих воспоминаний о новых ощущениях. В этом безделии был свой смысл. А, может, Гриша просто устал. Григорий с тоской подумал о будущем - нужно болтаться где-то еще восемь лет. Целых восемь лет до пенсии! Раньше эти мысли не так его удручали, но сейчас они стали горькими. Григорий долго думал и принял решение - его подсказал Толик, еще год назад Гриша посчитал бы этот финт глупостью - продать дачу. Добротный кирпичный дом, хорошее расположение недалеко от города, плодовый сад... Когда он говорил об этом знакомым, над ним посмеивались, ему говорили, что он дурак! Что это ненадежно и невыгодно. А у него... А у него только жизнь началась.
С сада он выручил восемьсот пятьдесят тысяч рублей, сумма слишком маленькая, чтобы жить на проценты. Поэтому он положил её на счет, и по-тихоньку снимал: не экономил, но и не транжирил. Он старался не думать, что будет потом, сейчас так красиво...
Он съездил на море еще раз. На всё лето. Купался, как мальчик, загорал, катался на катамаране, кадрил курортниц и они отвечали ему взаимностью. Каждый вечер он смотрел закаты и пил вкусное домашнее вино. Приехав домой, он влюбился. Нечаянно. Влюбился так чисто, как если бы ему снова было семнадцать и на душе не было ран и разочарований. Он любил ее тихой и светлой любовью, гладил по волосам, а еще улыбался во сне, когда она ворочалась. Григорий не дожил до пенсии целых пять лет, он умер счастливый, с простой мальчишечкой улыбкой. Провожая его в последний путь, те, кто посмеивались над ним, пришли к единогласному выводу - не такой уж он был и дурак.