Все привыкли думать, что камикадзе это фанатики, лётчики - смертники, готовые сиюминутно, без раздумий, отдать жизнь за императора. Но в этой статье, я покажу Вам истинное лицо этих воинов, лицо обращённое к жизни!
Введение.
В Японии традиция вести дневниковые записи появилась в Период Хэйан (794-1185 гг. н.э). И со временем дневники стали отдельным литературным жанром. Этот жанр был очень популярен среди высшей аристократии того времени (в которую входили и военные). Вести дневники считалось хорошим тоном и в японской армии XX века.
Однако необходимо выделить важный аспект: в японской армии XX века всех военнослужащих можно было условно разделить на «деревенских солдат» и «студентов-солдат».
Первые имели деревенское, не самурайское происхождение, такие солдаты обычно дневников не вели и слепо верили государственной идеологии. Именно солдаты из этого социального слоя были действительно фанатиками.
Вторые имели, как правило, высшее образование и самурайское происхождение, «студентов-солдат» объединяло одно - все они были призваны из вузов и их не окончили, т.к. для них специально сокращали сроки обучения.
Количество «студентов-солдат» в армии резко повысилось в 1943 г., когда Япония стала проигрывать войну и армии, в срочном порядке, стали необходимы свежие силы и не обязательно обученные. Именно «студенты-солдаты» составляли большую часть камикадзе. «Студенты-солдаты», в силу своей образованности и начитанности, не верили государственной идеологии и пытались найти смысл своей смерти не в самопожертвовании за страну и императора, а в работах известных философов. То есть пытались рационализировать свою смерть, принять её, как должное и неизбежное, не с помощью метафоры «опади, как лепесток сакуры», а при помощи философии.
Дневники помогали им бороться со смертью и принять свою участь. Любознательные студенты-солдаты желали жить и мыслить, следовать выражению Декарта «Мыслю, следовательно, существую».
Ирокава Дайкити, один из студентов-солдат, писал:
«Мы пытались жить на 120%, а не ожидать смерти. Мы читали книги, пытаясь понять, почему мы должны умирать в свои 20 лет <…>».
Хаяси Тадао, другой «лётчик – смертник», также писал 28 декабря 1943:
«Мы можем любить свою страну, но между нами не должны стоять военные- Leben Leben, nur Leben! [нем. Жить,жить, только жить]»
Эти строки показывают нам насколько сильно было стремление жить у молодых людей.
«Милитаризация» образа цветущих вишен, как способ эстетизации жертвенности.
Необходимо отметить какую роль в создании отрядов камикадзе играл образ цветущих вишен. Для этого необходимо проследить метаморфозу эстетического понятия сакура. Что есть сакура для японцев?
Сакура, прежде всего, символ женской красоты, в зависимости от времени суток сакура могла символизировать разные проявления женской красоты, так, например, ветка сакуры на фоне ночного неба символизировала гейшу, а ветка сакуры в закате - женскую стыдливость и непорочность.
Эстетических ассоциаций сакуры множество. Сакура является важным культурным символом страны Восходящего солнца, который имеет большое влияние на сознание японцев.
Логично, что, для того, чтобы повлиять на сознание солдат, заставить их поверить в некую идею, а именно, в идею самопожертвования, японское военное руководство прибегнуло к манипуляции сознания через эстетику, то есть к манипуляции с помощью образа сакуры. Ещё со времён эпохи Мэйдзи все последующие правительства эстетизировали военные операции и смерть солдат на поле боя визуально и концептуально. Символ цветущих вишен (а именно опадающих цветков вишни) стал основным эстетическим образом самопожертвования японского солдата. Эмико Онуки-Тирни отмечает:
«Визуальная эстетика цветка трактовалась как «красота души японца», которая выражается в благородстве японского характера, способности бесстрашно идти на встречу смерти. Метафора широко использовалась военными, превратившись в лозунг: «Ты должен умереть за императора - это такой же естественный процесс, как опадение лепестков у цветущей вишни».
Однако, до эпохи Мэйдзи, цветы сакуры вовсе не были символом СЛЕПОГО самопожертвования, но имели отношение к воинам. В период Эдо самураев называли «цветом нации», именно этот факт позволил в дальнейшем продолжить милитаризацию образа цветущих вишен в период расцвета японского милитаризма.
Образ опадающих вишен стал ключевым эстетическим «оправданием» смертей тысяч молодых людей. Но, кроме этого, для того, чтобы оправдать бессмысленные атаки, японское правительство прибегало к «реинкарнации» традиционных японских трактатов, одним из которых стал известный самурайский кодекс «Бусидо».
«Бусидо» на замену здравому смыслу.
Традиционный кодекс самурайской чести и правил поведения в обществе окончательно перестал быть официальным военным кодексом в 1882 году, то есть, в период выхода «Императорского рескрипта солдатам и матросам».
С того момента японская армия официально перешла на полурациональные военные кодексы. Полурациональными их стоит называть потому, что в них, в отличие от «Бусидо», прямым текстом не заявлялось о том, что солдат должен пожертвовать собой в любой момент, однако император всё ещё оставался полубогом, за которого необходимо умереть, если выпадет случай. То есть данные кодексы были нечто средним между «Бусидо» и всеобщим воинским уставом. Японская армия следовала им вплоть до 1944 г.
После того, как стало очевидным, что Япония проиграет войну, японскому военному аппарату стала необходима новая мощная пропаганда, именно поэтому японские военные предпочли вернуться к «Бусидо», при этом, практически, не ставя во главу угла воинский устав.
Так как, основным первым постулатом «Бусидо» является идея самопожертвования, логично что был предпринят шаг по замене воинского устава на кодекс, а это принципиально разные формы организации воинского порядка! В устав могут вносится изменения и он более гибок, в отличие от кодекса, который, как правило пишется один раз и его нельзя нарушать ни при каких обстоятельствах, к тому же, изменения и пересмотр кодекса не допускаются, ну, разве что в ооочень редких случаях!
Однако, японские военные, говоря солдатам о самопожертвовании, опускали существенный нюанс: «Бусидо» требует от самурая всегда быть готовым к смерти, но не требует от него самому искать своей смерти, идти ей на встречу, не пытаясь избежать её. Вот конкретные цитаты:
«Самурай должен, прежде всего, постоянно помнить - помнить днём и ночью, с утра, когда он берёт палочки, чтобы вкусить новогоднюю трапезу до последней ночи старого года, когда он платит свои долги – что он должен умереть».
Однако ниже приводится следующее наставление:
«Самурай не позволит никому заманить себя в ловушку, где он внезапно может оказаться в безвыходном положении и потому избегнет зол и бедствий».
Камикадзе ставили в безвыходное положение, не давая им права выбора, ведь после взлёта камикадзе уже не мог вернуться, а значит это парадокс между этими двумя постулатами. Таким образом, попытка японских военных использовать «Бусидо» в качестве основы для пропаганды, отчасти провалилась.
Обратное влияние государственной идеологии на камикадзе и опорные догматы, которым следовали камикадзе.
Идеология, пропагандируемая японским правительством, не могла повлиять на студентов - солдат таким образом, каким планировало правительство и военные. Так, например, Хаяси Тадао незадолго до смерти пишет:
«Этот хрупкий мир, от порыва сильного ветра лепестки опадают, теряя цвет и запах, печаль в их запахе. 1945 г.»
Но под лепестками сакуры, он имеет ввиду не смерть пилотов, а печалится по- поводу разрушения японской империи, об этом говорят строчки «Этот хрупкий мир…». Хаяси изначально не упоминает в этом стихотворении пилотов. Не концентрируется на личностях. Для него опадающие лепестки - это символ разрушения Японии.
Это стихотворение является более лаконичным вариантом написанного ранее стихотворения «Конец имперской Японии» :
Руины, разруха, декаданс.
Не останется ничего, конец всего.
Это конец.
Одинокий промозглый ветер.
Ничего не сохранить.
Ясно, что для Хаяси опадающие лепестки символизировали конец и разруху Японской империи и не были символом жертвенности. Кроме того, это стихотворение написано под влиянием марксизма (Хаяси был убеждённым марксистом). Похожие записи встречаются и у других студентов, но, практически, не один из них не вкладывает в значение своих записей идею жертвенности во имя императора. Более того, императорская идеология жертвенности настраивала многих солдат вообще против военщины.
Так, например, Сасаки Хоширо - будущий пилот-камикадзе, ещё 5 апреля 1942 г. пишет в своём дневнике короткую запись:
«Военные - Большие дураки!»
Столь резкое противостояние идеологии в отрядах камикадзе объясняется начитанностью, интеллектуальным доминированием японских лётчиков над остальными военными. Дело в том, что изначально лётчиками-камикадзе могли стать только лётчики морской авиации, (чуть позже, в 1944 г. были сформированы отряды камикадзе наземной авиации).
*В Японии с XX в. и до сих пор не существует единых ВВС, формально ВВС делятся на морскую и военную наземную авиацию, каждая из которых имеет отдельное командование. Морская авиация всегда считалась элитой, туда могли попасть только люди благородного происхождения (сейчас это ограничение не действует) именно поэтому так сложилось, что морские ВВС Японии славились своими «солдатами-интеллектуалами», в то время как армейские ВВС слепо следовали приказам командования.
Ещё один протест против военных высказал в своей послевоенной автобиографии один из лучших асов японских морских ВВС Сабуро Сакаи:
«Это было свидетельство морального упадка части наших офицеров, которые пытались воодушевить самих себя, вспоминая жестокость и кровь средневековых войн, когда их исход решался личной отвагой и силой. Но те времена закончились много веков назад! <…> Наши офицеры вдруг превратились в каких то шаманов. Они колотили в барабаны патриотизма, пытаясь убедить не только своих подчиненных, но и самих себя, что мы можем компенсировать чудовищные потери показной смелостью <…>»
Сакаи, как никто другой, понимал бесполезность этих атак, в 1944 году он потерял глаз и его назначили инструктором пилотов, каждый день ему приходилось, как инструктору, сопровождать камикадзе до цели и возвращаться на базу с отчётом о вылете. Он каждый день наблюдал мало-эффективность подобных атак и, именно поэтому, возненавидел военщину. Лётчики камикадзе были теми, кого с уверенностью можно назвать цветом нации, многие из них пытаясь объяснить, почему им нужно умирать, опирались не на государственную идеологию, а на философские трактаты и догматы иностранных философов. Многих камикадзе привлекала, прежде всего, эстетика нигилизма. Эмико - Онуки отмечает:
«Картина морального разложения на военной базе сделала неубедительными доводы относительно того, почему они должны жертвовать собой ради японского милитаризма. Эстетика нигилизма дала им поэтические способы понять или на самом деле избежать понимания смерти, в предчувствии которой они жили».
Ещё один лётчик, Ирокава Дайкити писал:
«В то время, как мы наслаждались нигилизмом, мы получали возможность обрести хотя бы иллюзорный покой в душе, поскольку это был очень мрачный период.»
Говоря о моральном разложении на военной базе Эмико-Онуки имеет ввиду запрет на чтение западной литературы, который был введён на базах в 1944 г. Таким образом, японские военные хотели подавить индивидуальность личности и свободомыслие солдат.
Хаяси Тадао 8 мая 1944г. в своём дневнике упоминает:
«Индивидуализм - это не просто «изм», но внутренний принцип человека. Я действительно ненавижу военщину, единственное что я признаю за ней - это роль защитника нашего народа.»
Эту же мысль, но в более лояльной форме, высказывает Мацунага Тацуки:
«Звучат слова «преданность», «приверженность императору», «посвящение себя народу и обществу». Однако мой способ быть лояльным состоит в отрицании основной политики армии.»
Но апофеоз отношения студентов - камикадзе к государственной идеологии отражён в дневнике Накао Такенори. Он пишет:
«Нельзя ставить в опасность жизнь невинного человека, однако, с точки зрения военных, это не имеет никакого отношения, они ведь пекутся только о чести мундира, не брезгуя ложью и мало интересуясь истиной.»
Говоря о лжи, он скорее всего подразумевает разногласия в кодексе «Бусидо». Многих камикадзе, помимо нигилизма и марксизма, привлекал также романтизм. Эстетика и красота природы помогали им не замечать нависшей над ними смерти. Романтизм, так или иначе, касался каждого камикадзе.
Такусима Норимицу видя, что цензура становится всё жёстче и жёстче, писал ещё 15 июля 1940 г.:
«<…>
Кладбище без голоса,
романтизм улетучивается,
прощай романтизм.»
Хочется отметить интересную тенденцию: все лётчики камикадзе, дневники которых представлены в работе Эмико-Онуки Тирни, так или иначе, предчувствовали свою смерть задолго до введения тактики самоубийственных атак. Возможно, это как то связанно с кодексом «Бусидо», в котором говорится о том, что самурай должен всегда быть готовым к своей смерти.
Такусима ненавидел войну. 1 января 1940г. он пишет:
«<…> Я мечтаю о мирном существовании разума и эмоций»
Поэтому чем ближе была его смерть, тем невыносимее он себя ощущал. Его дневник содержит множество миниатюр и фантазий. Все они написаны классическим японским языком, а поэтому сложны для понимания. Одно можно сказать точно, они становятся всё печальнее с каждым годом, который Такусима проводит в армии. Последняя запись, датированная 15 октября 1944 г., повествует:
«Когда мне тоскливо и одиноко, я вижу пугало огородное у реки Ямада, что в Цукуси. Хотя я должен погибнуть, я хочу иметь сына, который лучше, чем сокровище из золота и серебра, продлит мою жизнь в следующих поколениях и станет моим наследником.»
*Здесь он романтизирует название острова Кюсю, прибегая к поэтичному древнему названию Цукуси.
Переживания по поводу отсутствия сына связаны с тем, что Такусима имел жену, но из-за начала операций «Камикадзе» не успел продолжить свой род.
Стоит отметить ещё один важный аспект: Студенты - камикадзе не принимали государственной идеологии, построенной вокруг культа личности императора, и милитаризации сакуры, однако были готовы умирать за страну и семью.
16 июня 1944 г. Хаяси Тадао пишет:
«Воздушный налёт на Сайпан, Тениан и острова Бонин. Ситуация действительно напряжённая. Но я думаю правильно, что Япония потерпит поражение. Утомительно только ждать. Историческая необходимость привела к кризису нашего народа. Мы поднимаемся, чтобы защитить народ и землю, которую любим.»
В этих строках видно противоречие - с одной стороны Хаяси хочет, чтобы война поскорее закончилась, с другой - готов её защищать.
Позже он уже напишет без колебаний:
«Те из нас, кто родился в этой стране, разве могут колебаться отдавать ли за неё жизнь?»
Давайте же почтим память юных воинов отдавших жизнь за свою родину и желавших ЖИТЬ ради неё, а не только умирать!
Если Вам понравилась статья, подпишитесь на мой блог и поставьте "лайк"! Любишь Японию? Тогда я рад видеть тебя читатель!
В работе использованы материалы книг:
Сабуро С. "Самурай!"
Эмико-Онуки Тирни "Дневники камикадзе"