О Русском т.наз.«язычестве» – низвергнутом, согласно официальной христианской историографии (легендарной, судя по ряду улик!), в 989-990 годах н.э., плетутся самые невероятные измышления. Церковным публицистам нужна была не историческая истина, а «разоблачение» идеологического врага: низвергнутой ими, БЕЛОЙ, нордической Руси (как и в ХХ веке превращаемой ими в подобие французской футбольной сборной…). Вдобавок, штампы храмовой литературы, догматически прилагаемые к верованиям гоев, изошли из греко-еврейской публицистики механически вменяя варварам нелепости, много веков назад приписанные иудеями эллинам (не будем касаться того, коль справедливо), войдя в христианскую «историографию».
Рассказ без купюры сохранили списки ПВЛ редакций малороссийской (Ипатьевской летописи), а также Н1ЛМ: Новгород (после 1262 г.) и Малороссия монголам были неподвластны, их церковники зависели от паствы (Народа), а не от азиатских захватчиков! Вот этот рассказ: В та же <в-т: си же… – здесь и дал. прим.Р.Жд.> времена пришед бо <приде> Кыеву волъхвь, прельщенъ бесомъ, пришедъ бо <приде> Кыєву, глаголаше: (Явили ми ся єсть 5 б-ъ, глаголаще) сице: Поведай людемь, яко на пять летъ Днепру потещи вьспять, а землямь <земле> переступати на ина места, яко стати Гречкой <Гречской> земли на Руской земли, а Руской на Гречкой <Греческой>, и прочимъ землямъ изменитися <изменятися>. Его же невегласии послушахуть, а вернии насмехахуся, глаголюще єму: Бесъ тобою играєть на пагубу тобе! Еже и бысть єму вь єдину бо нощь бысть без вести. Бесы бо потокше и на зло вьводять и.
По сем же насмихающися, вринуша и в пропасть смретьную, научивше и глаголати» [ПСРЛ, т. 2, с.165 <в-ты указаны по Хлебниковской редакции>]. «На пять летъ» здесь ошибка Ипатьевской летописи. Все прочие летописи склоняют не в винительном, а в родительном падеже: «на пятое лето». Смысл текста, отражавшего языческие парциально-магические представления, средневековые писцы понимали! А фрагмент в КРУГЛЫХ скобках – это и есть то, сообщающее о русском язычестве, что страшно было даже упомянуть греко-христианским инквизиторам. Второе числительное уже в нашем первоисточнике 1420-х гг. – Ипатьевской рукописи записано обычно: словом, а не числом (буквой под титлом, как обыкновенно записывались понятия «сакральные»).
Протографы этого рассказа в позднейших летописях определять просто: об исчисленных богах старшая рукопись сообщает с титлами: «5 б-ъ». Хлебниковская редакция склоняет в винительном падеже, раскрывая титло как «5 боговъ», а Н1ЛМ: «5 богъ». Известно, что Хлебниковская выверялась в Киеве(!) по Ростовскому(!) Своду 1534 г. С ними совпадает чтение в Старшем изводе С1Л (редакция 1410-х гг.): все они восходят к труду одного, скорее великорусского редактора, отличного от новгородца, по коему (новгородцу) была вторично отредактирована С1Л Младшего извода (1480-х гг.). Любопытно, что к множественному числительному «пять» Нестором был применен вспомогательный глагол настоящего времени единственного числа «есть» (вместо множ.ч. суть).
Языческая религия в глазах Печерского летописца-христианина, языкоборца, была монотеистической, «Бог» был один, хотя и «явилось пять богъ»! Эту неосторожность в Н1ЛМ подправили, пропуская «опасный» глагол, а в летописях ХVI века: С1Л редакции 1509 г. (список Царского) и Типографской изменили его время на прошедшее, где форма чисел одинакова «бысть». А можно выяснить, что собой представляет этот «пять бог(ов)ъ»? Да, можно! Помогут наш язык и календарь. 3. ГДЕ ИСКАТЬ СЛАВЯНСКИЙ ПАРФЕНОН? Неделя варваров, чуждых древнесемитского числового символизма, была не семи, а пятидневной, Солнце было над нею, а не в ее составе. И с чего б иначе?! Пять пальцев у человеческого манипулятора – руки, пять соратников образуют низшее людское сообщество – боевую пятерку: станицу (больше нельзя, иначе теряется управление)… Неделя управлялась пятью космическими Рожаницами: гениями времени (в глазах летописца не равными по статусу монотеистическому Богу-Солнцу), связуемыми с подвижными звездами (планетами на небе): Венерой, Юпитером и т.д.
Расписав видимыми планетами-днями недели лучи пентаграммы по ходу карандаша (от десного плеча), а затем, отсчитав их же по окружности (против часовой стрелки), мы увидим последовательность планет, отсчитываемую от Солнца: начиная с ближайшего Меркурия. Славянской Языческой цивилизации во времена Аристотелевой «картины мира» гелиоцентрическое устройство Солнечной системы было давно известно! Поляк Никола Коперник трудился не в идейном вакууме «Христианских топографий» (формировавших византийскую «культуру» Средневековья)!
Это то немногое, подлинное, что сохранилось в тексте древнерусских хроник о дохристианском русском, верней общеарийском мировоззрении (подлинном, более древнем, нежели культ греческий или персидский!), среди баснословных переводных византийских повествований об эллинских богах. Германоязычные варвары, подвластные чтившему «Непобедимое Солнце» Риму, прежде христианизации переняли два лишних дня в состав недели, прежде венчавшейся у них днём богини Фрейи (корень англ. Имени пятницы, святившей отраженным светом Солнца, тот же, что и в греч.Эрос-, и в русск.Ярь-), управляемые дневным и ночным светилами – Солнцем-Ярилой и Луной-Месяцем. Это сохранилось в названиях дней! А славянская неделя языческих времен, как свидетельствуют имена-числительные, осталась истинно-арийской: пятидневной, чуждой привнесенной с Ближ. Востока еврейской сакральной нумерологии. Наши дни недели потеряли, правда, личные имена языческих «богов» Рожаниц, если выражаться правильно, Волосынь: свиты Солнца-Витии (Волоса).
Но известно, что на Балтийском Поморье четверг звался Перундан: день Перуна. Да и мы, доныне, употребляем поговорку «после дождичка в четверг»: в день громовника-Перуна! Как у греков Громовник Зевс был не первоисточником Бытия, но порождением Кроноса, бога-Времени (т.е. смертным, не смотря на титул «бессмертного»), так и русичи полагали Перуна порождением Сварога. Главною среди арийских т.наз. «богов» гениев времени, была Пятница (Денница – утренняя, Вечерница – вечерняя Венера). Именно Пятница-Неделя управляла вершиной языческой недели. Ведь вставной шаббат (суббота) – это слово иноземное, на Русь пришедшее только вместе с хазарским игом. А наше «воскресение» (анастасиос) даже оторванное от первенствующего цифрового обозначения, было прежде лишь указателем края пятидневки (ее воскресением в новом цикле), обрываемой Коротичем(др.-рус.)-Ситивратом: зимней ипостасью Сварога, хозяином людских кресал, возрождающих Огонь (как возрождается после 22.12 Солнце), то есть предшественником ВТОР-ника, ПО-Недельником.
После понедельника и вторника стоит СРЕДина… На Руси Христианской образ Пятницы слился с образом византийской святой-пряхи («Поросковьи, нареченныя Пятницы», либо «Анастасьи (Воскресительницы)-Римлянки» или Неонилы, тоже прях): одной из девиц, празднуемых 28-29 октября. Главное здесь именно дата! Она указывает на 28-е число месяца гекатомвейона. Это день рождения самОй богини Паллады, когда полисы эллинов совершали гекатомбы покровительнице. Лунно-солнечный эллинский календарь не совпадал с солярным Юлианским. И в IV в. н.э. веке государственного насаждения христианства гекатомвейон: 1-й месяц греческого (афинского) года, теоретически должный открываться Солнцеворотом (кресанием либо воскресанием Огня), описывая круг за 1910 лет, совпадал с октябрем [И.А.Климишин «Календарь и хронология», 1990, с.189]. И для 28-го числа в Царьграде писались жития девиц, замученных римлянами, чьи занятия сближались с занятиями античной патронессы дня. Для нашего календаря 28-е гекатомвейона (20 июля Нов.стиля) – это день той самой языческой богини-Девы (отождествленной при насаждении Константином новой религии со святой 28.10), о которой рассказывают публицисты, повествующие об Античной цивилизации.
На Руси памятники («идолы») Ей – Русской Палладе, защитнице городов, окрещеные русские резчики продолжали рубить, вплоть до времен нечестивого иудеохристианского патриарха Никона. А кто она была в дохристианском русском прошлом? 4. ШЕСТВИЕ АХРИМАНА Теперь, как выражался Ф.Ф.Зелинский, миф кончился, начинается эпос. Напомним центральный эпизод германских сказаний о Зигфриде (исторически царевиче V века, когда подвиги эпического героя распространили на него). Перескочив на коне стену огня и скьяльдборг («гуляй-городок» из щитов-заслонов, ставившихся дружинниками вкруг предводителя), конунг видит погруженную в сон на вершине (гора Брунхильдово Ложе находится в Тюрингии) деву в доспехах. Отбросив образность эпических метафор, скажем короче: Герой Предания побеждает вражескую дружину и пленяет ее предводительницу. Спарывая с валькирии кольчугу, вросшую в тело, он обнаруживает ее нагой: она и родилась в доспехах, не знав иной одежды. Этот сюжет мы уже видели видели в эллинском предании о рождестве богини Афины, в доспехах рожденной (что поминается уже Гесиодом).
Вот, оказывается, кем видели позднеантичные германцы сестру гуннского конунга Атиллы и ее суженого! Но на Руси подробности анатомии грозной языческой Рожаницы когда-то знали не хуже… В эпосе Настасья – это одна из дочерей распорядителя Мiра (т.е. пахаря, подобного Ромулу) Микулы Селяниновича, поляниц (от слов: исполин, поле-поединок…): героинь, удержавших архаическое название своего ремесла, утраченное богатырями (тюркизм ХVI века); из мужчин звание исполина носит только Евпатий Коловрат (в повести ХIV в.)… В былине «Дунай и Настасья» (раздел компиляции «О женитьбе князя Владимира») богатырь, зовущийся Дунаем (арийский корень д-н, некогда обозначая просто воду, Реку, одновременно указывая на владыку смерти, ср.: Дон\Тан и Танатос…), неся службу Владимиру, встречает и побеждает в рукопашной схватке закованного в доспехи единоборца: неузнанную дочь Литовского короля, сестру умыкнутой для сюзерена теремнОй красавицы Апраксы (или Ефросиньи).
Свалив противника ударом сапога в промежность, по редакции древнейшей записи К.Д.Данилова [«Древние российские стихотворения…», №11], Дунай тоже, споров кольчугу, видит нагой свою старую знакомую: поляницу Настасью (обряжая ее перед языческой свадьбой в белую епанчу), сестру Апраксы. Вспомнив, что и Зигфриду, под личиной своего сватающегося сюзерена Гюнтера, доведется вторично столкнуться с Брунхильдой, побеждая ее, что в итоге и стало причиною гибели старых любовников, мы обнаруживаем иную версию этого же самого Предания: таким образом, принесшего нам философию эпоса времен индогерманского единства (3-е тыс. до н.э.).
Но причем здесь Паллада, порождение Зевса? Дело в том, что «биография» хранительницы Афин, в дошедших писаных сочинениях эллинских мифографов и драматургов, сохранилась далеко не полностью. По античной вазовой живописи О.Ян проследил сюжет, утраченный письменностью [К.М.Колобова «Из истории раннегреческого об-ва», 1951, с.с. 49-52]: единоборцем-победителем богини-девы, удостоенным ею взаимности и ставшим отцом ее ребенка, был «культурный герой» Эллады: Алкид-Геракл, герой (посвященный Гере)-Спаситель Эллинского мира. Ткачиха отравленного (соком борщевика) плаща, поднесенного неверному другу, царевна Даянира – это лишь человеческая ипостась Богини-пряхи, владелицы нити судьбы защитника Эллады.
Далее мы цитируем выдающегося русского и польского ученого кон. ХIХ 1-й\2 ХХ века, трудившегося прежде наступления постмодернистской – коминтерновской эпохи и минуя ее (член-корр. РАН с 1893, исключен из АН СССР в 1928), в довоенной – Панской Польше и Нацистской Германии избежавшего влияний розовых дегенератов, властвующих современными университетами, Тадеуша Зелинского: «К разбору <элементов предания> мы переходим теперь… Заведет же он нас в самую сердцевину греческой мифологии – в миф о Спасителе царства богов» [Ф.Зелинский «Из жизни идей», 1907, I, с.133]: Земля («Задумавшая славное дело»: по-гречески Клитемнестра) живет усмиренной, но в душе мятежной супругой Зевса «Обреченного» (по-гречески Агамемнон).
Задумала она своё дело при помощи Змея-Эгисфа. Придет время, когда Агамемнон под их ударами погибнет, и Клитемнестра с Эгисфом будут царствовать над людьми. …К счастью, в Спарте сохранился до исторических времен культ Зевса-Агамемнона, как живое доказательство первоначально-богословского характера всего мифа [там же, с.с. 8-11]. Вспомним тут, что «боги» Олимпийского пантейона, рать Зеуса-Диоса (Дня), некогда (но не навечно!) победившие сил природы – титанов, хтонических порождений Геи и Урана, это лишь субъективные страсти, ведущие людей «грехи» [НП №23, с.6]: подлежащие искоренению по учению победивших в следующем тысячелетии христиан. «Дух, носящийся над Водами» иудейско-христианской религии, зовущийся Яхве (древ.-египетская огласовка Сетх), у ассиро-вавилонян (семитов восточных) носил более конкретное имя собственное: богини персонифицированного зла Тиамат (побежденной Мардуком). …Формула, добытая методами исторической мифологии на греческой почве и проверенная методами сравнительной мифологии на почве индоевропейской, гласит так. Царству богов грозит гибель от сынов Земли: Гигантов.
Чтоб отвратить эту гибель, Зевс создает, в соответствие с решением рока, человека божественного семени. …Дочь Зевса, жертвуя своей божественностью, спускается на землю, чтобы стать подругой его Сына и руководить Им на Его земном пути. Но и сыны Земли принимают свои меры: желая погубить намеченного роком Спасителя, они приводят к Нему прекрасную деву земного или подземного происхождения, в объятиях которой Он забывает о своей небесной покровительнице и, изменив ей, падает жертвой её ревности. – Как видит читатель, это – тот же миф, который является центральным и в германской мифологии – миф о Сигурде-Зигфриде.
В Греции, в силу ее племенного дробления, и Спаситель расщепился на несколько мифологических образов: его называют то Гераклом, то Ахиллом, то Мелеагром, то Ясоном. …Вследствие странствований и скитаний племен, а также и вследствие перемен, происшедших с исконной религией Зевса, и мифы об этих спасителях видоизменились первая дева (германская Брунхильда) утратила свой характер небесной валькирии <Сигрдрива: «Сила Сигурда». Ф.И.Буслаев>, вторая (германская Кудруна или Кримхильда) – своё родство с подземным царством. …Общим у всех <греков> был Зевс, как высший бог Олимпа. Но у одних <дорян> Сверхчеловек был назван Гераклом, Дева в своем небесном бытии была Афиной, а в земном Деянирой.
У других <фригийцев и самосцев> этим трем фигурам соответствуют Ясон, Гера и Медея, у третьих <ахеян-аркадийцев> – Мелеагр («Несчастный охотник»), Артемида и Аталанта, у четвертых <ионян>, наконец, Ахилл, Афродита и Елена. Это мало напоминает гомеровскую форму предания об Ахилле и Елене! Да, конечно, от первоначальной формы до гомеровской – шаг значительный, и эпос немало потребовал изменений, прежде чем получил то поэтическое тело, которым его наделил творец Илиады [Зелинский, I, с.133; III, с.157]. …Остались, однако, следы и приметы того и другого; остался, затем, коренной мотив – сплетение героя с двумя женщинами и его гибель, как последствие этой измены. Так Геракл, супруг Даяниры, увлекается Иолой; так Ахилла, намеченного спасителя Елены, соблазняет Поликсена; так Мелеагр колеблется между Аталантой и Клеопатрой; так, наконец, Ясон изменяет своей великодушной спасительнице Медее ради Ипсипилы.
…Так и Гераклова Иола названа царицей Эхалии <на о.Эвбея>, т.е. «страны исчезновения»: всё это – родственные, подтверждающие друг друга приметы [там же, I, с.134]. Ныне мы можем уточнить великого польского ученого. Разделение греческих племен, живших на окраине арийского ареала и изъяснявшихся на centum-языке (более архаичном, нежели индо-иранские), расщепление его на диалекты и дробление пересказываемых племенами преданий состоялось еще в Сев.Причерноморье и на Балканах – еще до покорения ими Эгеиды, около 4 тыс. лет назад (позже того, как разошлись значения эллинского елейи иранского хваренах-). «…Бог и Сверхчеловек идут на твердыню гигантов, выручать Деву и защищать царство света против мглы. Победа им сопутствует; уже почти взята туманная твердыня врагов <«Небельхайм»; соименная работа Ф.Нансена с анализом географических реалий Арийского эпоса, при издании в СССР его ПСС, была изъята!>… Вдруг происходит то, что выше всяких расчетов.
Будь то коварство врагов или решение рока, но Сверхчеловек забывает о своем намерении, о том, ради чего он вступил в бой с врагами: мы видим его во власти прекрасной дочери их племени; из-за нее он изменяет своему призванию, изменяет той, что отдала небесное блаженство за него. Все противодействия тщетны: мы знаем ведь, над ним нет закона, кроме его личной воли. Тогда любовь небесной Девы превращается в смертельную ненависть: по ея решению и указанию гибнет от руки и оружия врага ее неверный жених, намеченный роком Спаситель царства богов. Но и ее жизнь отныне разбита: она бросается в пламя его костра, души обоих нисходят в ад, наступает поворот в мировой войне. Светлое царство богов неудержимо близится к концу. Таково, в общих чертах, древнейшее сказание Европейского человечества» [Зелинский, III, с.155]. А кровью героев Сказания, излившейся из их тел, как поясняют былинные эпилоги, текут по Руси Дунай и Настасья-река (вариант: Дон и Непрядва).
РОМАН ЖДАНОВИЧ