Читайте Главу 1, Главу 2, Главу 3, Главу 4, Главу 5, Главу 6, Главу 7, Главу 8, Главу 9, Главу 10, Главу 11, Главу 12, Главу 13, Главу 14, Главу 15, Главу 16, Главу 17, Главу 18, Главу 19, Главу 20 романа "Алый меч доктора Лисса" в нашем журнале.
Автор: Анна Лебедева
Глава 21. Самое уязвимое место
Грузовик неторопливо тарахтит по узкоколейке, петляющей меж высоких, в рост человека, подсолнухов, оставляя за собой длинный пыльный хвост. Рейхан глядит на серые листья и лепестки цветов ‒ уже больше месяца машины беспрерывно ползут по полям в сторону линии фронта, ‒ и щурится так сильно, что издали может с легкостью сойти за инсийца. Но это мало его заботит ‒ не больше, чем запылённые цветы или голос капитана Ифоля, звенящий в ушах доктора назойливым мушиным жужжанием.
Капитан, ещё совсем мальчишка, только-только окончивший офицерское училище, но вместе с тем мнящий себя едва ли не маршалом ‒ не из-за гордыни, но исключительно по причине донельзя раздутого юношеского самомнения ‒ трещит без умолку с того самого момента, как, высмотрев на погонах забравшегося в фургон грузовика Рейхана позолоченных змей, отличающих выпускников военно-медицинской академии от всяких гражданских костоправов и коновалов, подсел к нему, одновременно улыбаясь, представляясь и протягивая для пожатия горячую влажную ладонь. Очевидно, он счёл Лисса достойным своего внимания собеседником, и потому на протяжении вот уже нескольких часов тараторит без умолку, едва делая паузы для предполагаемых ответов Рейхана. Последнее заставляет Лисса периодически поворачивать к нему голову и произносить какие-то фразы, не особенно, впрочем, вдумываясь в их смысл ‒ всё равно капитана больше заботят его собственные слова. Однако после очередного такого ответа жужжание Ифоля вдруг прерывается, и это заставляет Рейхана повернуть к собеседнику голову, возвращаясь в объективную реальность.
‒ Что? ‒ переспрашивает Лисс, глядя на странно-напрягшееся мальчишеское лицо.
Капитан морщит нос, покрытый пылью, точно пудрой, и пятернёй проводит по волосам, открывая выпуклый, незагорелый лоб.
‒ Вы сказали, что не боитесь умереть? Там, на поле боя?
Он дёргает подбородком куда-то в сторону, и солнечный луч, прыгнувший на радужку, делает вдруг глаза Ифоля совсем светлыми и прозрачными, точно у смертельно испуганного человека. Взгляд Лисса стекает на щёку капитана, не утратившую ещё полудетской пухлости, на поджатые губы, окаменевший подбородок, едва выступающий кадык… и вдруг понимает, что под всей своей бравадой Ифоль ужасно боится того, что их ждёт.
Понимание это жарким порывом ветра проносится мимо Лисса, опалив на мгновение его щёки, кончики ушей и заставившее короткие волоски на шее встать дыбом ‒ и пропадает без следа. Рейхан чуть напряжённо поднимает уголки губ:
‒ Немного. Я не думаю об этом. Почти.
‒ Правда? ‒ Ифоль широко, как ребёнок, распахивает глаза и снова обращает к собеседнику лицо. ‒ Вы… тогда вы очень мужественный. Не думать о том, что может случиться, о смерти, подстерегающий солдата на каждом шагу, о пулях, готовых вонзиться в тело, о снарядах, бомбах, штыках…
Очевидно, Ифоль уже мало понимает, что говорят его губы. Он невидяще смотрит куда-то сквозь Лисса, и даже под толстым слоем пыли заметно, как щёки юноши пылают красными, лихорадочными пятнами. Рейхан, смущённый этим, негромко кашляет в кулак, отводя глаза. Его действительно мало занимает то гипотетическое, что может произойти с ним на поле боя. Однако что тому виной, академическая ли закалка или же его собственная душевная чёрствость и приземлённость, остаётся только гадать.
‒ Не все солдаты гибнут на войне, ‒ дабы прервать спонтанно возникшую напряжённую паузу, бормочет Рейхан. ‒ Некоторые счастливчики даже без царапин обходятся, а даже если и случится что ‒ так на то мы, медики, тут как тут. Или вы думаете, капитан, что только вы едете исполнять свой долг перед народом Шимарии?
Последнюю фразу Лисс говорит нарочито-небрежным, полушутливым тоном и пару раз увесисто хлопает ладонью по своему кожаному саквояжу, привычно давящему на колени. Ифоль опускает глаза, и к облегчению доктора лицо его при этом немного светлеет. А потом и вовсе губы капитана раздвигаются в несмелой улыбке:
‒ И правда. С такими медиками, как вы…
После, вспоминая эти секунды, Рейхан пытается, но не может прийти к однозначному ответу ‒ почувствовал ли Ифоль опасность, услышал ли едва различимый для человеческого слуха свист летящего снаряда, или же осознание прилетело к нему вместе с осколком, проткнувшим его горло, словно кусок мягкого воска. И этот вопрос отчего-то всегда занимал Лисса сильнее, нежели то, каким чудом он сам успел грянуться на дно фургона, прячась от кусков разлетевшегося во все стороны снаряда под хлипкой деревянной лавкой.
В первые секунды Рейхану кажется, что его ударили по голове чем-то очень тяжёлым. Лишь после приходит осознание: это всего лишь грохот близкого взрыва болью отдался в ушах и затылке, едва не разорвав барабанные перепонки и вспыхнув под зажмуренными веками слепяще-белым. Лиссу хочется сжаться в комок, закрыть руками голову и провалиться в небытие, однако он поспешно отметает это малодушное желание и открывает глаза, надеясь, что вид замершего на полуслове Ифоля с проткнутым горлом ему только почудился.
Однако это теперь такая же суровая реальность, как измочаленное осколками сиденье скамьи, левый рукав кителя Рейхана, превратившийся в лохмотья, его саднящее предплечье, стонущие, вяло шевелящиеся или лежащие неподвижно тела по всему фургону, земляные воронки на месте подсолнухов и воздух с тяжёлым, горьким привкусом пороха, от которого хочется кашлять. Лисс медленно поднимается на четвереньки, оглядываясь и то и дело сглатывая. Умом он понимает, что должен бояться, должен испытывать страх ‒ но страха отчего-то нет, и в голове вместо этого голосом профессора Лэмпгарда звучат сухие диагнозы, точь-в-точь похожие на заключения его практических и лабораторных: «Мёртв», «Мёртв», «Ранен в правое плечо», «Пробита голова».
Но даже состояние последнего не столь критично, как состояние капитана Ифоля, корчащегося совсем рядом с Рейханом и судорожно скребущего пальцами грязные доски пола. Он не может издать ни звука, но его выпученные из орбит глаза говорят яснее всяких слов. Жить ему осталось меньше минуты.
Однако Лисс зачем-то цепляется за ручку своего саквояжа и на четвереньках подползает к Ифолю, игнорируя исполненный страдания стон солдата с разбитой головой позади себя.
Возможно, его подталкивает одно лишь желание взглянуть на рану поближе, пресловутое любопытство ‒ чувство, лишённое, как известно, даже намёка на какую-либо этичность. Но это играет с Рейханом злую шутку. Его глаза, устремлённые на чёрный кусок металла, торчащий из молочно-белой плоти, вдруг зачем-то начинают скользить вверх, всё выше и выше, перетекая с напряжённого подбородка на белые губы, разом запавшие щёки, прозрачные, ставшие похожими на бутылочное стекло глаза Ифоля… и рука Лисса сама тянется в саквояж за инструментами.
Только когда щёлкает замок, разум доктора пробует возмутиться и призвать хозяина с небес на твёрдую землю: ведь даже последнему коновалу в данной ситуации очевидно, что капитана всё равно не спасти, а если потратить на него драгоценное время, то не спасти будет и других раненых, и на совести Лисса разом окажется десяток трупов, погубленных не столько инсийской бомбой, сколько его, Рейхана, некомпетентностью. Но Лисс отметает его с лёгкостью ‒ не профессионала, уверенного в своих способностях, но мальчишки, которому море по колено ‒ и, ловя ускользающий взор капитана, улыбается ему, широко и немного безумно, в то время как его руки, затянутые в перчатки, торопливо обрабатывают инструменты дезинфицирующим раствором.
‒ Потерпи, ‒ Рейхан зачем-то переходит на шёпот ‒ не иначе как для того, чтобы не слышать свой собственный голос, и подползает на коленях ближе к Ифолю. ‒ Я помогу тебе.
Ответом ему служит горящий болью и страхом взгляд ‒ взгляд, из которого мутными слезами вытекает надежда на жизнь, вычерчивая на серых, запылённых висках капитана две дорожки, смутно белеющие в вечернем сумраке.
В последний раз обернув бинтом пострадавшую шею Хакаши, Рейхан аккуратно затянул узелок и хмуро поглядел на лицо первого министра, до сих пор хранящее мертвенную неподвижность. Его левое веко мелко задрожало, и Лисс торопливо потёр его костяшками пальцев, скрывая от окружающих своё волнение. После протянул ладонь, чтобы попытаться привести Хакаши в чувство, но в этот миг раздался тихий свист ‒ воздух с усилием проходил в лёгкие лекаря сквозь узкое фарфоровое горлышко, и первый министр медленно открыл глаза. Его взор был ещё мутен, но по мере того, как живительный кислород распространялся по его телу, становился всё яснее и осмысленнее. Хакаши медленно оглядел присутствующих, после в упор уставился на Рейхана и сделал попытку подняться на локтях… Лисс мягко удержал его за плечо.
‒ Лежите. Сейчас вам необходимо беречь силы.
Доктор опасался, что Хакаши, придя в себя, вновь попробует возражать, однако тот с удивительной покорностью закрыл глаза и вновь опустился на пол. Рейхан разогнул затёкшую от долгого сидения шею и оглянулся, ища глазами Отоёри.
‒ Я слышал, в доме есть помещения для больных, ‒ обратился Лисс к генералу, когда тот с готовностью шагнул ему навстречу. ‒ Первому министру требуется покой. Пусть его отнесут в комнату.
‒ А вы? ‒ поинтересовался Отоёри, кивнув на Хакаши нескольким мужчинам в одинаковых тёмных халатах, чем-то неуловимо отличающихся от остальных гостей ‒ не то нарочитой скромностью своего платья, не то идентичным каменно-невозмутимым выражением на лицах. Повинуясь приказу генерала, они разом поднялись с колен и бесшумно скрылись за бумажными дверями.
‒ А что я? ‒ Рейхан проводил их взглядом, с тупой тоской думая о предстоящей бессонной ночи. ‒ Посмотрю за ним. Думаю, назавтра повязки уже можно будет снимать.
Лисс облизнул сухие губы ‒ после операций он обычно затягивался сигаретой, которой теперь было днём с огнём не сыскать, ‒ и, поморщившись от боли в затёкших ногах, медленно поднялся с пола. Он хотел добавить, что переносить первого министра нужно со всей осторожностью, поскольку импровизированная канюля держалась на одном лишь честном слове ‒ всё-таки фарфор был слишком гладким материалом, ‒ но в это время в Длинный зал вернулись люди Отоёри, а вместе с ними Макубо, неловко маскирующая беспокойство за сдвинутыми бровями и губами, сжатыми в нитку. Войдя в зал, она немедленно обшарила помещение взглядом, остановила его на лежащем министре ‒ и остановилась сама, прижав к груди кулаки. Судорожно вздохнула, а после, мелко семеня, приблизилась к Хакаши, возле которого и опустилась на колени.
А потом заговорил весь зал. До того инсийцы молчали ‒ сперва они заворожённо наблюдали за ходом операции, после, затаив дыхание, ждали её результата, внимательно слушали диалог доктора и генерала ‒ и всё это в полнейшей тишине. Но служанка, севшая возле первого министра, будто бы разорвала паутину молчания одним лишь взмахом своего длинного рукава, и люди, вспомнив о том, что у них есть речь, разом испытали жгучую потребность высказаться. Помещение немедленно наполнилось гулом и жужжанием, отдавшимся в голове Лисса внезапным приступом тупой боли. Он снова поморщился и сделал шаг к неподвижно сидящей Макубо, которая наблюдала, как люди Отоёри кладут Хакаши на носилки.
‒ Ему ничего не угрожает, ‒ негромко сообщил ей Рейхан, глядя на женщину сверху вниз. Перехватил её нечитаемый взгляд и добавил. ‒ Теперь. Этой ночью я послежу, чтобы с ним ничего не случилось. А завтра он уже будет как новенький. Правда, в бинтах недельку-другую придётся походить.
Лисс несколько кривил душой, говоря подобные утешительные слова. Он понятия не имел, сколько продержится воспаление от укуса инсийского шмеля, а кроме того, мог лишь гадать, с какой скоростью будет затягиваться рана на шее Хакаши. Однако Ширки стоило подбодрить ‒ как-то чересчур бледным было её лицо, и слишком уж красноречиво подрагивали пальцы, по-прежнему прижатые к груди.
‒ Вот что, Ширки, ‒ Рейхан покосился на носилки и протянул Макубо ладонь. ‒ Ты же служишь здесь. Идём, покажешь, куда можно отнести Хакаши.
Женщина кивнула и встала, проигнорировав протянутую руку. После медленно, будто в полусне, повернулась и пошла к дверям. Добровольные санитары последовали за ней, а Рейхан, перед тем как присоединиться к процессии, взмахнул ладонью, подзывая генерала, и прошептал ему на ухо:
‒ Скажите гостям, чтобы расходились. И никого за нами не пускайте ‒ Хакаши нужен покой, да и меня эта толпа порядком утомила.
Меньше всего в эту секунду Лисс думал о правомочность отдавать Отоёри подобные повеления. Однако тот воспринял его полуприказной тон с удивительной готовностью: утвердительно кивнул и захлопнул двери сразу после того, как Рейхан вышел из зала. Пока доктор несколько секунд стоял в коридоре, давая глазам привыкнуть к полумраку, он слышал голос генерала, приносящего извинения за испорченный ужин и с мягкой настойчивостью убеждающего инсийцев отправляться по домам. На губах Рейхана появилась невольная улыбка. Однако доктор поспешно согнал её с губ и поторопился за носилками, уже почти скрывшимися за поворотом коридора.
Продолжение следует...
Нравится роман? Поблагодарите Анну Лебедеву переводом с пометкой "Для Анны Лебедевой".