...Постучали. Павел Дудко открыл дверь. На пороге стоял его двоюродный брат Иосиф Ярощук.
Слушай, кум, беда,
— проговорил он быстро.
Был я нынче у свояка в Барсуках — у него на квартире немецкий офицер стоит. Так вчера немец напился и похвалялся: «Рус, говорит, — капут! В воскресенье, в четыре часа утра, войну начнем. Через месяц в Москве будем...»
Это было 20 июня 1941 года.
Павла совсем не удивило, что Иосиф пришел именно к нему. В селе Старый Бубель, где жили почти одни украинцы, где почти все были родственники, каждый знал каждого. И симпатии Дудко были известны.
Это он с дружками Владимиром Филипюком и Павлом Лычевским, истово крестясь, шел в толпе верующих, когда на крестный ход собрались селяне со всей округи. А потом посмеивался, глядя, как священник и богомольцы удивленно вытаскивали из карманов и шапок листовки, в которых была написана правда о жизни братьев в Советской Украине.
И грядущую беду он предчувствовал давно.
Почти сразу же после того как фашисты оккупировали Польшу, крестьян начали гонять на принудительные работы — возить камень, валить сосны, копать укрытия. Вскоре им запретили ходить в лес — в лесу тяжело заворчали серые туши танков; потом перестали пускать в собственные сараи —там притаились пушки. Даже тем, кто никогда не служил в армии, стало ясно — немцы готовятся к войне.
И вот беда совсем близко. Как сообщить об этом на ту сторону Буга, друзьям в зеленых фуражках — пограничникам?
К вечеру из села к Бугу направились трое. Впереди шел девятилетний сын Павла Калистратовича — Ваня, за ним сам Дудко с дядей Капутюком. Шли, как будто бы на купанье, совсем-совсем беззаботно. Но как только дошли до берега, видимая беззаботность сразу исчезла. Затаились в кустах. Рядом тяжело прошагали немецкие дозорные. Дудко быстро скинул одежду, нырнул. Только бы успеть до следующего прохода патруля... Он плывет, плывет к восточному берегу, напрягая все силы. В кустах спрятался Ваня — в случае чего отвлечет фашистов. У стога караулит Капутюк — присматривается к дороге...
Совсем немного не доплыл до берега Павел и увидел зеленые фуражки. Крикнул:
Товарищи, послезавтра, в четыре — война!
В ночь на 22 июня по селу поползла на восток серая лавина. В четыре часа утра раздались первые выстрелы.
А к полудню мимо хаты Дудко в обратную сторону, пыля, неслись крытые машины — немцы везли убитых и раненых: предупрежденная застава встречала врага.
И пусть хоть на час, хоть на малую минуту, но этот бой приблизил нашу победу в Великой войне.
Вечером к Павлу Калистратовичу пришли односельчане. Курили, думали...
«Солтыс» — по-русски староста — спросил с издевкой:
Ну, что, Павло, как твой медведь?
— так он называл Советский Союз.
Придет время, поднимется,
— ответил Павел Калистратович и показал на восток. Там разгоралось зарево.
* * *
1966 год...
С той ночи минуло ни много ни мало — четверть века...
Я в доме на тихой улочке. Окно заслоняют кусты сирени и шиповника.
Спрашиваю хозяина:
Было вам страшно, когда вы плыли через бурный Буг?
Было, конечно,
— отвечает Павел Калистратович Дудко.
Но разве мог я сидеть сложа руки, если послезавтра должна была начаться война?