Семьи он не знал, имя и фамилию получил в детдоме. Потом – война, плен, батрачил сперва в Германии, затем в... Австралии! Мог бы остаться, получить землю и жить безбедно, но тянуло на Родину. Вернулся. Без суда и следствия – 58-я, лагеря и мёртвый поселок Стрелка, как последнее пристанище Колымского робинзона...
Многие жители Колымы, особенно те, кто ездил по Колымской трассе, знают о таком поселке, как Стрелка. Когда-то, в 1960-х годах, он входил в состав Ягоднинского района, потом влился в Хасынский. Посёлок, конечно, ничем не примечателен, но почти все проезжавшие останавливались здесь перекусить в столовой, что-то купить в магазине. А какой здесь в 1970-80-е годы хлеб пекли!
Находился этот населенный пункт примерно в 350 километрах от Магадана. Сейчас его нет. Он исчез с лица земли как неперспективный в начале 1990-х. А серые руины разрушенных строений выглядели до недавнего времени необитаемым островком на фоне колымской тайги. До ближайшего населенного пункта от места бывшего посёлка – более 100 километров…
Но когда-то здесь бурлила жизнь. Впрочем, и сегодня кое-кто из проезжающих останавливается на месте бывшего посёлка. Кто-то просто отдохнуть на обочине дороги и вспомнить былые времена, а кто-то всматривается вдаль, где ещё каких-то 8-10 лет назад, если ехать по чуть заметной дороге, высился между груд камней и завалов бревен небольшой деревянный приземистый домишко, к которому вплотную подступала тайга. Тогда здесь теплилась жизнь…
В этом убедился и я, побывав в 2003 году в гостях у хозяина этих мест. Ещё издали водитель заметил дымок (день был на редкость холодный – шел снег, хотя и был июнь), и наш УАЗик подрулил к ветхому, убогому строению. Тут же нас встретило несколько очень «разговорчивых» лаек. Выходить из машины никто не решался – собаки добросовестно охраняли жилище. Потом появился хозяин – старичок небольшого роста, с седой головой и такой же окладистой бородой, довольно-таки энергичный. Не спрашивая, кто мы и зачем приехали, пригласил в домик, где гудела железная буржуйка. Знакомимся.
Надо же иметь такие созвучные фамилии, имя и отчество: Прохоров Прохор Прохорович! Именно так звали хозяина. Оказалось, он ветеран войны, да вот только нигде не числится. Воевал, но попал в плен, а потом «ударно», не по своей воле, трудился на благо Родины с 1945 по 1955 годы на Колыме. И до сих пор, наверное, в официальных документах значится как «враг народа».
Когда я спросил, не обращался ли он по поводу реабилитации в надлежащие инстанции, Прохор Прохорович, махнув рукой, с каким-то безразличием ответил:
– Да кому я нужен?.. Да и мне никакая реабилитация уже не нужна. Жить-то осталось совсем немного. Лет 12 еще планирую протянуть.
– А почему 12? Сколько вам сейчас лет?
– Считай сам, с 1925 года я.
– А сможете ли в таких условиях?
– В каких?
– Ну как, в одиночестве, да и годы ведь берут свое…
– Да, годы, годы… Но, слава Богу, не болею, ни на что не жалуюсь, даже очками не пользуюсь. Правда, вот на правое ухо глуховат, но левым хорошо слышу. В молодости с якутами за бабу дрался, вот и получил, как говорится, «в ухо»…
– Прохор Прохорович, а как вы вообще на Колыме оказались? Родом откуда? Где воевали?
– О, это долго рассказывать. Ну если кратко – то детдомовский я. Там мне фамилию, имя и отчество придумали. Родителей не помню. Лет в 14 взял меня к себе в семью хороший человек, научил кое-чему. До совершеннолетия жил у него. А в 1943 году на войну пошёл. Служил в артиллерии связистом. В этом же 1943-м, в октябре, оказался в плену у немцев. В районе города Лиски наша часть тогда стояла. Так вот, пропала связь со штабом. Нужно было срочно её восстановить. Взяли мы, связисты, бобины с проволокой и потянули в сторону штаба. И наскочили на немецкую разведку… А дальше, дело ясное, – плен. Отправили в Дрезден, где меня как крестьянина, знающего землю, взял к себе на ферму какой-то богатый немец. Потом в Австралию переправили…
– В Австралию или Австрию? – уточнил я.
– В Австралию, в Австралию, я не ошибаюсь. Здесь тоже попал к фермеру, кстати, эмигрант из России. В Германию он уехал ещё до Октябрьской революции, потом в начале войны в Австралию перебрался. Русский язык помнил, плоховато, правда, но общались. В годах он был, и когда после победы военнопленных репатриировали, то он говорил мне, мол, оставайся у меня, женю, землю дам, достойно жить будешь. Жилось мне у него очень даже хорошо, ну и работал, конечно, добросовестно. Но не послушался я хозяина, на родину рвался. Ну и в начале декабря 1945 года привезли в Кенигсберг, а оттуда в Винницу… И… сразу на Колыму. Причём, без суда и следствия. Лишь в Магадане узнал, что осужден по 58-й статье как изменник родины. Дали 10 лет и еще 5 поражения в правах. Несколько месяцев провёл в колымских лагерях: лес валил, золото мыл, дороги строил. Потом этапировали в Якутию, под Усть-Неру, в лагерь «Кинерсоллах». Отсюда и освободился в 1955 году. Здесь же ещё года три работал по вольному найму, потом опять в центральные районы Колымы перевели. Трудился на дорожных дистанциях на Яблоновом перевале, в Буркоте, а последние годы перед пенсией – на Аннушке… Теперь вот здесь живу.
– Так у вас из родных никого нет? Женаты-то вы были?
– Родственников нет, один я на белом свете, как перст. А женат, конечно, был. Разов двенадцать! Причем, все жены, и официальные, и неофициальные, были из аборигенов, то есть якутки, чукчанки, эвенки. Спокойные, не то что русачки или хохлушки, постоянно пилившие своих мужей. А меня мои побаивались, да особо-то и не ворчали… К сожалению, все браки неудачными оказались. Выпивать я любил и по молодости развеселым был, доставалось женам, конечно. Да и они «огненную воду» не меньше меня употребляли. В общем, весело жил, теперь вот на старости лет один-одинешенек остался. Но не жалею о прожитой жизни. Да и чего жалеть, по большому счёту, ведь ни счастья, ни горя не знаю, хотя и то, и другое видывал.
– Говорите «ни счастья, ни горя не знаю, хотя и то, и другое видывал». Как это понять?
– А что тут неясного? Ну, хлебнул в молодости немного горюшка, был период такой, зато потом вольготно жил. Просто жил, понимаете?!
– А лагерь – разве это не горе?
– Так это когда было? Забылось многое. Я и не вспоминаю те лишения. Тогда ведь многим жилось нелегко. Так что ж теперь всю жизнь проклинать, что ли? В одной из небольших комнат, а их в домике было три, я увидел в рамке портрет Сталина. Удивился и спросил:
– А «отец народов» зачем вам?
– Как зачем? Иосиф Виссарионович – великий человек! И я его уважаю…
– А лагерь?..
– Ну и что?! Разве он меня сажал? Законы такие были. Может быть, и плохие, но их выполняли. А сейчас говорят законы хорошие, да никто их не придерживается. Сейчас ведь не лучше и не хуже, чем было, хотя, может быть, и хуже, а может и лучше кому-то…
– Прохор Прохорович, вот вы говорите, что довольны своей жизнью. Но ведь сколько лет живете в одиночестве, вдали от людей…
– Так зато я всю жизнь находился среди народа. А сейчас, на старости лет, общаться с людьми вовсе и необязательно. О чем говорить? Разве что прошлое вспоминать. Летом ко мне многие заезжают из Ягодного, из Сеймчана и других посёлков. Иностранцы каждое лето фильмы снимают. Не обо мне, конечно, но и я в кадр как достопримечательность этих мест попадаю. Зимой труднее – всё снегом занесено, проехать к моему жилью невозможно. Месяцами один, поэтому давно уже к одиночеству привык. Правда, вот собачки мне собеседников заменяют. С ними и коротаю дни и ночи, разговариваем.
– А питаетесь-то чем? Охотитесь, рыбачите, ягоду собираете?
– Раньше за пенсией в Сеймчан сам ездил, там же и продукты закупал. Одно время знакомый из Верхнего Сеймчана Иван Ивасюк получал пенсию за меня, кое-что привозил из продуктов. Но обманывал он меня нещадно. Более того, несколько лет назад, когда ещё миллионы были, дал ему взаймы денег, так он до сих пор не вернул. По нынешним временам – 24 тысячи 979 рублей. Да, были деньги, как-никак всю жизнь работал. Да вот видишь как: помог человеку, а он и не собирается долг возвращать. Совсем совесть потерял. Хоть рэкетиров нанимай, чтобы выбили… Животных я люблю, с детства у меня к ним любовь, поэтому не охочусь и не рыбачу, и ягоду даже не собираю. Летом люди заезжают, привозят хлеб, сахар, чай, сигареты. А на зиму сам запасаюсь крупами, солью и другими продуктами. Хоть и редко, но бываю в «цивилизованном» мире…
– Вам 78 лет, еще лет 12, как говорите, собираетесь прожить. Неужели здесь, в этом посёлке, в этом ветхом домишке?
– А как получится. Годы, конечно, берут своё, хотя на здоровье не жалуюсь. Понимаю, что дальше труднее будет. Ну а что я могу сделать? Людей хороших, кстати, немало бывает у меня, предлагают переселиться и в Ягодное, и в Сеймчан. Возможно, к осени и переберусь в Сеймчан. Живет там семья Воропаевых, которые вот уже несколько лет помогают мне продуктами, пенсию привозят. У них и жильё есть, вот и приглашают бесплатно поселиться…
– А на «материк» не собираетесь ехать?
– Да что вы? Кто там ждёт меня? Да и куда ехать, если я детдомовский. Колыма – мой дом до конца жизни моей. Здесь я себя хозяином чувствую. А на «материке» я не был лет тридцать. Нет, собирался в отпуск, но дальше Магадана уехать не мог. Пьянка каждый раз мешала. Причем не столько пропивал, сколько терял или друзья-собутыльники вытаскивали. Вот и возвращался каждый раз назад…
В домике у Прохора Прохоровича уют и чистота. Хотя, какой может быть уют, скорее – простор, ибо кроме стола, стула и лавки в прихожей, да печки-буржуйки ничего нет. В небольших комнатушках – нары. Света, естественно, нет. Пользуется пенсионер в основном свечкой, но есть и керосиновая лампа. Из посуды – по нескольку кружек, ложек, мисок, кастрюль.
Во дворе в глаза бросается большой стол под навесом, сбитый из грубо оструганных досок, а чуть в стороне – что-то похожее издали на баню. Но не баня – внутри широкий добротный топчан. Хозяин объясняет смеясь:
– Это – для гостей. По теплу заезжают водители с подругами – отдохнуть, водочки выпить, расслабиться, так сказать. Бывает, и на ночь остаются.
Дом и «беседка» окружены аккуратным забором, вдоль которого – штабеля дров, прикрытые сверху жестью (буржуйку топит в основном дровами, редко когда кто-то из водителей-дальнобойщиков подбросит уголька – не проехать к жилищу зимой). От строения к строению – деревянные тротуары. А за забором развалины порушенных домов да тайга бескрайняя, безжалостно и безмолвно наступающая на беззащитного, но мужественного ветерана Колымы…
PS Умер Прохор Прохорович лет шесть-восемь назад в поселке Сеймчан, куда переехал жить в середине нулевых годов XXI века.
У нас будет еще много интересного. Подписывайтесь на канал Русский следопыт, ставьте лайки