Сидим как-то летом с бабулей, пьем чай с гренками. Очень любила она гренки из батона. Делала так: взбивала недолго венчиком в эмалированной с потертостями миске яйца, молоко и соль. Иногда, если я просила, еще и пару ложек сахара, чтобы были сладкими. Окунала порезанные не толсто ломтики подсохшего белого хлеба в эту смесь и на сковороду. Обжарить пару минут до золотистого цвета. Ну, так вот, пьем мы чай, и она между делом рассказывает мне, пятнадцатилетней, такую историю:
…В войну то всякое бывало, некоторые девки жить торопились, а то вдруг завтра убьют. А после войны мужиков мало, поубивало сколько народу на войне то проклятой… Вот и рожали, бывало, незамужние, коли случай представился. А приехал в одну деревню врач, который по-женски. И всех работниц фабрики согнали к нему на осмотр. Стыдно перед мужчиной то, а идти надо. И замужние, и незамужние, все пошли. И вот смотрит он их всех, а одной девке часы наградные наручные снимает свои с руки и говорит ˗ на тебе, держи! За то, говорит, что себя соблюла! Во как…
Я тогда похихикала, а сама хвать гренку и бухнулась на мягкие, сложенные стопкой на скамье, пуховые одеяла. А бабуля строго так посмотрела и говорит: «Ты не смейся мне! И слезь сейчас же, на стул сядь! Нельзя девушкам на мягком сидеть». А почему ˗ не объяснила. Нельзя и всё.
