Когда речь заходит об авторском кино, то сравнение режиссеров выглядит неуместно. Однако есть мастера кино, которых роднит ряд черт в эстетике. В очередной публикации по поводу "Убийства священного оленя" (на Кинопоиске) Йоргоса Лантимоса назвали греческим Ларсом фон Триером, что меня очень заинтересовало и заставило призадуматься: а что же у них общего?
Абсурдность.
Мир Лантимоса выглядит абсолютно нормальным. Однако это только на первый взгляд. В обыденность всегда врывается одно абсурдное обстоятельство, которое превращает все в бессмыслицу. Лантимоса можно сравнить с Гоголем: одно безумное допущение отделения от тела и одушевления человеческого носа ("Нос" Н. В. Гоголя) сравнимо с превращением одиноких людей в животных ("Лобстер", реж. Й. Лантимос). Бессмыслица нарастает как снежный ком, поскольку абсурдность ситуации осознает только зритель, который через какое-то время сдается в борьбе с нелогичностью происходящего.
У Ларса фон Триера абсурдность создается иным путем. В его эстетике нет места фантастике и выдумке. Его абсурдность в гипертрофированности. Она везде: в словах, в поступках, в эмоциях, в жестокости.
Жестокость.
О том, что фильмы фон Триера изобилуют сценами насилия, знают все. Казнь через повешение ("Танцующая в темноте"), отрезанный клитор ("Антихрист"), мазохистские постельные сцены ("Нимфоманка"), изнасилования ("Догвиль") - далеко не весь послужной список режиссера. Выше я уже писала, что это способ создать абсурд. Именно абсурдность доведенной до предела жестокости рождает в нас отторжение, неприятие. Такой своеобразный способ получения катарсиса. Именно это неприятие рождает в нас чувство, что мы вывернуты наизнанку в конце фильма. Вот вам истинная цель искусства. Мы уходим не только с кучей мыслей, но и избытком чувств.
Жестокость Лантимоса тоже рождается из абсурда. Героя все время преследует сила (рок, судьба, закон), которая угрожает его размеренной жизни. Из чувства самосохранения он должен ее принять. Соглашаясь с абсурдом, герой всегда чем-то жертвует. Например, герой "Убийства священного оленя" должен убить одного члена своей семьи, чтобы спасти всех. И это всегда вызывает у нас неприятие, поэтому в итоге после просмотра "тебя либо стошнит сразу, либо будешь восторгаться, а потом уже вырвет" (цитата из рецензии Luminor GMT на Кинопоиске, ссылка: https://www.kinopoisk.ru/film/984309/).
Мизантропия.
Человеконенавистничество красной нитью проходит во всем творчестве Ларса фон Триера. Он в каждом фильме показывает человеческую низость, порочность, слабость. Люди - скопище мерзости. И женщина, которая первой вкусила от древа познания, - это катализатор всего худшего, что есть в человеке.
Недолюбливает людей и Лантимос. Люди в его фильмах холодны, самолюбивы, хотят беспрекословного подчинения. Из этого замороженного состояния их может вывести только нарушение личного пространства и угроза разрушения уединенного мирка, созданного собственными руками.
Притчевость.
Истории, рассказанные Лантимосом, можно легко перенести на страницы книги. И звучать эти сюжеты будут именно, как притчи. Ограниченное количество персонажей, концентрированный сюжет, никакой прямой и навязчивой дидактичности, при наличии глубоко смысла. Люди наказаны за свои пороки, как в древнегреческой трагедии, судьбой. Но вот чего действительно нет у Лантимоса, а есть в каноне, так это прощения. Божественной силы всепрощения не заслуживают люди в мире режиссера.
У Ларса фон Триера тоже выходят притчи, но более мрачные, жесткие. В них нет места прощения человеку, как и у Лантимоса. Но однако Триер идет дальше. Герои его фильмов оказываются наказаны не роком или судьбой (порой персонифицированной), а таким же человеком. Ларс фон Триер как будто и в небеса смотреть не хочет. Ненависть, злость и насилие рождает мстительность и ответную реакцию.
Обилие символики и отсылок к мифам , священным книгам и киноискусству.
В фильмах Лантимоса и Триера обилие отсылок к другим произведениям искусства. Материалом служит всё. Легенда об Ифигении ложится в основу "Убийства священного оленя" Лантимоса, а Ларс фон Триер берется за экранизацию нереализованного сценария К. Т. Дрейера, в основе которого миф о Медее.
Библия тоже находит свое воплощение в творчестве режиссеров. Героиня "Убийства священного оленя" омывает ноги антагонисту и плачет, как это делала грешница Христу. А в "Догвиле" Триера можно проследить историю Содома и Гоморры с гангстерским налетом.
Оба режиссера синефилы и, конечно, мировой кинематограф отражен в их работах. В "Клыке" дочка главных героев познает реальный мир именно через кинематограф, она смотрит "Рокки", "Челюсти", "Они зовут меня Брюсом?". А когда герой "Антихриста" оказывается в летнем домике в попытке разобраться с тем, что происходит с его женой и читает ее записи, это напоминает ход событий в "Сиянии" Кубрика. И это я молчу о музыке, изобразительном искусстве и мировой литературе. Об отсылках, аллюзиях, цитатах, реминисценциях можно писать научную работу по каждому.
Символика была согласно "Догме 95" табу для Триера, но чем дальше он развивается как режиссер, тем больше он привносит ее в свои фильмы. В "Антихристе" уже на обложке он намекает нам на то, где вселенское зло скрыто (в названии спрятано Зеркало Венеры), да и весь фильм изобилует символикой, преимущественно библейской.
У Лантимоса символика появляется не часто и не всегда в культурном контесте. Например, лобстер в одноименном фильме - символ замкнутости, закрытости героя и людей в целом, которые под броней прячут свою мягкотелость и ранимость.
За сим кланяюсь, друзья, покорно прошу уведомлять меня о том, что вам понравилось.