⭐ЛЕТОПИСЬ ВЕЛИКОЙ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ⭐
Певец Александр Окаемов в 1941 году пошел на фронт в составе Краснопресненского ополчения. Через несколько месяцев он пропал без вести. Много лет о его судьбе не было ничего известно. И только в 60-е годы розыски, проведенные Михаилом Мельниковым, директором краеведческого музея г. Кричева в Белоруссии, помогли проследить судьбу Александра Окаемова.
...В тот день артисты ансамбля, которым руководил Окаемов, ехали с концертом в расположение энской воинской части.
Грузовик на полном ходу влетел в незнакомое село. Вдруг резкий окрик:
Хальт!
Автоматная очередь.
Взрыв баллона — грузовик полетел в кювет.
Окаемова откинуло от машины на несколько метров. К месту взрыва уже бежали фашисты...
Утро в лагере начиналось с тягучих ударов по рельсу. Начиналась перекличка. Хлебали бурду, потом пленных гнали работать. Они должны были восстановить разрушенный Кричевский цементный завод.
Окаемов и его друг Лузенин долбили ломами пол в цеху. Выбрав момент, когда отошел надзиратель, Окаемов снял шестерню с токарного станка, быстрым ударом лома отбил несколько зубьев и поставил их на место. Оглянулся, не видел ли кто, и встретил пристальный взгляд худощавого человека в замасленном комбинезоне.
Вечером незнакомец встретился им на выходе из столовой.
— Осторожнее надо быть,
— тихо сказал он.
— Вы о чем?
— Да все о том же. Про шестерню. То-то.
Так познакомились друзья с Николаем Кулешовым.
Однажды в лагерь пришел поп из самой большой городской церкви. Пришел он по разрешению коменданта набрать группу певчих.
Окаемов, Лузенин и Кулешов вызвались петь. Их поместили в маленьком домике на Замковой горе. В будни они работали на попа: пилили дрова, возили воду, ухаживали за деревьями в его саду. А в воскресенье— пели на клиросе.
Однажды друзья явились к бургомистру с просьбой: нельзя ли им организовать самодеятельный хор.
— Хор?
— толстый бургомистр с отвисшими щеками и багровым лицом оглушительно засмеялся.
— А для кого петь будем?
— Можем концерт дать для господ офицеров и солдат. Ну и для народа, если позволите.
— Ну что же, я согласен. Но при одном условии. Половина сбора идет в пользу городской управы. Понятно?
...Лузенин осторожно выглянул из-за занавеса — немцев мало, а главное, нет полицаев.
Хор пропел несколько песен. Потом Лузенин сел за рояль, а Окаемов, как был, в ватнике и обмотках, вышел на сцену. Он запел арию Игоря. Его голос потрясал маленький зал:
«О дайте, дайте мне свободу, я Русь от недруга спасу».
Становились мягче жесткие лица людей, туманились глаза, и казалось, что уже совсем недалек тот день, когда настанет освобождение. А Окаемов пел «Сусанина», «Эй, ухнем», «Ермака». А под конец самую заветную — «Орленка».
Немец из комендатуры озадаченно завертел головой, увидев на глазах людей слезы:
— Что есть эта песня?
— спросил он переводчика.
— Это про птицу, которая летает в небе,
— поспешил объяснить переводчик — обрусевший немец из Прибалтики.
— О, зер гут, зер гут. Никогда не думал, что у этих русских такие сентиментальные сердца.
... Пришла беда. Поп нашел спрятанные в церкви листовки и заявил об этом в гестапо. Всех певчих арестовали.
— Где партизаны? С кем связаны в Кричеве? Через кого распространяли листовки?
От дороги, где остановилась черная тюремная машина, всего несколько десятков метров. Босые ноги оставляют кровавый след на снегу. Позади и по бокам, отворачиваясь от пронзительного ветра, идут эсэсовцы.
— Последние пять минут на размышления,
— кричит офицер.
— Откроете явки — сохраним жизнь.
Окаемов и Лузенин стали рядом у края своей могилы.
Собрав последние силы, Окаемов запел «Орленка»:
«Лети на станицу, родимой расскажешь, как сына вели на расстрел...»
Прозвучали пулеметные очереди...