Да, мы гуляли по кладбищу. Знаете, каково?
Сырое, душное царство гигантских папоротников и травы, таинственной старины и мхов. Всё это окутывает тебя в огромное одеяло, этот запах трав и мокрого асфальта, матовые круги света, иногда прорывающиеся сквозь зелень и покосившиеся кресты.
Витиеватые дорожки, усыпанные хвоей. Идёшь – под ногами хрустит. Откуда-то издалека – будто из подземелья, доносятся глухие звуки хорового пения. Памятники. Впечатляющие склепы 18 века – огромные глыбы земля пытается развести по сторонам, а они все равно друг к другу жмутся. На белом мраморе черная плесень, паук связал всю семью одной паутиной. И в ней бьется вечернее солнце.
Большинство могил – деревянные кресты, заколоченные в крохотные, гнилые оградки. Хочется подсмотреть фамилию, а время стерло людей и дразнит любопытство лишь парой оставшихся букв. В одной из таких похоронена няня Пушкина, говорят. Могилка утеряна – её время тоже ластиком стёрло.
Здесь вообще никакой жизни нет. Здесь всё спит на зеленом матрасе из трав. Паутины без пауков. Птицы, белки не прыгают с ветки на ветку. И каждая мысль, которая появляется здесь в голове, кажется громче обычного.
Дороги выводят к часовне Ксении Петербургской. Вдруг проявляются люди. Они стоят, прислонившись лбами к стенам – сами стены здесь считаются священными. Каждый что-то шепчет, кто-то плачет, кто-то просит, кто-то молится. Все свои жизни люди приносят сюда, в мертвое место – в надежде, что кто-то или что-то искалеченное исправит. Поправит. Починит.
В часовне свет преломляется сквозь стёкла и неоновыми брызгами окропляет углы. Внутри просыпается совесть. Всю дорогу, глядя в окно, я думала, что бы этакого попросить. Но слова все остались за стенами. И ничего, кроме тихих, покорных и счастливых благодарностей за всё, что есть в моих руках-глазах-вокруг, ну просто не приходит. Не приходило.
Смоленское кладбище – одно из самых атмосферных мест Петербурга. Настраивает душу, как расстроенный рояль. Начинает звучать.
