Борьба российского государства с инакомыслием в соцсетях достигла апогея. Ежедневно появляются новости про очередного арестованного или осужденного за репосты, лайки или картинки в интернете. Чаще всего под следствием оказываются активисты тех или иных общественных движений. При этом наказания ужесточаются на фоне размытого определения состава преступления. В итоге самые осторожные и трусливые граждане страны уже выпилили себя из всех социальных сетей или почистили противоречивые посты.
Страх и паника стали оружием в руках вымогателей — зная, за какие картинки можно получить срок, мошенник стали требовать с людей деньги под угрозой доноса. Ситуация в стране близка к той, что существовала в 30-х годах прошлого века, говорят одни. Неугодных сажают, остальные боятся.
Так ли всё плохо и пора ли назвать вещи своими именами? «Телеграф» задал правозащитникам, политологам и активистам простой вопрос: «Это уже террор, или еще нет?». И вот что они ответили.
Лев Шлосберг, правозащитник, журналист:
«Подобные дела являются антиконституционными и репрессивными, а эти репрессии можно уже называть массовыми. Происходящее показывает абсолютное бессилие государства во взаимодействии с обществом. Такое государство находится в стадии перехода от государства авторитарного к государству террористическому. Любые попытки людей высказать публично критические и негативные мнения о государственном устройстве вызывают у него страх и порождают совершенно чудовищные уголовные дела, которые возбуждаются по факту иных убеждений и мнений.
В каждом конкретном случае это приводит к несчастью в конкретной семье. В масштабах всей страны это может привести к ускорению эмиграции. Однако той власти, которая сейчас существует в России, эмиграция не страшна. Более того, они желают ее продолжения, для них желательно “выдавить” из страны несогласных людей. Политика выдавливания заключается в том, чтобы люди не рассматривали для себя никаких перспектив в политической деятельности в России. Это форма принуждения к эмиграции».
Валерий Борщев, правозащитник, член Московской Хельсинкской группы:
«Государство оказалось неподготовленным к информационной революции. И впало в панику. Действия властей разумными назвать никак нельзя. В панике оно решило прибегнуть к тотальному запрету всего и вся. И даже депутаты “Единой России” признают, что репрессии за лайки и репосты не несут правового смысла. Это чистой воды произвол. Мы имеем ситуацию, когда продвинутая часть общества — интернет-сообщество — обогнала в развитии государственные институты. В итоге расцветает стукачество. С доносчиками надо бороться известным способом — придавать гласности их действия. Они всегда боятся гласности. Надо сообщать о них правоохранительным органам еще до того, как они донесут. Нужно заявлять, что такой-то человек занимается шантажом».
Александр Невзоров, журналист, публицист:
«Я всегда говорил, что не бывает авторитарных и деспотичных режимов, которые могут обойтись без репрессий. Это как сортир без унитаза. Это невозможно. Ситуация показывает, с какой легкостью абсолютно любое, не имеющее никакой общественной опасности деяние может начать оцениваться как преступление. Я говорю конкретно про эту эпидемию доносов и посадок за лайки и за посты, за копирование, за мнение. Мне страшно, конечно, потому что я ведь воюю на этом поле давно, и когда я вижу этих детей, по сути дела, с рогатками, мне становится не по себе, и я всегда говорю: оставьте эту битву профессионалам. Мы знаем, как при этом, по возможности беречь себя. Вы этого не умеете совершенно.
Надо перестать сюсюкать и думать, что тактика под названием «Дяденька, прости засранца» может кого-то избавить от ответственности. Совершенно бесполезно ныть, причитать и пытаться разжалобит. В конце концов, и операм, которые будут сажать и судьям, которые будут выносить приговоры, им совершенно безразлична судьба этих мальчишек и девчонок. Помочь бы могло другое. Если есть картинка, за которую кто-то осужден, то тогда должно появиться сто тысяч перепостов этой картинки в интернете, чтобы они захлебнулись своими делами, и тогда у них уже не будет возможности действовать хотя бы в этом направлении. То есть некое единство, некая отвага, некая твердость в этом деле могла бы, по крайней мере, избавить от роли баранов».
Алексей Макаркин, политолог, заместитель директора «Центра политических технологий»:
«Эта кампания вышла за рамки, которое государство ставило изначально, и живет своей жизнью. Дела заводятся не только на оппозиционеров, но и на простых граждан. В результате в обществе накапливается раздражение. Есть закон, и есть план, который надо выполнять. Людям, занимающимся правоохранительной деятельностью, хочется отличиться и уж тем более не хочется оказаться в числе аутсайдеров по количеству дел, заведенных по такой политически значимой статье как “экстремизм”. Зато если суд, как это обычно и бывает, признает человека виновным, то можно получить плюсик, а иногда и звездочку на погоны за рвение.
Я не считаю происходящее террором. Во-первых, процесс не приобрел массовый характер — количество пострадавших растет, но речь пока идет о десятках-сотнях людей, а не о тысячах и миллионах, как в 1937 году. Во-вторых, против террора не протестуют, точнее, протест обычно прерывается в зародыше, путем физического уничтожения протестующего. Происходящее в России сейчас больше похоже на борьбу с инакомыслием при товарище Брежневе. Тогда человека могли привлечь за идеологическую ошибку, даже сломать ему карьеру, но о физическом уничтожении речи не было».
Максим Шевченко, публицист, журналист:
«Террор — это слишком сильное слово для данной ситуации. Скажем так, это психологическое и социальное давление. Словом “террор”, как и словом “геноцид”, бросаться не стоит. Это репрессии и запугивание, попытки поставить под контроль социальную активность в соцсетях.
Нам в этой ситуации надо проявлять солидарность. Я предлагаю всем пользователям объединиться в “Ассоциацию защиты прав пользователей соцсетей”. Это легко сделать даже людям совершенно разных взглядов — правых, левых, либеральных, патриотических. Чем пользуются власти? Они сразу блокируют каналы связи с обвиняемым, и человек оказывается один. В Америке, например, есть “Ассоциация владельцев оружия”. Это примерно 45-50 млн американцев, с которыми просто нельзя не считаться. Надо создавать такую ассоциацию. Когда власти столкнутся с коллегиальной системой защиты, солидарностью, то они отступят».
Александр Расторгуев, лидер движения дальнобойщиков:
«Власти пытаются запугать людей. Молодежь уже проснулась, а наш возраст уже готов отстаивать свои права. Единственное, что у нас осталось более или менее свободным — это интернет. Все остальное зажато — или под контролем, или не выходит никуда. И такими способами людей пытаются загнать “ниже плинтуса”, если можно так выразиться.
У нас бандитское государство. В 90-е годы бандиты хоть какие-то понятия соблюдали, а нынешняя власть — это беспредельщики. Они хуже, чем бандиты 90-х. Им важны только деньги, и наплевать на судьбу детей, семей. Противостоять нынешнему государству могут только крупные акции. Люди на них сплачиваются. На улице люди общаются, видят в глаза друг друга».
Борис Вишневский, депутат закса Петербурга:
«Цель государства совершенно проста и понятна. Интернет является той сферой, которая государству неподконтрольна. Это не телевизор, не радио, и не газеты. Там люди пишут то, что думают. Оттуда можно получать альтернативную информацию. Это надо максимально ограничить. Таким способом государство пытается запугать тех, кто пишет в социальных сетях, чтобы они боялись лишний раз что-нибудь написать или перепостить. А еще лучше — чтобы они вообще оттуда ушли.
Общество пытается влиять на ситуацию. Это делается через акции протеста, через те СМИ, которые еще остались независимы. В этом деле помогают даже такие структуры, как Совет по правам человека при президенте, который требует декриминализации всего этого процесса. Я надеюсь, что это давление тоже поможет прекратить этот маразм».