Недо-тридцать два, седые начинаешь выщипывать пинцетиком…Идешь, напевая про себя, подрагиваешь под музыку. В том возрасте, когда танцевать посреди улицы еще неловко, но вот открыто радоваться уже не стыдно. Осень, зябко. Щербатый Овечкин улыбается с плакатов, рекламируя пиццу. Деньги не пахнут. Знаю, ты опять будешь спорить. Не нужно, не спорь.
Прошла сто метров – еще один баннер, опять дядька, опять улыбка. В этот раз во все тридцать два, а может и тридцать три, тридцать пять или даже чуть больше – реклама стоматологической клиники. Взгляд туповатый, улыбается бездумно, бровки домиком. Парень! Тебе соврали, - бровки домиком вовсе не делают тебя открытым и надежным в глазах потенциального покупателя. Дураком – делают.
Осень, купила себе ботинки, классные такие – марсианские: серебристая кожа, крашенная овчина в черный, шнурки, клепки, всё звенит, тяжеленные… При каждом шаге центр тяжести смещается – будто забиваю гвозди. Нет, от этого не становлюсь какой-то грузной, но заземляюсь, и настолько хороша сейчас в них, что… позволяю себе томно щуриться, поворачивая голову, и искоса поглядывая поверх плеча на тротуар. Вижу не уложенные в аккуратные штабеля бесчувственные тела восторженных мужчин, а хабарики и прочий урбанистический скарб. Жаль. Себя жаль. Осенью семнадцатого. Семнадцатый – красивый год, год перемен, долгожданных или тех которых не дождалась. Но еще два месяца, успею.
Два месяца – чуть больше чем дофига. Впереди 60 дней, кубок города по боксу, около пятидесяти тренировок, предпраздничная суета (опять не знаешь кому, что и зачем дарить на Новый Год) килобайты текстов про чайники, кисельки и покрышки по работе, бессмысленных и беспощадных огрызков словосочетаний, которые кто-то заказывает и даже порой забывает прочитать. Кажется, что весь смысл моей работы сводится к тому, чтобы радовать кассирш универмагов, когда расплачиваюсь за свою не барскую продуктовую корзинку. Бессмысленность своего профессионального существования в интернет-маркетинге решила скрыть за потугами стать писателем или мало-мальски сносным тренером по боксу. Оба этих действия одинаково нелепы, амбициозны на гране нарциссизма и далеко не точно принесут хоть что-нибудь кроме измятой гордыни.
Так что пока я собираюсь в зал на спарринги, решила потерзать белый лист. Хорошо хоть сосны уже не переводят в опилки каждый раз когда какая-то кисейная барышня придумает стать Шопенгауэром в юбке.
Обычно я пишу что-то грустное и переживаю внутренние экзистенциальные невростении, но ближайшие два месяца у меня совсем-совсем другие планы. Если честно, то появился Он и все также утирая скупую соплю, грустить уже не получается, ну то есть получается, но все же не с полной самоотдачей.
Опыт страдашек у меня бесценный, тот что не пропьешь, даже запойно заливаясь текилой в преисподней с чертями: с момента выхода из роддома в синем конверте практически каждый день я ощущала, что родители не просто ждали не меня, но меня не ждали.
Привычка высасывать слона из пальца и мухами выкладывать себе дорогу в ад с детских соплей прочно вошла в настоящее и помогала регулярно бедово и с размахом переживать встречи и расставания с единственными и всегда до следующего последующего неповторимыми принцами с наличием и без коней и смысла. Честно признаюсь, я всегда была очень привязана к своему драматическому бытию, где кофе постоянно убегает, губы искусаны, заусенцы истерзаны, а свет в конце туннеля я вижу по нечетным, или когда он все же позвонил. Если все было ровно, степенно, - то сразу не было. Все порядочное, выдержанное, умеренное стиралось ластиком с доски моего настоящего бескомпромиссно и совершенно без колебаний.
Возвращаясь к математике. Верю в числа, то есть верить – жизнь заставила. Мне стукнуло тридцать. И то ли плацебо, то ли показалось, то ли накрутила, но мне до скрипа в зубах захотелось НОРМАЛЬНОЙ жизни. Без качелей, без разборок, без благородного уныния, со смехом в голос, глупостями, принятием. Жизни, где начинаешь ценить хорошее не только в сравнении с плохим, а в абсолюте. Где не бояться потерять больше не боишься, - фраза корявая, но вдумайтесь. Не боишься остаться в вакууме, эмоциональным пеньком, бесчувственным идиотом, если просто не будешь ныть и страдать.
В тридцать понимаешь, что палитра счастливых эмоций, сильных и захватывающих отлично оттеняется ровным ежедневным «хорошо», и чтобы качаться на волнах вовсе не обязательно покорять мыс Гор, можно покорять Его чашкой кофе, минетом и блинчиками. Каждый день, одинаково и просто хорошо, без гротеска и бравады, не как в последний раз и из страха, что и правда последний, а просто потому как тепло, сухо, и это будет всегда.
Да, именно потому что это будет всегда каждый новый день ты прибываешь свою реечку в лестницу совместной жизни, наверх, приколачиваешь ровно, надежно, медленно, при ударе улавливая аромат дерева, чувствуешь, как молоток то и дело скользит по неровной железной потемневшей шляпке и улыбаешься от того, что твои дети увидят эту лестницу, они почувствуют, что та сколочена на совесть, по любви, в ожидании чуда, а не в предвкушении катастрофы. Радуешься, когда он подает тебе гвозди, особенно радуешься, когда он отсылает тебя куда-нибудь и встает на табуретку, сам вооружившись молотком. Украдкой поглядываешь: его лицо заливается такой гордостью и теплотой. Почему тридцать лет понадобилось, чтобы научиться отключать свою меланхолию? И то не в абсолют.
Середина лета. Почти год вместе с Ним, наверное, не все из этого из-под воль. И иглы под ногти никто никому не запихивает, и секс хороший, и помолчать есть о чем, и поговорить. Идеальные, так их, отношения. Мы ссоримся, кричим, не понимаем, бодаемся и боимся. Обоюдно боимся, просто разного. Потом заново. Когда говорит, что мы и не ссорились в то время, как я срываюсь с плача на крик, и обратно, очень горько. Наши параметры обидного не стыкуются ни в одной системе координат. Ссорясь, оба понимаем, что это не профилактический вынос мозга и не желание скинуть стресс, а есть объективные непонимание и тревога. Вроде бы как хотим все исправить, чтобы жить радостно и спокойно, но от обсуждений эта вся «ситуевина» разрастается как раковая опухоль. Мне бы хотелось уйти в себя, отмолчаться-отсидеться, но там жутко холодно, а я итак простывшая. Хотя - середина лета.
