В детстве в больницах я лежала дважды. Первый раз с воспалением легких года в четыре. Второй и последний раз в моей детско-юношеской жизни я загремела в больницу в шесть лет. Был жаркий май, а у меня был какой-то мудреный грипп с сыпью. Так я это помню – мне озвучили. Привезли, выдали фланелевую застиранную пижамку и отправили в палату. Потом я узнала, что мальчикам выдавали такие вот пижамки, а девочкам фланелевые платьица, но в тот день платьица закончились, остались только пижамы. Волосы у меня были тогда пострижены коротковато почему-то, поэтому я смотрелась мальчиком с давно не стриженой шевелюрой. И поселили в палату меня к мальчикам. Это нормальная практика была или просто мест не было ˗ не знаю. А сами палаты были диковинные – длинное помещение, уходящее вдаль, разделенное перегородками, до половины глухими, а верх стеклянный. Получался такой бесконечный калейдоскоп, узоры которого складывались из разномастных человеческих фигур, движущихся хаотично. В уголке палаты, огороженный стенкой˗ширмой, стоял унитаз. Раковина при входе. Покидать палату строжайше запрещалось. Моя кровать стояла у окна. Рядом (у стенки ширмы) кровать моего ровесника, коротко стриженого Андрюшки. Ему было семь, почти восемь лет. У второго окна расположили мальчишку чуть младше. Как звали его - не помню. Помню только кудрявый такой был он. А напротив стояла детская кроватка с высокими бортиками, которые, впрочем, раздвигались, где маялся совсем малыш, годика два˗три ему было. Я уже не помню, как часто нянечки его высаживали на горшок, стоящий тут же, но регулярно он был описанный, а содержимое эмалированной емкости оказывалось на полу. Я в малышах ничего не смыслила, мне казались они чем-то инопланетным, поэтому только и могла, что пожалеть его, когда он ревел или был мокрым.
С кудрявым мальчишкой мы довольно быстро подрались. Он меня стал задирать, я ответила, он вцепился в меня, я в него. Драка была короткой, но энергичной. Разнял нас Андрюшка. У кудрявого была порвана пижама и на руках красовались царапины, а я лишилась клока волос. Он натурально мне выдрал небольшой пучок растительности с головы. Это было очень больно, скажу я вам. Медсестрам никто не наябедничал. За порванную пижаму кудрявого наказали, поставив в угол голышом. Это после уже, вспоминая, мне было дико, а тогда нормально. Мальчишку особо не смутило это наказание. Отстояв положенное, он, как ни в чем не бывало, напялил другую, выданную взамен пришедшей в негодность, пижамы.
А как то мы расшалились после отбоя, смеялись, громко разговаривали с Андрюшкой, уже лежа в кроватях. После неоднократных призывов к тишине, вошла все та же медсестра, грозно посмотрела на меня, замершую на полуслове, и спросила: «Кто сейчас шумел?! Ты? Раздеваешься и марш ˗ в угол» Я оторопела от ужаса, такого унижения мне не перенести. Честное слово, я приготовилась драться с ней не на жизнь, а на смерть, если попытается меня раздеть насильно. Но тут Андрюшка сказал тихо, но уверенно: «Это я». Она кивнула ему на угол. Такого, одновременно, облегчения и стыда я не чувствовала ранее. И никогда еще до того я не видела рыцарского поступка за мою честь. А то, что это был именно рыцарский поступок, я почувствовала интуитивно. Зажмурила, что есть силы глаза, а для надежности прикрыла их ладошками, чтобы не смущать раздевающегося Андрюшку. Кудрявый свистящим шепотом дразнил его, Андрюшка с достоинством отшучивался, а я лежала с наглухо закрытыми веками и думала, как же это так? Почему он вступился за меня?
Вечером нам выдавали обалденно вкусную простоквашу. Она была в маленьких порционных бутылочках, сладкая и нежная. Мы ждали ее с нетерпением весь день. Иногда Андрюшка отдавал мне свою порцию: «На, не хочу что то». И я чистосердечно верила, что не хочет, глупая малявка. И съедала свою и его порцию тоже. А потом нас выписали. Перед этим мы обменялись номерами телефонов. Домашний телефон ˗ эта неслыханная роскошь, к тому времени уже появилась у нас, и несколько раз мы болтали с Андрюшкой, который жил на другом конце города. Я специально спрашивала у мамы ˗ где эта улица, далеко ли? Далеко. Очень далеко для семилеток в огромном городе. Больше мы не виделись, но я тебя помню, Андрюшка!
