Мысли об изобретении машины времени не дают людям покоя. Но так как среди людей достаточно невелик процент физиков, они ищут способы перемещаться во времени в доступных их пониманию сферах. Что может стать машиной времени для человека, который хочет вернуть прошлое: пластическая операция? комната, заставленная вещами, которые тщательно выбирала давно умершая любовь его жизни? а может быть, это дневник, в который он (она) пишет лишь в самые важные для него (нее) моменты, когда эмоции переполняют, но некому поведать об этих эмоциях? Или музыка? та музыка, которая значит для него больше, чем все символы в поэзии Верлена и Рембо вместе взятые..
Проблема этих импровизированных машин времени в том, что они заставляют наше личное время, наши собственные остатки жизни неуклонно пересекаться и связываться с чужими остатками жизней, и из-за этого сложно понять границы, сложно осознать, где и когда твоя жизнь перестает быть только твоей.
Фильм Реми Безансона несмотря на свою легкость схож по идейной направленности с романами модерниста начала прошлого века Марселя Пруста. И дело тут не только в тематике времени и его быстротечности, этого, конечно, для схожести с великим Марселем было бы мало. Важно, что Безансон, как и Пруст, показывает связанность течения жизни с неуклонностью смерти. Героям ни на секунду не удается забыть о том, что жизнь конечна: в каждом из 5 эпизодов кто-то умирает: либо пес, либо дедушка, либо девочка Флёр, на смену которой приходит Флёр новая. Также вслед за Прустом Безансон развивает идею ассоциативности и нелинейности времени. Как герой «Поисков утраченного времени» оказывается в детстве, окуная пирожное мадлен в липовый чай или наблюдая за розовыми маргаритками, так и герои фильма перемещаются в своей жизни благодаря ощущениям, вызванным теми самыми «машинами времени».
Но поисками и попыткой обрести время фильм не исчерпывается, и семейная мелодрама остается семейной мелодрамой, преисполненной любви, традиционных психологических проблем, будь то попытки найти себя; уход в эскапизм, чтобы сталкиваться с реальностью как можно меньше; и классических проблем отцов и детей, измен, нравственных метаний и пр.
Особняком стоит история практически «последнего романтика», Рафа, героя Гренодена. Любовь, порожденная мимолетной встречей и засевшая в нем на долгие годы, показана мельком и на фоне более значимых событий в жизни героев и казалось бы более важных душевных исканий. Но она так прекрасна с одной, чисто эстетской стороны, и также работает и на основную идею фильма — нелинейности времени. Что значит 6 (или 7) лет, когда ты включаешь пластинку и вновь оказываешься за кулисами в том клубе и вновь (наверно, в миллионный раз) нечаянно выпускаешь из рук листок с номером телефона.
По саундтреку и манере съемки, а также вероятно из-за присутствия Деборы Франсуа, фильм напомнил невероятные по красоте кадра работы режиссера Алексиса Дос Сантоса. Но Сантос больше созерцает, не занимаясь поисками смысла в увиденной Красоте, Безансон же в картинки вкладывает смыслы, и даже если порой они из-за этого теряют свою мимолетную элегантность, фильм в итоге только выигрывает. Ну а многочисленные отсылки к другим подобным историям (особенно заключительная с воздухом из подушки Роберта) делают «Первый день оставшейся жизни» очередным прекрасным примером нетленного французского кино-постмодернизма.