Проснувшись утром я понял — сегодня именно тот день, именно для этого меня обучал отец всем премудростям боя, схватки, с человеком, со зверем, мне уже 15, я мужчина, я докажу всем, что я достоин звания «Охотник». Выскользнув из кровати попытался прокрасться незамеченным на кухню, но отец, не обернувшись даже, лишь ухмыльнувшись, сказал:
- Готовишься, сынок?
- Да, отец.
- Правильно, готовым надо быть даже лёжа в постели, а уж когда ты ушёл оттуда…
Отец многозначительно замолчал, но я знал о чём.
Его брат был лесником у графа, жил в лесной сторожке. Довелось ему обзавестись женой, и сподобился с собой её забрать. Холодной та зима была. И голодной. Стая, что в том лесу обреталась, все окрестные сёла на уши поставила. Скот в хаты загоняли, дабы волчьё не порезало. А вот лесник — не боялся, надеялся на смётку свою, да ухватку. Тем более что живности он не держал, мясо добывал охотой, а остальное покупал.
В ту ночь он, привычно, запалил светляки перед окнами, дабы оголтелое зверьё не сунулось, сложил свой хабар на полок в сенях, подкинул дров поболе в печь, чтобы подольше поспать, и лёг в кровать, к жене, наслаждаясь покоем.
Разбудил его не вой, и даже не рык, а глухое ворчанье, раздававшееся под окном. Прислушавшись он понял, что под стенами ходит та самая стая, что вырезает всю округу. - Что за чёрт? Зачем они здесь? Поживы же нет! Что они тут делают? - подумал он, начал вставать, и, вдруг, услышал звук бьющегося стекла. Их не испугала преграда, не испугал огонь, они впрыгнули в дом и вырезали всю семью, оголодали очень.
С тех пор мой отец ложился спать с ножом под подушкой, и меня приучил к тому же. Ещё он учил меня ходить, лежать, слушать, слышать, нюхать, видеть. Много чему учил. Пройдя по деревне я мог сказать где что у кого готовится, кто поссорился, что с животиной не так. Если умеешь слушать — всё просто. А если умеешь слышать — всё ещё проще.
И готовил меня отец, долго, основательно, как и всё, что он делал. Нож я ковал себе сам, лук собирал, из двух деревьев и рогов козла, тетиву плёл из волос сестриных, стрелы строгал. Готовил меня отец, говорил что к подвигу. И, вот, проснувшись утром, я понял, СЕГОДНЯ! Да, именно так, именно в этот день моё предназначение сбудется!
Да уж, когда, в голодный год некуда было деваться — в пасть заглядывали, ковром стелились, испрашивали разрешения куст погрызть. А теперь — Стар наш вожак, на нового менять надо! Останавливает их лишь то, что зубы я не растерял, и глотку любому порву, вот и не решается никто из них вызов мне бросить. Но это не на долго, соберутся стаей, и порвут, как вчерашнего оленя.
Не помнят уже, как я протащил их сквозь голодные годы, когда они были не охотниками, а такой же добычей. Не помнят ту избушку, куда я прыгнул сквозь преграду и огонь первым. Не помнят как я уводил их от облав. Помнят лишь то, что в последние два года с добычей всё хорошо, а вожак, зачем-то, осторожничает. Не свихнулся ли он от старости?
Надо что-то решать, не хочу грязной тряпкой в зубах стаи болтаться. Надо найти противника, который стоит того, чтобы умереть. Решено, сегодня же этим займусь, а пока — печень оленя, только убитого — такая вкусная.
Весь день прошёл впустую, ни разбойников, ни находовцев, ну, просто, никуда не могу свой пыл приложить. Где же мне героем-то стать? Под вечер уже, до заката часа полтора оставалось, матушка послала в лес, отец нарубил сушняка, брёвна принёс, а ветки мне оставил. Ну, чтож, не героический поступок — но тоже дело. Взял вервие, привычно заткнул нож за пояс и пошёл в лес, благо идти не далеко, дом крайний, с крыльца видать где батька лесину положил. Ну, видать, завтра подвиги совершать буду.
Солнце к закату клонится, а олень как-будто и не убывает. Жируем. Забыли о голодных временах. Забыли, как в той схватке в лесничей избушке потеряли две трети стаи. Один человек. ЧЕЛОВЕК! Из тех, кто охотится на нас лишь капканами, одним ножом положил почти всю стаю. Тогда я не позволил трогать их. Ни его, ни его жену. Хороший боец, стоит лунной песни.
Вот оно! Я понял, мне нужен такой же противник! Но, где его искать? Положусь на удачу. И я пошёл в сторону селения людей, в надежде что нарвусь не на толпу с кольями, а на того, кто мне нужен.
Подойдя к лесу я принюхался, как меня учил отец. Странный запах меня насторожил. Вроде волк, но… Я не совсем понял. Так пахнет от волков попавших в капкан, умерших, и пролежавших там пару дней, но этот запах. Похож, но чем-то отличается. Достав нож я двинулся вперёд.
Сидя в кустах я наблюдал за человеком. Он шёл в лес по какой-то своей надобности, но, шёл как я на охоту. Вроде бы небрежно, не смотря по сторонам, но, при этом, замечая всё, что происходит вокруг. Не дойдя до меня два прыжка он остановился, принюхался, как-будто может что-то почуять, замер. Смотри-ка, достал железную штуковину, что им заместо клыков. Правда чтоль почуял? Видать ко мне пришёл, незачем больше прятаться.
Селяне, прибежавшие на вой, крик, и прочий шум застали странную картину. Паренёк, который слыл знатным драчуном, охотником и стрелком, застыл в объятиях матёрого волчищи, который сжал его горло зубами, а в его рёбрах торчал нож. Умерли они в один миг, оба, в объятиях друг-друга. В бою, не за жизнь, а за честь. Это был подвиг, обещанный мальчишке, и принятый седым вожаком.
Проснувшись утром я понял — сегодня именно тот день, именно для этого меня обучал отец всем премудростям боя, схватки, с человеком, со зверем, мне уже 15, я мужчина, я докажу всем, что я достоин звания «Охотник». Выскользнув из кровати попытался прокрасться незамеченным на кухню, но отец, не обернувшись даже, лишь ухмыльнувшись, сказал:
- Готовишься, сынок?
- Да, отец.
- Правильно, готовым надо быть даже лёжа в постели, а уж когда ты ушёл оттуда…
Отец многозначительно замолчал, но я знал о чём.
Его брат был лесником у графа, жил в лесной сторожке. Довелось ему обзавестись женой, и сподобился с собой её забрать. Холодной та зима была. И голодной. Стая, что в том лесу обреталась, все окрестные сёла на уши поставила. Скот в хаты загоняли, дабы волчьё не порезало. А вот лесник — не боялся, надеялся на смётку свою, да ухватку. Тем более что живности он не держал, мясо добывал охотой, а остальное покупал.
В ту ночь он, привычно, запалил светляки перед окнами, дабы оголтелое зверьё не сунулось, сложил свой хабар на полок в сенях, подкинул дров поболе в печь, чтобы подольше поспать, и лёг в кровать, к жене, наслаждаясь покоем.
Разбудил его не вой, и даже не рык, а глухое ворчанье, раздававшееся под окном. Прислушавшись он понял, что под стенами ходит та самая стая, что вырезает всю округу. - Что за чёрт? Зачем они здесь? Поживы же нет! Что они тут делают? - подумал он, начал вставать, и, вдруг, услышал звук бьющегося стекла. Их не испугала преграда, не испугал огонь, они впрыгнули в дом и вырезали всю семью, оголодали очень.
С тех пор мой отец ложился спать с ножом под подушкой, и меня приучил к тому же. Ещё он учил меня ходить, лежать, слушать, слышать, нюхать, видеть. Много чему учил. Пройдя по деревне я мог сказать где что у кого готовится, кто поссорился, что с животиной не так. Если умеешь слушать — всё просто. А если умеешь слышать — всё ещё проще.
И готовил меня отец, долго, основательно, как и всё, что он делал. Нож я ковал себе сам, лук собирал, из двух деревьев и рогов козла, тетиву плёл из волос сестриных, стрелы строгал. Готовил меня отец, говорил что к подвигу. И, вот, проснувшись утром, я понял, СЕГОДНЯ! Да, именно так, именно в этот день моё предназначение сбудется!
Да уж, когда, в голодный год некуда было деваться — в пасть заглядывали, ковром стелились, испрашивали разрешения куст погрызть. А теперь — Стар наш вожак, на нового менять надо! Останавливает их лишь то, что зубы я не растерял, и глотку любому порву, вот и не решается никто из них вызов мне бросить. Но это не на долго, соберутся стаей, и порвут, как вчерашнего оленя.
Не помнят уже, как я протащил их сквозь голодные годы, когда они были не охотниками, а такой же добычей. Не помнят ту избушку, куда я прыгнул сквозь преграду и огонь первым. Не помнят как я уводил их от облав. Помнят лишь то, что в последние два года с добычей всё хорошо, а вожак, зачем-то, осторожничает. Не свихнулся ли он от старости?
Надо что-то решать, не хочу грязной тряпкой в зубах стаи болтаться. Надо найти противника, который стоит того, чтобы умереть. Решено, сегодня же этим займусь, а пока — печень оленя, только убитого — такая вкусная.
Весь день прошёл впустую, ни разбойников, ни находовцев, ну, просто, никуда не могу свой пыл приложить. Где же мне героем-то стать? Под вечер уже, до заката часа полтора оставалось, матушка послала в лес, отец нарубил сушняка, брёвна принёс, а ветки мне оставил. Ну, чтож, не героический поступок — но тоже дело. Взял вервие, привычно заткнул нож за пояс и пошёл в лес, благо идти не далеко, дом крайний, с крыльца видать где батька лесину положил. Ну, видать, завтра подвиги совершать буду.
Солнце к закату клонится, а олень как-будто и не убывает. Жируем. Забыли о голодных временах. Забыли, как в той схватке в лесничей избушке потеряли две трети стаи. Один человек. ЧЕЛОВЕК! Из тех, кто охотится на нас лишь капканами, одним ножом положил почти всю стаю. Тогда я не позволил трогать их. Ни его, ни его жену. Хороший боец, стоит лунной песни.
Вот оно! Я понял, мне нужен такой же противник! Но, где его искать? Положусь на удачу. И я пошёл в сторону селения людей, в надежде что нарвусь не на толпу с кольями, а на того, кто мне нужен.
Подойдя к лесу я принюхался, как меня учил отец. Странный запах меня насторожил. Вроде волк, но… Я не совсем понял. Так пахнет от волков попавших в капкан, умерших, и пролежавших там пару дней, но этот запах. Похож, но чем-то отличается. Достав нож я двинулся вперёд.
Сидя в кустах я наблюдал за человеком. Он шёл в лес по какой-то своей надобности, но, шёл как я на охоту. Вроде бы небрежно, не смотря по сторонам, но, при этом, замечая всё, что происходит вокруг. Не дойдя до меня два прыжка он остановился, принюхался, как-будто может что-то почуять, замер. Смотри-ка, достал железную штуковину, что им заместо клыков. Правда чтоль почуял? Видать ко мне пришёл, незачем больше прятаться.
Селяне, прибежавшие на вой, крик, и прочий шум застали странную картину. Паренёк, который слыл знатным драчуном, охотником и стрелком, застыл в объятиях матёрого волчищи, который сжал его горло зубами, а в его рёбрах торчал нож. Умерли они в один миг, оба, в объятиях друг-друга. В бою, не за жизнь, а за честь. Это был подвиг, обещанный мальчишке, и принятый седым вожаком.
