Стремление к свободе — признак порабощённости; свободный не станет стремиться к тому, что у него и так уже есть. Признак свободного человека — стремление к бескорыстному служению, смирение и самопожертвование. Свободен лишь тот, кто не нуждается в «свободе». Любое недовольство «властью» (пусть даже и справедливое) — признак несвободного человека; равнодушие к ней — первый признак свободного. Свободный человек не участвует в «выборах» хотя бы из чувства брезгливости.
Тайная, эзотерическая цель «демократии» — всех сделать несвободными. Подлинно свободный человек всегда является монархистом, поскольку правитель в его понимании должен быть таким же суверенным, как и он сам. Источник всякой несвободы — человеческий эгоизм; поэтому главное проявление несвободы — стремление к власти. Но поскольку эгоизм никогда невозможно удовлетворить, то всякое властолюбие неутолимо, а несвобода самовозрастает до тех пор, пока не будет уничтожен эгоизм как её источник.
Свободный человек никогда не нуждается в свободе, т. к. она у него всегда есть, независимо от любых внешних условий — поскольку её наличие зависит исключительно от него самого, а не от так называемой «власти». Для свободного человека любая существующая «власть» — это явление того же рода, что и времена суток и времена года; если он когда на неё и обращает внимание, то только как на смену погоды.
«Власть», как и погода, может нравиться или не нравиться, но сама по себе не может представлять никакого интереса. Для свободного человека любое участие во власти, хотя бы и на так называемых «выборах» — по большому счету, вообще оскорбительно, т. к. это лишает его части его естественной свободы, связывая занятиями, которые ему не нужны и не интересны. А так называемое «стремление к власти», с точки зрения свободного человека, — это вообще вещь крайне постыдная, наподобие проституции.
Свободный человек может уважать только власть священную, власть не от мiра сего, освящённую самим Богом. Власть кем-то «избранную» свободный человек может только презирать. Поэтому подлинно свободные люди никогда не бывают «демократами», они бывают только монархистами. Свободный человек свободен всегда и везде, даже в самых тяжких обстоятельствах. Живя в любых обстоятельствах, он тем самым показывает, что они не имеют никакого отношения к его свободе, которая в нём нерушима.
Такая нерушимая свобода даётся только служением чему-то высшему, что нельзя разрушить никакими внешними условиями. Понятно, что такая свобода возможна только в жизни пред Богом; или же тем, что может её обманчиво заменять — в служении какой-нибудь «великой цели» или просто чувстве долга. Раб только тем и занят, что вечно жалуется на отсутствие свободы — но именно поэтому он считает себя уже свободным. Но можно ли придумать более извращенную «логику»? На самом же деле, раб сам проговаривается, говоря, что ему нужна свобода — но это ведь и означает, что у него её нет, и что он раб.
И как бы ни менялась власть, этот «свободолюбивый» раб не изменится — ему будет не хватать свободы при любой власти, поскольку источник его рабства не во «власти», а в нём самом. А если такого «свободолюбивого» раба наделить властью, то он не только станет страшным тираном (это известно из истории), но и — самое интересное! — не только не перестанет жаловаться на отсутствие свободы, но наоборот, почувствует себя ещё более несчастным. Любая критика власти, совершенно независимо от того, насколько она справедлива с фактической точки зрения, — есть проявление рабского духа. Ею всегда движет подлая зависть к Власти как таковой и желание ею обладать любой ценой, лицемерно выдающие себя за жажду «справедливости», «права» и т. п. Сам факт такой критики, тем самым, уже сам по себе доказывает, что сами «критики» намного хуже той власти, которую они критикуют.
Подлинно свободный человек никогда не критикует Власть как таковую, поскольку он от неё свободен и она ему безразлична. Именно поэтому он может вступить в самую тяжкую борьбу с конкретным чиновником или даже с правителем — но не из-за «личных интересов», но из-за уважения к Власти как таковой, поскольку тот, с кем он борется, оскверняет вверенную ему власть. С Властью же как таковой борются только рабы и поэтому, к счастью, всегда безуспешно. Их временные победы — самые страшные минуты Истории.
«Борцы за свободу» — самые порабощённые люди в мире. Они движимы самым сильным и самым худшим рабством — рабством у собственной гордыни. Иногда они даже добиваются той «свободы», к которой стремились — и тут же становятся еще несчастнее, чем были до этого. Ведь внешняя «несвобода» до этого как-то «уравновешивала» их несвободу внутреннюю, а теперь последняя утратила сдерживающие границы и, взбесившись, съедает человека заживо. Сумасшествие умирающего Ленина — не от мозга, съеденного болезнью (это уже последствие), а именно от достижения такого «царства свободы».
«Как тяжек спор с отродьями рабов!» (Еврипид). Тяжек не сам спор, а его невозможность. Спорить могут только свободные люди — свободные для знания большего, чем у них есть. Но раб не хочет знать ничего, что стало бы мешать самоудовлетворению его эгоизма — и поэтому он никогда не спорит. Вместо спора он старается лишь отгородиться от непонятных ему идей. А если это не получается, то переходит к хамству — своему любимейшему занятию. Из всех видов хамства самое подлое — это так называемое «интеллигентное» хамство. «Интеллигенция» изобрела такие особо утонченные виды хамства, по сравнению с которыми уличная матерная ругань — это самая невинная забава.
Свободные называют свободой наличие целей, для которых стоит жить — того, чему можно свободно подчинить свою жизнь. Но единственное, чему невозможно свободно подчинить свою жизнь — это «борьбе за свободу», так как такая «борьба» предполагает изначальную и неизменную порабощённость. Их «свобода» — это одержимость своей гордыней, и лишь усиливает последнюю. Рабы называют «свободой» возможность делать всё, что им захочется, т. е. предаваться своим страстям и прихотям, не боясь быть за это наказанными.
По-видимому, у таких людей душевное развитие остановилось в раннем детском возрасте. Причина этого одна — родители передали им свою гордыню. Особенно много «свободолюбивых» инфантилов среди «интеллигенции». Отравляя своей навязчивой пропагандой естественную свободу массы народа, она способна разрушить самое мощное в мире государство — что и произошло уже дважды: в 1917 и 1991 годах. Сейчас «интеллигенция» исчезает, как ископаемый и вымирающий социальный вид — в этом одна из главных надежд на возрождение России. Её место занимает новое служилое сословие — русский «гуманитарный спецназ». Остальные пусть исчезнут и не мешают жить другим.
Одна из тайн ХХ века: жестокость власти всегда прямо пропорциональна свободолюбию и реальной внутренней свободе народа, который она должна сдерживать. Чем непокорней народ, тем «страшнее» власть. И чем слабее и порабощённее народ по своему характеру, тем власть «либеральнее». А когда все становятся рабами и холуями, «демократия» устанавливается сама собой. Чем более свободен и самобытен народ, тем более жестокая власть ему нужна. Поэтому все гении и великие люди жили в жестокие времена, а времена «демократии» и «благоденствия» плодят одних лишь ничтожества. Но над общим правилом возвышается особый случай— Православная Монархия.
Ей приходилось править самыми свободными и непокорными народами, но она была намного мягче и гуманнее современной ей Европы с её уже вышколенным населением. Это наглядно показывает, что эта власть была от Бога в самом буквальном смысле, ибо иначе она вообще необъяснима. Впрочем, до самой необъяснимости этого факта ещё нужно дорасти: ныне он попросту почти никому не известен из-за господствующей повсюду подлой русофобии, сочиняющей безграмотные мифы о «русском деспотизме». Но когда из Европы пришла эпидемия атеизма и установила свою власть, это общее правило распространилось и на нас в самом ярком своём выражении.
Высшее проявление государственной мудрости, которое мне известно: когда Наполеону доложили, что в Париже начались демонстрации, народ толпится и чего-то требует, он искренне удивился: «Какие проблемы? Два залпа картечью по первым рядам, остальные разбегутся сами». И каждая жертва в первых рядах избавила от гибели тысячи других, которые погибли бы, если бы этим «демонстрантам» дали волю. Но, увы, как мало всегда было людей, способных отдавать такие приказы. Миллионы жертв последних веков — в первую очередь на совести всяческих «гуманистов».
Диктатура возникает в стране, состоящей из толп потенциальных диктаторов — как наименьшее зло, единственная преграда хаосу.
«Демократия», т. е. большой «лохотрон» — в стране, состоящей из «лохов», как власть, которую они больше всего заслуживают. Монархия — в стране, состоящей из монархов, то есть подлинно свободных людей — то есть людей, способных к служению. Самые страшные и подлые преступления — это те, которые совершаются без нарушения действующего законодательства. И чем подлее преступник, тем лучше он умеет похвастаться своей «законопослушностью».
История переполнена и противоположными примерами: часто действия жестокие и незаконные с виду, оказываются спасительными для целых народов. Но, к сожалению, столь же часто скудоумные потомки видят в них лишь поверхность, а не смысл, — и тупо ругают тех, без кого вообще не появились бы на свет. Правда, История справедлива: неблагодарные народы долго не живут.