Инга, счастливо взвизгнув, взлетела по приставной лестнице на чердак, словно маленькая, юркая обезьянка. Артем, большой и сильный, с трудом протиснулся в люк вслед за девушкой. Инга металась среди чердачного барахла в поисках укрытия.
– Ага! Попалась! – проревел Артем, схватил девушку, притянул к себе и покрыл щекотными поцелуями милое личико.
Они дружно захохотали и рухнули на груду старых матрасов, подняв в воздух столб пыли. Инга чихнула и внимательно глянула на Артема. От этого ее особенного взгляда у него каждый раз заходилось сердце. Артем коснулся губами тонко очерченного рта так нежно, что на мгновение перестал понимать, где заканчивается он и начинается она. Инга судорожно вздохнула. Рука потянулась к завязкам летнего сарафанчика. Пара секунд, и сарафан слетел, оставив своей хозяйке лишь россыпь мурашек.
– Артем... Артем, погоди... Да погоди же!
– Что?
– Мне что-то прям в глаз светит, вон там, посмотри.
Не дожидаясь, пока Артем сообразит в чем дело, Инга высвободилась из его объятий и подскочила к ветхому сундуку. На нем лежала старая потрепанная тетрадь с позолоченной застежкой, от которой отражался лучик света, разбрызгивая вокруг десятки солнечных зайчиков.
– Ой, это дневник! – Инга наугад раскрыла тетрадь и принялась читать.
«16 июня 1856
Впервые с тех пор, как проклятая война забрала моего мужа, я чувствую себя счастливой и живой.
Соседнее имение, как выяснилось, принадлежит бывшему адъютанту моего преждевременно почившего супруга – Боровскому Сергею Федоровичу.»
– Артем, это же про твоего родственника! – Даа.. Давай, читай, что там?
«Пару недель назад он приехал выразить мне свои соболезнования и рассказать о последних днях Петра Андреевича. С тех пор заглядывал к нам регулярно, развлекая меня беседой.
Я и подумать не могла, что между нами что-то возможно! Он еще так молод, а я... Я была уверена, что жизнь моя кончена, благо дети совсем уже взрослые. Но этот юнец, которому от силы 25... Как горят его глаза! Он и меня заразил своей жаждой жизни. А сегодня он завладел не только моими мыслями и чувствами...
День выдался волшебный, и С. пригласил меня прогуляться в лес. Мы дошли до озера на границе имений и решили передохнуть, прежде чем двигаться в обратный путь. Воздух был наполнен ароматами цветущего лета. Где-то поблизости звучала нежная трель соловья. Полуденный зной совсем разморил меня, и я прилегла на траву, наблюдая за проплывающими по небу пушистыми облаками. С. устроился рядом.
Не помню, о чем мы говорили, произошедшее стерло из памяти все, что было до, оставив в голове лишь звенящую пустоту. Вдруг С. поцеловал меня так страстно и горячо, что я не смогла противиться. Его взгляд жег меня насквозь. Сильные руки оказались нежными и ласковыми. Крепкое молодое тело будоражило своей близостью, и я, забыв обо всем, отдалась во власть вдруг вспыхнувших чувств...
17 июня 1856
Нет, не судьба быть мне счастливой. Утром Глафира, помощница на кухне, обмолвилась, что видела меня и С. на опушке у озера. Требует отправить ее главной кухаркой в Петербург. А в придачу денег. Иначе грозит рассказать обо всем моему отцу. Денег мне никак не достать. И страшно подумать, как отреагирует отец. Боюсь, сие известие убьет его.
20 июня 1856
Приезжал С. Рассказала ему про Глашины угрозы в надежде, что он поможет от нее откупиться. С. сделался хмур и засобирался в обратный путь, пообещав, что все уладит.
24 июня 1856
Ужасное известие! Катерина, горничная, сообщила, что сегодня нашли Глашу. Дети, собиравшие грибы у озера, заметили в воде ее тело. Сельский врач полагает, что Глафиру утопили, так как одежда ее была в сильном беспорядке... А ведь С. должен был говорить с ней... Нет, нет, не может быть! Это просто страшное, нелепое совпадение! Я поговорю с С. и все разъяснится.
27 июня 1856
Трудно писать, глаза застилают слезы. С. приезжал сегодня. Мы направились в лес, и я спросила его о Глаше. А он засмеялся мне прямо в лицо. Сказал, что не позволит какой-то деревенской девке шантажировать себя. Что решил проблему, а как именно – не женского ума дело. И... попытался поцеловать меня. Это было невыносимо, чудовищно. Он, только что признавшийся мне в убийстве, так бесчеловечно, жестоко отнявший чужую жизнь, ждал, что я открою ему свои объятья? Конечно я оттолкнула его. Тогда он...»
– Инга, что там? Почему замолчала?
– Погоди... Не могу разобрать, чернила растеклись...
Инга сидела вся бледная и осунувшаяся. Водя пальцем по строчкам, прочла дрожащим голосом:
«Сказал, что не слышал об этом... все неправильно поняла... не верю ни одному... Зло должно быть наказано. И если он не признается, я расскажу все сама.»
В тишине раздался шелест переворачиваемой страницы.
– Это все, больше ничего нет!
– Как нет, Инга, ты уверена?
– Конечно! Да вот, сам посмотри!
Артем заглянул в тетрадь и увидел пустые, пожелтевшие от времени страницы.
– Артем, – страшным шепотом произнесла Инга, – он убил ее!
– Да брось! С чего ты взяла?
– Ну как же, она поехала к нему, потребовала признаться, а он ее убил! Поэтому и нет продолжения!
Инга открыла тетрадь на первой странице и запинаясь прочла: «Акинфеева Анна». Перевела на Артема расширившиеся от ужаса глаза. Резко поднялась и сделала пару шагов назад.
– Инга... Ты что?
– Ты... Твой... Помнишь, мы выяснили, что наши прапрадеды вместе в Крымской войне участвовали?
– Помню, и что? – Артем не понимал, почему Инга так остро реагирует и начинал злиться.
– Акинфеева – девичья фамилия моей матери!
– Инга, родная моя, ты же не думаешь, что мой прапрадед убил твою... – Артем сделал шаг к Инге. Девушка в панике отшатнулась назад. И, запнувшись ногой о ящик, нелепо размахивая руками, вылетела в чердачное окно.
Артем, как в тумане, подошел к окну, выглянул наружу. Молодое, красивое, полуобнаженное тело любимой распласталось по земле. Белоснежная кожа отбрасывала искорки света в тех местах, куда упали осколки стекла. Из-под густых, выгоревших до белизны волос проглядывал бордовый камень.
Артем медленно опустился на пол. Из рокового ящика вылетела пожелтевшая газетная заметка: «Опозоренный отец признался в убийстве собственной дочери».