(мой самый древний, самый первый фанфик по миру Конана Варвара :) посвященный, ни много ни мало, моменту рождения на свет Вечного Воителя)
"Знай же, о принц, что Конан, величайший из героев той седой эпохи, тот, кому суждено было взойти на трон блистательной Аквилонии, родился под сенью небес Страны Вечной Ночи, сумрачной Киммерии. И волею богов суждено ему было родиться не в тиши родного дома, а на кровавом поле боя, в тот самый час, когда решалась судьба его рода..."
Немедийская хроника
– Кррромм!!
– Джебба-а-алл Сссаг!!
– Кррру-у-уах!!
– Гулла-а-ах!!
Размалеванные коротышки в звериных шкурах и головных уборах из орлиных перьев неистово верещали, пытаясь перекрыть боевой клич рослых черноволосых воинов с глазами цвета сапфира. Однако имя мрачного киммерийского бога продолжало греметь над схваткой, заглушая выкрикиваемые дикарями прозвища пиктских демонов.
– Сожри тебя твой Гуллах! – рявкнул седой киммериец, ударом секиры развалив самого визгливого пикта от плеча до пояса вместе с золотой нагрудной пластиной, изображающей уродливого бога-гориллу. – Кром Круах! – Воздев окровавленную секиру над головой, старый воин снова окунулся в самую гущу битвы.
Впрочем, строго говоря, битвой эту схватку можно было бы назвать лишь с известной натяжкой: не меньше сотни визжащих первобытных дикарей, вооруженных каменными топорами и копьями с кремниевыми наконечниками, штурмовали небольшую киммерийскую деревню, защищаемую всего тремя десятками мужчин и женщин, стариков и подростков. Крайние дома деревни уже давно пылали, словно добрые факелы, рассыпая вокруг тлеющие головни. Начало единственной "улицы" деревни, ведущей от соснового бора к майдану, было завалено трупами самых нетерпеливых и самых глупых находников, сложивших свои буйные головы еще в завязке боя. И их убийц – четырех мужчин, женщины и мальчишки лет девяти, которые первыми приняли на себя удар нечестивой орды, исторгнутой сумрачными лесными сводами Пиктских дебрей. Успевшие опомниться обитатели деревни сплотились вокруг небольшого холма в центре селения, на котором стояли дома старосты и военного вождя-риага, а также небольшое капище с полудюжиной скромных деревянных идолов почитаемых предков.
Исключение составляла лишь небольшая группа жителей деревни, отчаянно защищающаяся от наседающих на них дикарей не далее как в одном перестреле от холма у дверей деревенской кузницы, поставленной, как и положено, на отшибе. Трое мужчин, седой старик с секирой, способной поспорить в древности с ним самим. Женщина с кузнечной заготовкой для меча в одной руке и с бронзовой заколкой, превращенной волей случая в кинжал, в другой. И подросток, отчаянно размахивающий кувалдой, явно позаимствованной, как и заготовка в руках женщины, из кузни. Впрочем, когда из темноты кузницы раздался громкий женский стон, стало ясно, что отрезанных от соплеменников киммерийцев, по крайней мере на одного – вернее одну – больше, нежели могло показаться поначалу.
– Мера! Помоги Маэв! – крикнул один из мужчин, пинком отбрасывая прочь коротышку, доспехом которому служила медвежья шкура с оскаленной мордой зверя вместо шлема; при этом он бросил сочувственный взгляд на своего товарища, безмолвно поднимающего и опускающего на головы врагов тяжеленный кузнечный молот-кувалду.
Тяжелые мысли этого мужчины нетрудно было понять – ведь в ловушке окруженной кровожадными дикарями кузни находилась его беременная жена. К тому же именно сейчас, похоже, собравшаяся разрешиться бременем прямо под звуки хруста пиктских черепов! Совсем недавно, но теперь уже кажется, что целую вечность тому назад, она принесла в кузницу обед занятым работой мужу и отцу, и почти сразу же окрестности деревни огласили пронзительные вопли напавших дикарей. Если бы не Ракли и Талли, а также жена Ракли – Мера и их двенадцатилетний сын Тивак, оказавшиеся в этот момент поблизости, кузнец, его тесть и жена уже давно были бы мертвы, а малыш так никогда и не увидел бы свет. И хотя ему все равно, очевидно, суждено было умереть сразу же после рождения, кузнец не собирался покидать жену, явись за душой его нерожденного сына хоть сам грязный пиктский демон Гуллах вкупе с нечестивым Имиром нордлингов и Нергалом хайборийцев!
– Тивак! Помогай отцу! – бросила женщина сыну; она перекинула ему заготовку для меча, швырнула заколку-кинжал в отскочившего от мальчишки пикта с размозженной кистью руки, попав ему в незащищенное звериной шкурой плечо, и быстро юркнула в кузницу, откуда все чаще доносились характерные женские стоны.
Парень с возмущением тряхнул спутанной гривой волос, словно недоумевая: зачем мать напоминает ему такие очевидные вещи. Затем мальчишка совершил стремительный прыжок, которому позавидовал бы полярный волк, и с глухим уханьем проломил череп раненному его матерью дикарю; отмахнулся заготовкой меча от товарищей убитого и тем же прыжком вернулся назад. Отец встретил выходку Тивака недовольным рыком и ударом меча, перерубившим в поясе пикта, осмелившегося последовать за его сыном.
– Проклятье! Проклятье! Тысяча проклятий на этих размалеванных уродов и всех их грязных божков! Сучьи выродки! – доносились из кузницы крики Меры, адресованные дикарям, с идиотским упрямством атакующим крохотную горстку киммерийцев, защищающих единственную имевшуюся у них ценность – свою собственную жизнь. – Маэв! О-о-ох! Воды отходят! – неожиданно взвизгнула она. – О, Боги! Кром!.. впрочем, что ты понимаешь в женских делах? Ты такой же мужик, как и наши мужчины или эти раскрашенные уродцы, – уже тише закончила Мера.
– Что там, Мера? Как Маэв? Она рожает? – не выдержал тягостного неведения кузнец, на миг оглядываясь назад.
– Нет! Мы тут с ней эль распиваем! – ехидно отозвалась в ответ Мера. – Вот что, мальчики, занимайтесь лучше своими, мужскими делами, а женщины будут заниматься своими!.. – И уже обращаясь к своей подруге: – Ну что, подружка, будем тужиться? – Ей ответил протяжный, полный сдерживаемой боли стон. – Будем, будем. Куда мы денемся? – продолжала Мера. – Ну, вот так, так. Еще раз, еще...
Неожиданно Ракли получил чувствительный удар копья в грудь – обсидиановый наконечник хоть и не смог пробить толстенную кожаную куртку и шерстяную безрукавку, но зато чуть не сбил кряжистого киммерийца с ног. Какой-то чересчур проворный пикт, воспользовавшись этой заминкой, змейкой проскользнул под просвистевшей у него над головой кувалдой кузнеца и обеими руками вцепился в рукоять грозного оружия, повиснув на нем мертвым грузом. Кузнец яростно взревел, словно вошедший в поговорку у жителей Хайбории "киммерийский бык", то есть попросту дикий тур, и отчаянно тряхнул молотом, случайно пришибив другого зарвавшегося дикаря. Третий из мужчин – Талли – тем временем сошелся в схватке с неожиданно рослым пиктом в головном уборе вождя.
– Отец! – Тивак волчонком бросился на помощь отцу, одновременным ударом кувалды и заготовки для меча перебив копье, норовящее ударить пошатнувшегося Ракли в лицо.
– Кром Круах! – вновь огласил воздух боевым кличем киммерийцев старик; его древняя, изрядно затупленная и зазубренная секира стремительным росчерком синеватой стали перерубила обе лапы грязного дикаря, вцепившегося в молот кузнеца. Однако судорожно сжавшиеся руки пикта не отпустили рукоять даже после этого, так и оставшись болтаться каким-то страшным и нелепым украшением.
А вот их товарищ, похоже, попал в настоящую беду, нарвавшись на редкого среди пиктов знатока "оружнего" боя. Короткий и широкий бронзовый меч с замысловатой серебряной насечкой, явно извлеченный из клада времен падения Ахерона, а то и Семи Империй, уже трижды пробил защиту Талли. Последний особенно "удачный" удар пиктского меча разорвал куртку киммерийца и оставил неглубокую, но кровоточащую рану на животе. Стало понятно, что скоро Талли просто истечет кровью и без лишних хлопот позволит дикарям прикончить себя.
– Держись! – рявкнул кузнец, вздымая над головою свой молот с болтающимися на нем обрубками человеческих рук. – У-у-у, собаки!! – Взмах его кувалды заставил отскочить прочь опасного пикта со старинным мечом.
Однако было уже слишком поздно что-либо предпринимать: Талли как-то неуклюже споткнулся, упал на одно колено и тут же оказался буквально погребен под шевелящимся ковром из человеческих тел. Кузнец, не долго думая, обрушил удар своего оружия на эту массу, уже не слишком заботясь о безопасности своего товарища. Но строй защитников кузницы, в которой сейчас рождалась новая жизнь, уже был безнадежно нарушен. С этого момента бой превратился в беспорядочную свалку, где в ход шло все оружие, которым наградила человека природа, и где исход был заранее предрешен простым численным перевесом пиктов.
Тивак вцепился в глотку какого-то дикаря и кубарем укатился куда-то за угол кузни. Старика сбили с ног и подобно Талли погребли под живым курганом, силясь выкрутить из его рук страшную секиру и полоснуть по горлу обсидиановым ножом. Ракли пытался отбросить двух наседающих пиктов с короткими копьями и одновременно выволочь старика из-под навалившихся на него врагов. Кузнецу же пришлось иметь дело с вождем нападавших, чей меч уже погубил одного их товарища.
Тем временем, никем не замеченный пикт размытой серой тенью скользнул к дверям кузни и, занеся над головою каменный топор, исчез внутри. А через мгновение оттуда послышались отчаянные женские крики пополам с каркающим голосом дикаря. Взревевший раненым туром кузнец бросился было назад, однако пикт-меченосец проворно прыгнул ему вдогонку и взмахом бронзового клинка, служившего еще древним хайборийцам в дни крушения Ахерона, до самой кости располосовал бедро киммерийца. Торжествующий дикарь приготовился уже добить раненого врага ударом в спину, когда стремительно развернувшийся ему навстречу кузнец одним страшным взмахом кувалды отправил ошметки мозгов пиктского вождя на ствол старой сосны, росшей в добрых десяти шагах от кузницы.
И в этот момент из кузни с диким воем выкатился давешний пикт. Уже без топора, зато с пробитой чем-то тяжелым головой и почти выцарапанным глазом. Вслед за дикарем с отобранным топором в руках на пороге появилась Мера, растрепанная и пышущая гневом, словно демоница. Она презрительно плюнула на катающегося по земле дикаря и с диким хохотом, оправдывающим ее имя, швырнула неуклюжий топор в одного из пиктов, сцепившихся с ее мужем.
– Маэв?! – выдохнул кузнец, не прекращая орудовать молотом.
– Мальчишка! Слышишь, Ниун, у тебя мальчишка! – смеясь выкрикнула Мера; неожиданно ее смех резко оборвался, она затравленно огляделась вокруг и истошно закричала, обращаясь к мужу: – Ракли! Где Тивак?! Я тебя спрашиваю, сукин ты сын!
Ракли подобно жене быстро осмотрелся. В его взгляде внезапно скользнула тень, но уже в следующее мгновение с крыши кузницы скатился клубок из трех человеческих тел, одно из которых, сплошь в крови и обрывках меховой безрукавки, можно было опознать, как пропавшего мальчишку. Вскрикнув, Мера яростно набросилась на дикарей, вцепившихся в ее сына. Может ее кулаки и не могли хоть сколько-то повредить тем, но адская боль от выдираемых с корнем волос заставила их отпустить юношу, остальное же довершил отец своим мечом.
А потом все как-то сразу закончилось. Словно безумно долгий и тяжелый трудовой день, завершающийся коротким, без сумерек, закатом, как это и свойственно для Страны Вечной Ночи.
Со стороны горящей деревни раздалось многоголосое "Кррром!", и на окраине показались первые из черноволосых воителей, гонящих перед собою визжащую толпу дикарей. Где-то в сосновом бору взвыли рога пиктов, призывая к отступлению. Всего несколько мгновений понадобилось тем, чтобы поспешно ретироваться, подобрав тела своих раненых. Угрюмый строй киммерийцев, изрядно поредевший и теперь насчитывающий не более двух десятков человек, проводил незваных гостей до опушки бора. Но преследовать находников они не решились, справедливо полагая, что иметь дело с более многочисленным врагом в густом лесу самоубийственно. Деревня же сегодня и без того потеряла недопустимо большое количество жизней, ушедших на Серые Равнины.
***
На утоптанной площадке перед кузницей осталось лежать около полудюжины неподвижных тел; четырех раненых дикарей, густо обагряющих землю своей кровью, уволокли сородичи. Мера схватила в охапку изрядно помятого, но живого и что-то радостно верещавшего о сегодняшней драке Тивака, и принялась его ощупывать. Всякий раз, находя очередную царапину или жуткого вида синяк, она разражалась яростной тирадой в адрес улепетывающих пиктов, их матерей, жен, дочерей и их непотребных привычек спариваться с различными представителями животного мира.
Покачиваясь, словно пьяный, но тем не менее стараясь не замечать множества мелких кровоточащих ран, Ракли склонился над поверженным стариком и встряхнул его, окликая по имени:
– Савмак! Ты жив, старик?
– Да, сынок... кха-кха... – старик откашлялся кровью, попробовал было сесть, но тут же с болезненным стоном повалился назад. – Но поломали меня эти выродки здорово. Как там Маэв, доченька моя?
– Все хорошо, отец. Все будет хорошо. – В дверях кузницы появилась молодая растрепанная женщина с негромко плачущим от холода младенцем на руках; ее горящий взгляд стремительно перебегал с мужа на отца и обратно, она явно затруднялась в выборе – к кому ей подбежать.
– Маэв! – Ниун уронил молот и, приволакивая окровавленную ногу, подошел к жене, коснувшись широкой мозолистой ладонью маленького сгустка плоти у нее на руках.
Оказавшись в руках отца, малыш немедленно затих, сунул маленький кулачок в ротик и серьезно так уставился на большого, пахнущего железом человека, склонившегося над ним. Ниун улыбнулся, прижал к себе свободной рукой Маэв и повернулся к старому Савмаку.
– Смотри, отец, твой внук, – сказал он, обращаясь к тестю.
Старик с огромным трудом приподнял голову, чтобы посмотреть на малыша.
– Ну и бутуз, – проворчал он с улыбкой. – Другого времени не нашел, чтобы появиться на свет, торопыга?
– Как мы его назовем? – спросила Маэв, прижимаясь к мужу и пряча от отца невольные слезы.
– Мы назовем его в честь прадеда – Конаном, – ответил Ниун; он высоко поднял младенца над головою одной рукой и, обращаясь к безмолвному покрову небес, громко произнес: – Кром, владыка, благослови своего сына, которому ты даровал честь родиться на поле боя! И да пребудет с ним сила твоя и воля к жизни, куда бы ни забросила его судьба! Да будет он наречен Конан ап-Ниун Канах!
Маленький Конан сын Ниуна из клана Канах пристально вгляделся в молчаливые небеса Киммерии, словно мог различить среди облаков, проплывающих в небе Страны Вечной Ночи, стены чертогов угрюмого бога могильных курганов. И внезапно...
– Бамбррр, – обратился новорожденный киммериец с первой молитвой к своему мрачному богу и засмеялся с искренней детской непосредственностью, радуясь своему первому в этом мире слову...