Среди интересных явлений социально-политического небосклона можно заметить книгу Б.Ю.Кагарлицкого «Между классом и дискурсом», рассказывающую о банкротстве левых на Западе, променявших программу на дискурс политкорректности и ставших частью неолиберальной игры.
Кагарлицкий выражал эти мысли и ранее: "В среде левых Запада политкорректный дискурс победил классовое сознание. В результате левые не в состоянии выступить выразителями массового протеста (кроме тех случаев, когда появляются лидеры, способные играть «не по правилам», в том числе преодолевая привычные нормы политического поведения". (https://www.sonar2050.org/publications/osnovanie-novogo-socializma)
В этом весь пафос книги "Между классом и дискурсом" данного автора, выступающего в роли самого активного левого публициста (в смысле привычной социал-демократии). В результате делается упор на подобные выражения: предательство, бессилие, обман и т.д., левые объявляются авангардом капитализма. Я уже указывал, что в этом нет ничего удивительного: та формация левых, которую критикует Кагарлицкий, всей логикой своего существования шла к этому пункту, и автор абсолютно не прав, считая, что левые зашли в этот тупик как-то запутавшись и продавшись. Да нет же. Основные программы социал-демократии уже давно выполнены, реализовавшись в социальном государстве, существование которого и привело к неолиберализму. Надеюсь, Кагарлицкий не считает, что подобные экономические процессы могут происходить волюнтаристски?
Автор постоянно указывает на практику заимствования идей друг у друга правыми и левыми, особенно часто показывая, что теперь именно новые правые делают левую повестку, раз уж дураки социал-демократы только тем и занимаются, что феминитивами, ЛГБТ и этническими меньшинствами. Да, мол, не без противоречий, но всё же именно правые теперь говорят о том, о чём должны говорить левые.
Во время прочтения так и хочется примкнуть к правому флангу. В этом, может, и состоит задача книги "Между классом и дискурсом"?
Но я рад этой книге. Вполне очевидно, что государственные амбиции, какими бы гуманистическими принципами люди изначально ни руководствовались, в итоге всё равно приводят к принятию логики мирового капитализма, и это - железный закон. Одно дело зажигать митинг, и совсем другое - управлять аппаратом из тысяч чиновников, которые ворочают в союзе с другими корпорациями миллиардами долларов. Борьба партий, правых или левых, центристских, фашистских, анархистских, ведущаяся за государство, неизбежно приведёт победившую комбинацию к логике капитализма. Не нацисты в 1933 создавали образ Германии, а Германия создавала нацистов, руководствуясь своей ежедневной логикой строительства, кредитования и т.д.
Государство, созданное капиталом для капитала, не может выражать ничьи интересы, кроме интересов капитала. Очень жаль, что Кагарлицкий думает иначе. Логика Маркса приводит не к завоеванию государства как цели, а к построению кооперативного мира, для основания которого необходимо завоевание политической власти рабочими, лишёнными этой власти в XIX веке. Если же партия не ставит себе целью построение такого мира, а предлагает реформировать буржуазное государство, то, значит, человек, составивший программу, хочет получать деньги и стать частью истеблишмента. То, что кто-то хочет примкнуть к истеблишменту, а кто-то - его заместить после ликвидации, сути не меняет.
Кагарлицкий ведь понимает, что движение, которое не занимается переустройством общества, обречено на провал. Но отчего-то переустройство это видит, что логично в подобной доктрине, в старом социальном государстве в его протекционистском воплощении. Автор таким образом хочет реанимировать социал-демократию, которая выступает за солидарный рабочий класс без всех этих лгбт-перформансов в тёмных залах, за социальное государство, “основанное на коллективном потреблении и дорогом труде”. В этом, по мысли директора ИГСО, и заключается классовый интерес рабочего класса. Что это, если не популизм, я не знаю.
Кагарлицкий, конечно же, защищает свою собственную классовую позицию. Предположу, что он видит себя в качестве какого-то идеолога-бюрократа в этом обществе дорогого труда или даже организатора “коллективного потребления”. Ведь, очевидно, среди классовых интересов рабочего класса, по мысли Кагарлицкого, нет того интереса, который бы прекратил их рабство. Рабочие хотят быть рабочими, фактически говорит он, просто хотят много получать. Наверное, чтобы ходить в театры, рисовать, читать Маркса, Маркузе или даже, простите, Альтюссера.
Я против популизма. Я не считаю, что необходимо идти на поводу у инертной массы, - потому что у меня есть профессия и я не собираюсь быть политиком. Рабочие - это не те люди, которые мечтали стать рабочими и не те люди, которых вынудили стать рабочими. Сейчас таковыми в российском обществе, при всём прочем, являются именно рабочие-мигранты, у которых просто нет иной возможности выжить. Российские индустриальные рабочие - это троечники и двоечники “социального государства”, его средней школы, и другие категории наёмных с высшим образованием на деле не имеют с ними общих интересов.
Доступ к материальному потреблению достиг какой-то такой точки, когда колебания в уровне зарплаты значат куда меньше культурного потребления. Реально же - и об этом говорит вся интеллектуальная мысль ХХ века - именно культурное потребление, обычно подаваемое в терминах духовности и проч., является тем уровнем, который необходимо достигнуть, и на самом деле, у рабочего класса не может быть иного классового интереса, кроме того, чтобы перестать быть рабочим. Мигранты едут, чтобы стать рабочими, ведь как только у местного рабочего появляется возможность перестать им быть, он за неё хватается. Рабочие дают образование детям, чтобы те не стояли у станка, и борьба за доступное образование - это тоже форма борьбы за этот классовый интерес. У пролетариата есть классовый интерес защиты своей позиции в структуре буржуазного общества тогда, когда доступ к потреблению критически ограничен. Не свобода продажи силы, а свобода потребления. Когда рабочие добиваются этого уровня, кроме тяги к разрушению класса не может быть.
Конечно, если доходы населения упадут ниже той критической точки, то можно будет говорить о чём-то, но даже 90-е эту точку не проходили, естественно. Я говорю о массовом голоде, фертильности в районе 5-6 рождений и смертности 200-300 младенцев на 1000. Это - единственная область, когда возможна и нужна старая социал-демократия с её “партиями”. К ней ближе всего находятся именно наши мигранты.
Социальное государство - это не “идеал, с которым должна сообразоваться действительность”, а этап в развитии капитализма, пережившего кризис 30-х и ВМВ. Он определяется теми ценами, которые установлены в этот период, структурой демографии и т.п. уникальными факторами, которые уже нельзя повторить. Я не обвиняю Кагарлицкого в близорукости, я уверен, что он понимает эти вещи прекрасно. Его точка зрения - это популизм, на который он так часто ссылается в своей работе, которую я бы на самом деле назвал “Популизм или варварство”. Нет никакой борьбы за социальное государство, и, опять же, Кагарлицкий прекрасно это показывает в бессилии левых бороться за него. Он объясняет это какой-то идейной логикой партий, а я - логикой капитализма, которая переломает любую логику. Жалко, конечно, что Ципрас и другие персонажи исследования оказались жертвами в удобных креслах. Но в таких же креслах, например, сидела вся сталинская бюрократия, в то время как погибали массы советских крестьян. Греки, кажется, не погибают от голода, депортаций и экспроприации всего имущества? Социальное государство основано на костях, а не на слезах над банковским счётом.
Сейчас перед левыми стоят совсем иные задачи, и основная - это коммунизм, то есть построение мира свободного кооперативного труда, о котором Кагарлицкий, конечно, не скажет ни слова, ведь она, по его мысли, позволяет лишь отчасти выйти из буржуазных отношений.
Да нет, уважаемый Борис Юльевич! Это социальное государство консервирует эти отношения, существуя за счёт периферии, а преодоление отчуждения происходит именно в кооперативе, о чём и писал Маркс (помните, может? “Внутри кооператива, основанного на общей собственности средствами производства товарищества, производители не обменивают своих продуктов” - из “Критики Готской программы”). В условиях краха моделей капитализма солидарные сообщества будут брать на себя функции государства, за что выступала реальная социал-демократия, когда пришла к власти. Вы правы, что мы наблюдаем банкротство левых, боровшихся за кресла. И поделом им. В борьбе за кресла следовало понимать, что стоит на кону. Но глупо рекомендовать им просто зайти с другой стороны. Кресло-то окажется тем же самым. Может, стоило вспомнить, что те же социал-демократы, например, Антон Паннекук, предупреждали об этом много лет назад? Левый поворот, о котором вы говорите, - это отвращение от борьбы за социальное государство. Это движение гораздо более правое, чем левое, если использовать термины вашего поколения. Оно вообще уже может не использовать эти термины, потому что они интересны политологу, исследующему государство, но ведь если государство здесь не будет целью, то зачем определять фланги по отношению к нему?..