Александровск – крайняя точка. Отсюда наша экспедиция, по сути, повернула обратно. День получился очень длинным. Начавшись в городе Чехова, он завершился уже глубокой ночью в городе адмирала Невельского – Невельске. На том же, западном берегу острова, но много-много южнее.
Предыдущие главы: Глава 1. Глава 2. Глава 3. Глава 4. Глава 5. Глава 6.Глава 7. Глава 8. Глава 9.
Я помню – мне было очень жалко ёлку. Не ту, что «я грею счастье внутри, смотри, глаза мои завязаны…» Нет, настоящую. Маленькую. Жиденькую. Желтоватенькую. Наряженную. Воткнутую возле кассы автозаправки на выезде из Александровска-Сахалинского…
Едва одетая в несколько ниток новогодней мишуры, чуток прикрытая даже какими-то шариками и звездочками, она… удивляла, восхищала и… ее было жаль.
Пуржило, в бак нашего Nissan`a лился бензин, несмотря на ранний, очень ранний час подъезжали еще машины, Сергей Анатольевич Воробчуков сходил рассчитаться – как раз мимо этой ёлки, а я все смотрел на нее и не понимал одного: как ее не уносит?! Ветер был такой, что придорожная табличка – очень длинная табличка «Александровск-Сахалинский» – настолько длинная, что в земле ее удерживали не два, как обычно, и тем более не один, как в Дуэ, а три железных столбика, – качалась. Навес заправки металлически «хрумкал». И снег, которым ветер закидывал черные бока нашей машины, бил и шуршал, как стальной песок.
А бедную ёлку мотало так, как… наверное, озлобленный неудачной ночной охотой бандит в каком-нибудь глухом переулке может так мотать подвернувшегося некстати доходягу-бомжа – за грудки, из стороны в сторону, беспорядочно, остервенело, то почти отрывая от земли, то роняя в нее с размаху… Но ёлка стояла. Ей нельзя было не улететь. Никак. А она стояла. Больше того, ни одна мишуринка, ни одна игрушечка с нее не сорвалась в угоду ветру. Как это? Каким клеем, какой волей все это собрано-связано-установлено?..
И если б это был единственный и последний вопрос, оставшийся пока без ответа, с которым мы уезжали…
Александровск – крайняя точка. Отсюда наша экспедиция, по сути, повернула обратно. Началась дорога домой. Воробчуков – мастер пути – назначил этому дню быть долгим. По его невысказанному, почти шаманскому замыслу, мы должны были успеть столько, что знай я все сразу – удивлялся бы не неулетающей ёлке. Но реальность превзошла даже и смелые замыслы Сергея Анатольевича. Следующие двое суток практически сплавились в одно, а после в них влились еще 36 «паромных» часов. Иногда мы спали.
А пока была ночь. Просто ночь. Точнее – шесть утра. Но Александровск дремал. Не зная, что его заносит снегом. Городку, наверное, во сне становилось все теплее и уютней. Нам – нет. Почему-то, несмотря на ветер, морозец и колюченькую пургу, очень хотелось дороги. Поехали. Ночь, к югу все более растворяясь, потихоньку прощалась с нами…
Обратный путь поначалу был быстр, как и полагается дороге домой. Мы не удивлялись: так ведь и положено… Все было знакомо. Сперва, еще в сумерках, решили точно сосчитать – сколько-таки раз «переправляемся» через речку Арково. Сосчитали вроде бы, хотя иной раз от мостика до мостика бежали так долго, что успевали забыть не только, сколько их уже минуло, но и что вообще – считаем. Цифру не привожу, поскольку в точности ее все же не уверен.
Все еще утром добрались до Поронайска. Задолго до рассвело уже совсем, хотя луна – бледная, полурастворенная, словно бы какая-то призрачная – висела, тускло пробивая занавешенное бледно-серым небо. Шел снег. Почти все время. И путь был бел – настолько же, насколько и скор. Сопки вокруг, забыв все другие цвета, оделись в белый, лишь чуть-чуть темнея разломами.
Ели, плотно сгрудившись, зеленовато-темные, обильно припудрились. Рыжий подлесок почти с головой укутался в белые меха. Сама дорога бежала под колеса, робко иногда чернея асфальтом, – как будто сквозь густую проседь.
И даже провода – обыкновенные электрические провода – натянулись меж столбами белыми нитками. Белым занесло небо. И выше – точно – не могло быть никакого иного цвета.
Поронайск. Снег кончился. Оставив после себя почти нетронутый холст. И мы ходили по нему невольно как-то слишком аккуратно. Поскрипывая и удивляясь оставляемым следам. Как будто росписи. Чуть сероватым по абсолютно кристально-белому. Может быть, новое слово в искусстве?
Кстати, чем северней, тем дешевле икра. Только представьте прозрачные ярко-красные икринки на этом снежном холсте… Поэтому – кстати.
Хотя в самом деле, в том же Поронайске стандартная зеленая баночка обойдется на сотню, а то и на полторы дешевле, чем в Южном. Поэтому именно здесь мы приняли на борт и рыбы, и икры, и прочих кальмаров. Дары моря – Сибири. Да и не только. Любой путь богат друзьями. А у Воробчукова среди всех его нестандартных привычек есть и такая – гостинцы. Он вообще любит изумлять. И каждое его путешествие – это еще и «по пути» давай-ка заедем в гости. Ну а где гости – там и гостинцы (см. выше). И вот – сахалинским друзьям достаются авоськи с белорусским сыром, сгущенкой, соком, алтайским медом, байкальским омулем. Белорусским товарищам в ответ – курильская икра, сибирский кедровый орех, сахалинская «клоповка» (второй раз поминаю, а вы еще так и не «загуглили»), шоколад с морской капустой из Владивостока… Омск, Кострома, Красноярск, Иркутск – Сергей Анатольевич не забудет никого.
А Сахалин по-прежнему был бел. Весь. Даже деревья – голые, но не чернели. Нельзя было про них так сказать. Не в этот раз. Не в этот день. Каждая их веточка набрала и держала столько снега, сколько могла, и потому их черный, обычно пронзительно-голый, обнаженно-холодный, рассекающе-острый черный был как будто полурастворен. И – особенно в массе – деревья стояли словно в легком дыму.
Океан протестовал. В этот раз он вовсе не лежал – ровно и безучастно – как по дороге сюда. Он подрагивал волнами, шел мелкой рябью, раскачивал льдины, бил в берег, – отгоняя и стряхивая с себя снег. Хотя мог просто растопить. Или не мог? Снега было много…
Один раз мы даже специально остановились, чтобы попытаться запечатлеть прибой: легкие волны врезались в заснеженный, заледеневший берег и разлетались брызгами, причем нельзя было понять – то ли это действительно мелкие осколки океана, то ли вода раскидывает белой пылью снег «набережной».
Вдоль берега образовались чудесные, буквально манящие бирюзовые (от мелкой прозрачной воды) «ванны» – отличные местечки для ластоногих млекопитающих. Но их не было. Пока. Мы только к ним ехали. Здесь же – несмотря на все доводы рассудка – искупаться хотелось самим. Мы переглядывались с Воробчуковым, потом наконец озвучили эту мысль – одну на двоих… Но рассудок уговорил. Обоих.
Ближе к Южному метель укрыла все. Остался коридор, видимость – метров по сто влево и вправо от дороги. Так и въехали в город.
И здесь открылось небо. Голубое-голубое. Чистое-чистое. В легких, редких, прозрачных перьях облаков – как будто следах от «росчерков» острых самурайских мечей. Прямо над музеем – японским дворцом.
Я здесь не был. Мне сюда.
Музей богат. Стар. Основателен. Щедр. Сахалин тут – словно в анатомке – разложен, вывернут, раскрыт и зафиксирован – во всех возможных «срезах», «разломах» и «складках». Исторических, геологических, этнографических. Медведи и волки, айны и нивхи, лоча (русские), адмирал Невельской и «известный русский писатель» Чехов, будущий император Японии и великие революционеры, каторга, Великая Отечественная, уголь, фрегат «Паллада», загадочный десмостилюс, лодки и нарты, карты, японская керамика, жилища тунгусов, Лаперуз и Мамия Ринзо. Кто это? Сюда, сюда, в Сахалинский областной краеведческий, в бывший дворец бывшего японского генерал-губернатора Карафуто (то есть Сахалина)... Да, а японцы здесь встречаются и сейчас...
Знаниями, почерпнутыми в том числе и в этом музее, мы понемногу делимся с вами в течение всего этого долгого репортажа. Поэтому нет смысла проводить отдельную «словесную» экскурсию. А фотоэкскурсию – сделаем, смотрите скоро на нашем сайте.
Я торопливо искал одну историю, что рассказал мне Воробчуков двумя днями раньше, когда мы по дороге в Александровск-Сахалинский проезжали 50-ю параллель. Он нашел эту историю здесь, в краеведческом музее. Так ему помнилось.
Расскажу. В довоенной Японии была актриса, по известности своей и таланту – если проводить параллели со страной Советов – сопоставимая с Любовью Орловой. И, вполне возможно, в том числе и под влиянием фильмов с участием последней, японка прониклась светлыми идеалами коммунизма. Причем вместе с мужем. И они решили «переселиться» в страну своей мечты, которая была так рядом. Будучи с гастролями на Южном Сахалине, принадлежавшем тогда Японии, актриса с мужем попросила отвезти ее на экскурсию к 50-й параллели. А там… убедила пограничников разрешить им прогуляться вдоль линии раздела. Звезде, любимице всей нации не посмели отказать. И они бежали. Вместе с мужем. Один рывок – и уже Советский Союз. Хотя все тот же Сахалин. Их вывезли в Приморье. Дальше – жестко. Допросы. Пытки. Мужа расстреляли. А актриса… Она до конца своих дней работала на радио. Сломленная, уничтоженная, встроилась в систему пропаганды. Причем пропаганды того, цену чему узнала ценой своей исковерканной судьбы и жизни человека, которого любила. Это не «1984» Оруэлла. Это Шаламов. Или Марченко. Это – умереть заживо, но все же жить – убитым. Выжженным.
Я не нашел эту историю в музее. Потому что знакомство с его богатейшей экспозицией было чуть смазано налетом спешки: паром. Мы думали – у нас еще сутки, исходя из этого и строили планы, но подъезжая к Южному, Воробчуков позвонил диспетчеру и выяснилось, что наш паром Холмск – Ванино уходит в 4 утра. В этот период жесткого расписания нет, рейсы отправляют по мере наполнения. Поэтому – нужно записаться и звонить. Переносы и ожидания в сутки-двое – норма.
Пришлось прессовать время и планы. После музея быстро – рыбный рынок. Так вы достали для нас китовое мясо? Конечно! Будете брать? Пожалуй, все же нет… Тогда возьмите краба. Краба? Что ж, как украшение стола… Да, пожалуй. Еще немного икры – курильской, это правда вкусно. Тунец и гребешок… Все, все, Михаил. Да, Сергей Анатольевич, куда дальше?
Дальше? Дальше – хемультан. Где это? В Бермудском треугольнике...
Я понимаю, что у вас закружилась голова. У меня в тот вечер – тоже. И это я еще опускаю детали выбора краба – того самого, что для украшения стола. И прочие «сложности перевода».
Был уже вечер. В полной темноте мы подъехали к «Бермудскому треугольнику». Кафе или ресторанчик – как угодно. Корейская кухня. Вполне себе современное зданьице, никакого тебе «колониального налета» и шарма японского ресторана «Фурусато». Я не ждал чуда. Внутри все подтверждалось – массивные деревянные столы, такие же лавки. Скорее уж «Русская уха» или «Шинок». Кафель. Ненавижу кафель. Холодное пространство. Шумная компания за длинным сдвинутым «подиумом» все из тех же массивно-деревянных столов… Водка за соседним столиком. Первая, вторая…
Ладно, ну хоть поедим. Ранний подъем. 500 километров пути. Мы что-то ели. Кажется. Наверное, утром. Потом? Возможно, чай. Где-нибудь. Или только спасительный белорусский шоколад? Что-то точно дегустировали на рыбном рынке, да. Но организм помнит только пищу духовную – музей, белые «подорожные» холсты Сахалина. Еды не помнит.
– Что будем заказывать, Сергей Анатольевич?
– Я – хемультан.
– Ух ты, так это – едят?
– Да. Это суп. Корейский суп.
Воробчуков никогда ни на чем не настаивает и ничего не навязывает. Даже не рекомендует. Даже мягко. Выбор всегда делаешь ты, обоснование этого выбора – только за тобой. И всю предварительную «работу» по подготовке того или иного выбора ты должен совершить сам. Ну и расхлебывать – тоже тебе. Даже когда речь о такой простой вещи, как заказ в ресторане. Но не в этот раз. Сюда Воробчуков привел меня нарочно на хемультан. И я его заказал. Вслед за ним. Так же нарочно – теперь уверен – Сергей Анатольевич посадил меня спиной к кухне. Когда – из-за моей спины – на наш стол «высыпали» несколько блюдец с разными корейскими закусками, самая привычная из которых – острая морковка (хотя поговаривают, что это чисто русское корейское блюдо), а самое необычное – рулет из… омлета, я обрадовался. Принесли палочки. Опять. Принесли чай. И… хемультан! Это было шоу.
Справа зашкворчало, шипение усиливалось и приближалось, я не успел обернуться, как прямо передо мной, кружась, как будто все еще плавая, в кипящем густом бульоне прямо в черной обожженной закопченной огромной миске, больше похожей на глубокую сковородку, на толстой деревянной доске, на стол приземлилась… рыба. Хемультан! А рыба «плавает». Как это есть?! Хвост палтуса – а это он – потихоньку успокаивается. Бульон перестает напоминать вулкан. Но жарко. От миски – жарко. В ней – все, что только может плавать в море. От морской капусты до креветок. Вместо картошки, которую уложили бы в суп мы, – редька. Кусками. И – приправы, перец. Жжет. Горячо! Жарко! Невыносимо… вкусно!
Здесь – обязательно – должны бы идти «заметки наблюдателя». Сергей Анатольевич наверняка коротко и емко записал в своей «походной амбарной книге» – это такой «маленький» путевой дневник, надежно хранящий все даты, все метки пути, все – скорописью – основные эмоции и разговоры – так вот, он наверняка занес туда и свои «впечатления от впечатлений» – моих, когда эта черная летающая сковорода с кипящей рыбой приземлилась перед моими голодными глазами.
Но глаза «наелись» быстро. От сытости и специй бросило в пот. И – в этом хмелю счастья – мы принимаем совсем неразумное решение – нам нужно увидеть город адмирала. Хотя бы ночью. Невельск. Это на берегу Татарского пролива. Это – через хребет. Это не так чтобы близко – 127 километров. Это дорога в ночи. Это – при любом «вдруг» или «ой», которых в пути приключается немало, – чревато опозданием на паром. А самолетом Nissan c Сахалина не вывезешь. Дожидаться следующего парома – лютый вынос из графика. Рискуем. Да. Но мы же идем по следам Невельского. Город его имени – один. И он рядом. Мы должны были насладиться им спокойно – завтра. Но этого завтра у нас нет. У нас есть только сегодня – последняя ночь. Даже полуночь: к четырем мы должны быть в Холмске. Но, решив, уже не сомневаемся нисколько. И в голове – ненадолго – поселяется только одна «ужасная» мысль: господи, ну зачем же мы заказали еще и жареных кальмаров?!
Ночь.
Опять. Второй раз за день. И никакого шанса уснуть: дорога в Невельск – серпантин. Я – весь стон и плачь: ничего не снять. Фотоаппарат – бессмысленная вещь при таком «освещении». Только фары. Только звезды. Только четкое понимание: это – красиво. И… вероятнее всего, что более я здесь никогда не окажусь. Дорога – как песня, вьется лентой, огибая невысоки горы, ныряя за перевалы… Раз за разом. И Воробчуков подтверждает: да, здесь красиво, есть что поснимать…
Невельск. Айнское поселение Понто-Кэси (на краю озера), по-японски – Хонто. Ничего ни от айнов, ни от японцев. Есть «китайский» дом – один из возведенных после землетрясения 2007 года. Он считается элитным, квартиры здесь подороже. Но ничего китайского. Город – даже в ночи – удивительно свеж, бодр. Здесь тепло. И… просторно.
Здесь хорошо. Спокойно. Поэтому здесь живут сивучи. Примерно с января-февраля по июнь-июль. Прямо на волноломе, защищающем местный порт от волн и льдов. Таких – в черте города – лежбищ сивучей в мире всего три: в канадском Сиэтле, в Петропавловске-Камчатском и в Невельске. Конечно, первым делом мы пытаемся увидеть этих морских львов. Но… волнолом уходит в ночь. Подсветки нет: сивучи – не Эйфелева башня, ночью они хотят спать. Мы тоже. Жаль. Ужасно жаль.
Медленно-медленно возвращаясь обратно по центральной улице Ленина, в которую в черте города преобразовалось приморское «шоссе» Холмск – Горнозаводск, любуемся городом адмирала. Землетрясение его преобразило: в следующие пять лет Невельск по сути отстроили заново – и вышло, что аккурат к 200-летию Геннадия Невельского. Так что в каком-то смысле они родились в одно время – адмирал, а спустя двести лет – город. Здесь даже памятника ему – два. Старый возле мореходки и новый почти на въезде в город. Невельской стоит за огромным штурвалом и за ним – новенький дом, словно рубка большого корабля. И корабль этот – весь город. Весь Сахалин. И курс этого корабля – на восток, через Татарский пролив – к России. Все точно так, как задумывал Геннадий Иванович Невельской…
Нам туда же. Но только из Холмска. На паром мы успеваем. Даже с лихвой: в половине второго ночи – уже в порту. Здесь уже можно немного поспать, хотя бы прямо в машине. В четыре часа должна начаться погрузка…
Воробчуков дежурит и ждет…
Какая жалость, что не удалось увидеть сивучей…
Сахалин уплывает…
Я засыпаю…
У нас будет еще много интересного. Подписывайтесь на канал Русский следопыт, ставьте лайки