Это был просто ещё один день. Просто день, который надо прожить. Отогнать скотину на выпас, прополоть огород и не попасться на глаза мачехе. Не знаю что я ей сделал, чем не угодил, за что она меня так ненавидит. Всё делаю чтобы в доме было спокойно. У дедушки научился резать по дереву, у тётки Марфы научился мыть котлы, у Сименушки — с коровами говорить. За что, почему она меня не любит? Да, я слышал что они с матушкой на одного парня запали, и что парнем был мой отец. Но я-то тут при чём?
Да, ещё один день. Сколько ещё их будет? Мне уже 15-ть, а ничего не меняется. Сколько мне ещё так жить? Сколько мне ещё так умирать? И, ведь, приходится называть её матушкой, а то отец ругается. Называть матушкой, и прятаться от её побоев. И в ответ ничего не скажешь, отец ругаться будет. Не первый день, не последний, обожду.
Опять на выгон послали. Ну, с коровами проще, они не стращают розгами, переживу. О, опять Дунька к опушке пошла, то ли волка высматривает, то ли лешего дразнит. А тут и «матушка» нарисовалась, бежит, надрывается, глотку дерёт. А чего дерёт, послушать бы…
«...ок», «...ок», «...ок». Вот и всё, что я услышал. Метнулась матушка в лес за Дунькой — и тишина. Ни ворчания, ни рыка. Просто ветерок подул, да Дунька из лесу вышла. Спужался я, побежал до деревни мужиков звать. Всю опушку обежали, только к вечеру «матушкину» ногу в овраге нашли. А Дунька даже доиться не перестала. То ли волков приманивала, то ли лешего дразнила...