...Бешенство клокотала сбежавшим молоком. С женщинами случались отдельные промахи, но в такой позор унижения я не влетал никогда. Если бы сейчас Машка….блин, Эльза, висела на крюке, с удовольствием отплясывал с глабами хоровод и орал «В лесу родилась ёлочка…»! Мерзавка, бритая! Одно спасло её подлую душонку: не может она выдать, кто я на самом деле и всё. Треугольник сказал — месра, значит, буду им любой ценой. Слышишь, любой! И никогда, никогда лужником. Зараза, как пить так хочется…
Но почему все говорят: «ты даже не знаешь, что тебя ждет»?
Ладно, разберемся.
Я чуть не споткнулся о Яшека, который приютился в каменных развалах.
— Ой, вэй! Опять жив? — с неприличным удивлением завопил Яшек. — Сколько можно, что?
Кажется, мой вид заставил замять шутку.
— Есть глоток воды, пить охота? — сказал я, разрывая засохшие губы.
Яшек осмотрел меня как в первый раз, хмыкнул и зачерпнул из высыхающей лужи.
— Сам пей. Может, хлеба кусочек найдется? Жрать хочу…
— Только это — Яшек подобрал круглый камень и протянул.
— Жаль. У меня осталась колбаса. Брауншвейгская. Без хлеба не вкусно.
— Он собрался есть колбасы! Ну, видели?! Сдурел?
— Могу отдать тебе…
Яшек хищно облизнулся и запихнул торчащую лапу псины:
— Щё хочешь?
Посох придавил хлипкую грудь к стене, он извивался. Но я не жалел:
— Что делать, чтобы стать месрой, варваром или как тут называется?
Ловким ударом Яшек отбил железяку:
— Уж невтерпеж? Нет?
— Я бы не торопился, но один хороший человек обещает меня убить, как только смогу ему ответить. Хочется скорее придти в форму.
— В Треугольнике нельзя убить.
— Да, наплевать! Ладно… отпустить дух. Подходит?
Яшек явно заинтересовался:
— И хто такой храбрец?
— Говорю: старый знакомый. Не виделись с детства. Тут повстречались и поняли, что двоим на одном треугольнике тесно. Будешь рассказывать?
— Конечно! Только плата вперед.
Кое-как извернувшись, я залез за шиворот, схватил пальцами надорванную упаковку и выволок. За спиной у меня осталась последняя пачка.
— Сколько? — я приготовился отмусоливать кружки.
— Он спрашивает: сколько?! Цена самой важной информации твоей жизни, что по-твоему?
В кирпичную крошку полетела упаковка. Яшек впился в неё коршуном, и дрожащими пальцами опустил в рот кусочек. Волна удовольствия накрала парня глубоко, он прислушивался к музыке языка сожмурившись. Кайф я обломал.
— Блаженство! — сообщил Яшек, пакуя копченую валюту. — Так щё ты хотел?
— Месра…
— Ах, да… — наглая морда сыто зевнул. — Правил нет. Каждый становиться месрой или лужником по-своему. Но раз ты омылся первой кровью, сам найдешь как. Вито тебе поможет. Доволен?
Меня нагло обманули. Провели как слепого щенка. Взяли предоплату и свалили. Я заплатил бешеную цену за пшик. И теперь у меня остался только НЗ колбаски. А наглый обманщик делает вид, что оказал большую услугу…
Все попытки схватить Яшека за горло или другую жизненную часть тела, заканчивались хватанием воздуха. С удивительной ловкостью ему получалось увильнуть. Пробовал попасть железякой или хоть крышкой, но паршивец всякий раз ухитрялся оказаться в другом месте. Я уже тяжко дышал, а этот, с лицом старика, скакал как молодой мячик и не думал запыхаться. Наконец, посох заехал по стене и срикошетил в колено. Я швырнул бесполезный щит и принялся растирать ушибленное место. Где он научился такому?
— Представлению конец? — вежливо осведомился Яшек.
— Отдай колбасу, гад…
— Была честная сделка. Сказал все, что знал. Не соврал. Разве нет?
— Ладно, скоро припомню…
— В Треугольнике не знаешь, что будет завтра. И вообще…
Досказать Яшек не смог. Потому, что камень оказавшийся под рукой, метко тюкнул ему в висок. Оказывается, боулинг по выходным – полезная штука! Теперь мой друг отдыхал в пыли.
Я оставил колено потихоньку всхлипывать и подбрел к телу. Кажется, он реально отключился. Два шлепка по щекам истощили запас моей досады и помогли ему обрести себя. Яшек поморгал и тихо спросил:
— Щё это было?
— Внезапная молния.
Он расселся как у себя дома, встряхнул ушибленное место и заявил:
— О! Ты можешь стать месрой, не сомневаюсь…
— В качестве бонуса научишь прыгать.
— О чем разговор?! И знаешь, что скажу…
Я приготовился получать комплимент.
—… то, что не должен говорить.
— Ну? — я ожидал несколько большего.
— Щё, «ну»?! Не так давно, мало ночей назад, был великий глас …
— Знаю.
— Да? — Яшек даже забыл потирать ушибленное место.
— Будет один, кто всех погубит, а сам найдет выход. Так?
— Почти. Глас ведал: «будет пришлец лютый, победивший его, найдет выход»…
Остается шанс, что хитрец опять врет или шутит. Очень маленький шанс. Иначе дела мои крайне плохи. Возникает невеселый вопрос: сколько удастся протянуть, если каждая собака, то есть, лужнец, хочет мой смерти? Вот, значит, что меня ждет. Может Машка, тьфу, Эльза, потому и…
— …и тогда всех пришлецов…
— Быстренько стали грохать — закончил я.
— Отпускать дух, ну!
— Это детали.
— Так что поздравляю: ты единственный, кто выжил. Продолжай с той же скоростью. Помнишь, как я тебя выручил? То-то же! А колбасы жалеешь. Ой, вэй!
Если сразу не убили, может, выкрутимся? Да и что паниковать, ведь глас сообщал только о пришлеца. Но ведь я месра! Ну, почти месра. Нет, не видать им моей Тёплой Водицы. Самому пригодится.
Внезапно Яшек насторожился. И стал похож на собачку, которая навострила уши. Навострять ему было нечего, потому вытянул шею и весь напрягся.
Теперь и я слышал. Отдаленным рокотом приближался глас народа. Как всегда невидимый. Слов еще не разобрать, но что-то тревожное было в нем, дурное. Я невольно собрался.
— Тимур лютый цех глаб отпустил! Весь цех! Тимур лютый!
Глас проорали где-то за соседним корпусом и понесли дальше в разные стороны Треугольника.
Муть какая-то, ничего не понял. Но Яшек, кажется, осведомился больше меня. Когда на тебя человек смотрит с оголенным ужасом вперемешку с восхищением — такое, знаешь, просекаешь без словарей.
— Чего? — спросил я с некоторым смущением.
— Ты весь цех глаб отпустил? — мелкие глазки Яшека округлились в пятаки.
— Ну, в каком-то смысле…— я резво соображал, чтобы не ляпнуть лишнего.
— Хотя, что спрашиваю, на тебе же видно… — Яшек подскочил перышком и согнулся в поклоне. – Прими уважением, месра лютый.
Он подобрал железяку со щитом и церемонно вручил.
Не хватало, чтобы поцеловал мне руку и назвал доном. Чушь, какая-то. Никого я не отпускал, только Матильду взял впереди себя… Отпустил! Вот смех…
Я кинулся в галоп, не жалея вопящую коленку… Яшек не отставал. Наверное, мог легко обогнать, но уважительно держался позади, лишь подсказывая, когда повернуть.
Вкруг цеховой двери толкались серые фигурки. Еще были заметны безрукавные халаты и резиновые колобки, пониже жались стайки голышей с покрышками на бедрах. Но как только первый заметил моё приближение, охнул шорох и толпы след простыл. Нас встречал пустой проулок и распахнутая дверь. Ни одного ротозея. Разноцветные глазки попрятались кто куда, сверкая в отдалении жадным любопытством.
Цехом владела полумгла. На крюках сонно покачивались резиновые коконы, недавняя девица, уже освежеванная, висела восклицательным знаком, пустые цепи сонно ожидали своей черед. Но вот пол оказался завален тучными холмиками, словно лежбище морских котиков грелось на пляже. Белели голые спины и массивные задницы, кто-то разлегся на спине, вознеся непомерное пузо, другие привалились на бочок, сломав спицы волосяных клубков. Тишина и покой царили меж холмиками. Только лужицы стекались, запруживая ближайшую рытвину.
Судя по всему, глаб перебили стремительно. Они не успели даже защититься. Шилопики торчали в козлах. Два десяток здоровенных теток посекли снопами пшеницы, не оставив дохлого шанса. Это была не битва, это было избиение младенцев. Как такое мог совершить один? Требовалась маленькая армия. Или нечеловеческие способности. Во всяком случае, это точно не я. Кажется, не я. Ведь я все хорошо помню… А может в припадке гнева усочинил такой разгром и позабыл начисто? Да, круто было бы. Если вдруг на самом деле открылись такие способности даже и не знаю, что думать. Может я великий воин, блин? Ну, уж точно не лужнец, это фиг.
В темном углу цеха материализовались парочка пухлых фигур и замерли в нерешительно.
Я подозвал. Выжившие глабы засеменили, потупив глазки.
— Что здесь было?
Они переглянулись, потолкались локтями и одна решилась:
— Не знаем, за пришлецами ходили.
Значит, их не пожалели, им просто повезло. Будет, кому восстанавливать цех.
— Дозволь, Тимур лютый, мясцо собрать — выступила самая смелая.
— Пропадет добро — поддержала другая.
— Запас имеем, куда это деть?
— Много мясца теперь, крюков-то маловато…
— Хватит! — заорал я, и дамы испуганно смолкли. — Где Матильда?
— Вон лежит — смелая ткнула пухлым пальчиком в близкий холмик.
Я оставил их собирать урожай мяса и наклонился над главарихой цеха. Шею пересекал глубокий порез. Это сделали не лужники, стеклышком такое не сотворить. Тут видна рука большого профессионала. Глаб перерезали как ягнят. Чик по горлышку… Чик другую… Может, Машка вернулась и припомнила обиду? Нет, махабоем такое не расписать… Работа заслуживает восхищения. Может, все-таки я?
Счастливицы принялись за труд. Схватили товарку за ноги и поволокли к свободному кронштейну.
— Тёпла Водица пропадет — сокрушалась одна.
— Совсем пропадет — согласилась другая.
— Глабы! — опять сорвался я. — Кто сказал, что ваших… их… я отпустил?
— Глас был.
Они кряхтели, но дело не бросали, упорно волоча тушу. Хозяйственные женщины.
На улице прибывал Яшек в одиночестве. Стая любопытствующих спрыснула по уголкам в миг.
— Кто видел, что я отпустил глаб? — строго спросил я.
Яшек воздел руки:
— О! Какой лютый! Свидетелей хочешь выпустить вслед глаб? Не надо. Они давно убежали в страхе… Да и что, на тебе следы. Настоящий охотник…
— Какие следы…— успел вякнуть я и заткнулся... Потому, что! Темные брызги на куртке не только спереди, а на рукавах, на брюках, везде. Пятнами крови густо разукрашен боевой посох и крышка… Как же это?… А, вот в чем дело! Когда пугал глаб, то выпачкал железяку в жидкости, обильно полившей пол, а потом лупил по крышке. Потому и брызги. Но разве достойно месре оправдываться? Нет, мы не лужники. Все равно никто не поверит. Глас был.
— Жаль тёток — в общем, не спросил я.
— Жаль? Почему? — удивился Яшек. — Они так любили еду, что сами стали едой. Чего жалеть? Это счастье.
— Но ведь столько жертв?
— Щё? В треугольнике жертв нет, есть выпущенные… А ты совершил редкий поступок. Не помню, щёб другой месра так вот…
В конце концов, такая слава — лучшая гарантия, что меня не грохнут за ближайшим углом. Тимур лютый отпустил цех глаб! Лучше не подходи. А то пойдешь на консервы. У нас, меср, все строго.
Как не печально для гуманизма, но я не испытывал угрызений совести. Бабки тоже не из монастыря, сложись по-другому — был бы сегодня их ужином. Все правильно. Ты живой, если можешь это доказать. Они не смогли. Немного грустно, не более. Вот только кто же поработал на мою славу? Хочется руку, что ли, пожать…
— Господин лютый, не побрезгуйте!
Она низко, в пояс поклонилась, преподнося на обрывке резинового полотна дар от всей души.
— Это что такое? — спросил я, рассматривая багровую мякоть.
— Лучшие, господин, подрезали, самый смак — добрая глаба протягивала подношение, но глаза опустила долу.
— Я спрашиваю: это что такое?! — уже закричал я.
— Дак ведь мясцо, свеженькое, от самой сдобной взяли… вот тут, изволь, окорочек, а вот вырезка, со спинки сняла, без прожилок, хоть сейчас на уголек. Не побрезгуй, господин лютый, от чистого сердца. И платы не требуется, у нас теперь много мясца заготовлено будет, благодарим вас земным поклоном.
Оказалось, за её спиной прибывала подруга. Она зазевалась, но как только спина смелой глабы ушла в поклон, быстренько согнулась пополам, при этом задев лбом копчик товарки. Тетка покачнулась и чуть не выронила подношение.
— Что ты! Надо принять, не вежливо! — процедил Яшек.
Я покорно протянул руки. Резиновый коврик оказался неожиданно теплым. А по виду и не скажешь, откуда мясцо, без кулинарного образования с говядиной спутаешь. Только пахнет как-то особо, что-то сладкое чудится. Что с этим делать? Не сырым же ест.
Глабы отступили на шаг:
— Всегда вам рады, господин лютый, и плату возьмем самую скромную.
Они пятились до самого проема цеха, с опаской поглядывая: не пожелает ли господин попробовать и их мясо. Но господину было не до того.
У меня на руках оказалось килограмма три, а то и четыре отборного мяса, можно сказать парного. Кровь так выразительно сочиться. Судя по жадным глазкам Яшека я получил откровенное богатство. Можно вернуться в цех не с пустыми руками.
Мясо обработали исключительно. Кожа и жировой слой сняты аккуратно, ровненько и без засечек. Знаю, как это трудно. Однажды, я вляпался в совместное приготовление обеда с любимой девушке. И мне, как мужчине, подсунули разделывать свежекупленную вырезку, или как она там называется. После недолго боя, кусок стал поход на кровавого ежика, рваным ошметками покрылась вся кухня. Девушка посмотрела на это, и решила поискать настоящего мачо. Да, я не умею разделывать мясо. И что? Зато я восхищался мясником-виртуозом, который орудовал топором как скрипкой. Вот это было зрелище! Ни одного промаха, острие ложилось в мякоть изысканно точно… Так вот, эти шматы освежевали не хуже. Лишь у широкого края прицепился сиротливый лепесток кожи. На нем явно виднелись родинки, которые при некоторой фантазии составляли треугольник. Где-то их видел…не у Машки, точно нет. Тогда где?
Я вспомнил по запаху. Даже разделенное, мясо пахло въедливым кислым запахом, от которого чуть не задохнулся в трубе. Так пахла только она. Даже сейчас я бы не спутал. Конечно, мне поднесли самое лучшее, самое вкусное и самое достойной мясо, какое глабы смогли найти. Мясо их главарихи. Бедная, бедная толстая Матильда…
Яшек не выдержал и сунулся:
— Щё думаешь? Можно зажарить…
Подношение я запустил со всего размаху. Мясо расправило резиновые крылья, взмыло до второго этажа, описало дугу и шлепнулось с глухим причмокиванием у дальней стены. Откуда не возьмись, на добычу кинулось десяток охотников. Они толкались локтями, пинались, стараясь урвать себе побольше. Толпа из лужников, лизнецов и торбников, нарастала. Прибывали и средники. Человечий муравейник пожрал подачку. Перепачканные герои разбредались, пряча по котомкам и закромам кусочки сочащегося мяса.
Яшек дернулся к дележу, но взял себя в руки. И лишь неодобрительно крякнул:
— Еще не привык. Понимаю, трудно… Зачем тогда выпустил глаб?
Чуть было не проговорился. Буквально открыл рот, чтобы отказаться от такого героического поступка.
— Тебе, какое дело?
— Да, щё ты! Никакого. А ты точно месра?
Я перевел железную загогулину в агрессивное положение:
— Есть сомнения?
— Что ты?! — хитрый коротышка закрыл ладошками глаза. — Моё дело — сторона.
— Я не голоден. Ясно?
— Так и понял, кончено! Лютый месра всегда добудет еду. Если захочет, нет?
Я хотел сказать ему, что съедать знакомых даже в жареном виде не лучший способ утолить голод. И много чего хотел сказать. Но тут за красными корпусами вспыхнул неясный шум. Я уже знал, что так катиться глас. Он приближался стремительно.
Яшек вытянул шею и замер.
— Эльза метит Тимура лютого! — прокричали совсем рядом. Новость понесли во все уголки на разные голоса.
— Это что значит? — спросил я совсем не как месра, а озадаченный ребенок.
Но Яшек не ответил. А подхватил полы куртки и бросился наутек. Мне оставалось лишь удивляться прыткости изможденного жителя. Ускакал, заводской олень. И след простыл. И Машка тоже хороша! Нет, чтобы держать скандал между нами, так разболтала, глас пустила. И что это значит лично для меня? Судя по бравому раввину Яшеку – ничего хорошего.
Для храбрости я заколотил железякой в крышку и грозно завыл. Чтобы отпугнуть, кого-нибудь не нужно. Кажется, зря драл глоткою. Вокруг разливалась глубокая тишина. Впервые мне показалось, что я совершенно один среди красных камней. Не было ни шорохов, ни блеска опасливых глазелок в щелях, ни следящего шуршания невидимых ног. Один, одинёшенек, заброшенный в каменную мышеловку. Осталось только хлопнуть пружинкой.
Надо что-то делать. Срочно. Или найду выход, или меня выпустят. Выбор невелик. Ну, Машка… Поймаю — просто убью своими руками.