В фундамент великого сооружения легли тысячи жизней безымянных строителей
Прекрасно помню свое первое впечатление от канала: всей семьей мы идем сквозь запушившийся молодой зеленью парк к зданию речного вокзала, увенчанному острым шпилем. Настроение праздничное, да, наверное, и в самом деле праздник: из репродукторов льется музыка, вдоль парковых аллей продают газировку с сиропом, полощутся флаги, трепещут флажки, а впереди уже различимы стальная гладь большой воды и белые корпуса огромных волжских теплоходов "Багратион", "Михаил Ломоносов".
Текст: Василий Голованов. Фото: Андрей Семашко
Обычная для московской семьи программа выходного дня заключалась в прогулке на "ракете", которая делала остановку в "Бухте Радости" и возвращалась назад. Но разве этого мало для мальчишки? Я смотрю, как приподнятый подводными крыльями нос "ракеты" отваливает вбок шлейф серебристых брызг, смотрю на налетающий бор, на железнодорожный мост над головою и на внезапно распахнувшийся простор большой воды — Химкинское водохранилище, по которому рассыпаны белые паруса яхт. Позднее я даже записался в школу юного яхтсмена, но недолго там прозанимался — очень далеко было ездить. Но вот ощущение радости и существующего где-то совсем рядом с городом чуда Большой Воды — оно надолго осталось.
ПАРАДОКСЫ КАНАЛСТРОЯ
Все писавшие о канале Москва — Волга признавали, что это — уникальное сооружение. Несмотря на то, что после "Беломора" Волгоканал стал второй чисто лагерной стройкой, на конечном этапе (когда изготовлялось и монтировалось оборудование шлюзов и электростанций) в его создании принимала участие вся страна. До сих пор все оборудование на канале — отечественное, и, как это ни странно звучит, современные предприятия не могут произвести ничего подобного. Решение комплекса задач в результате строительства канала (обеспечение столицы водой, электроэнергией, превращение Москвы в "порт пяти морей", создание по мере строительства канала целых отраслей промышленности и т.д.) стало такой победой, что к его открытию были призваны лучшие архитекторы и художники-декораторы, чтобы эту победу увековечить.
В каком-то смысле канал стал триумфом сталинской "лагерной экономики", и, вероятно, методы, отработанные на его строительстве, и впредь "с успехом" применялись бы при решении глобальных задач "социалистического строительства", если бы новые потрясения — а именно война — не сделали в конце концов невозможным массовое использование зэков: человеческий ресурс был исчерпан. Поэтому-то, говоря о канале Москва — Волга как о великом свершении, мы не можем, как в День Победы, не чтить память тех, чьи жизни легли в фундамент нашего "светлого будущего". Наших восторженных пролетов по глади водохранилищ.
В начале 30-х годов, когда началось строительство канала, как раз закончилась коллективизация, которая дала лагерям массу крестьян, привыкших к тяжелому труду. "Борясь за максимальную пайку хлеба в 1300 граммов, они выдерживали огромную норму лишь две, максимум три недели работы, после чего из-за истощения шло невыполнение нормы, и их сажали в наказание на 300 граммов хлеба", и человек был уже не жилец. Невиданная производительность труда "за счет смертного исхода для большинства загнанных на эту работу" позволила СССР вырваться в разряд индустриально развитых стран. Таковы противоречия нашей истории: и ничего ни исправить, ни изменить тут невозможно. Мы можем только помнить. Но чтобы помнить, необходимо знать.
ХРОНИКА КАНАЛСТРОЯ
В начале 30-х годов на одного жителя Нью-Йорка приходилось 484 литра воды в сутки, Парижа — 460, Лондона — 200, Вены — 148, Москвы — 128, Берлина — 126 литров. Фактически Москва не могла более развиваться ни как город, ни как промышленный центр, ни как новый и амбициозный политический проект — а именно как Красная Столица Мира, что, в общем, предполагалось товарищами из Политбюро. Москве было не выжить без доброго глотка свежей воды. Вот, собственно, причины, которые в 1931 году привели к инженерной проработке трех вариантов канала Москва — Волга, а уже в 1932-м — к созданию Управления строительства канала. Само строительство должно было быть выполнено силами "каналоармейцев", а попросту говоря, заключенных самого большого лагеря сталинской поры: Дмитлага.
Как уже было рассказано в главке про Дмитров, вариант канала, предложенный молодым инженером И.С. Семеновым, предусматривал строительство 11 шлюзов, трех железобетонных плотин, семи регулирующих водосбросов, шести земляных дамб, восьми гидроэлектростанций. Вся траса канала первоначально была разделена на 13 строительных участков, на которых немедленно начались работы: исходное задание предусматривало сдачу канала за два года, уже в 1934-м. И начальник Дмитлага С.Г. Фирин, и начальник Москва—Волгостроя Л.И. Коган, и главный инженер стройки С.Я. Жук — все прошли через школу Беломорканала и, следовательно, знали, как можно в два года построить канал при помощи тачек, пилы, "журавля" и деревянных кранов, которые применялись на "Беломоре". Но на новом канале все было далеко не так просто: само наличие в проекте сложных и колоссальных гидротехнических сооружений делало невозможным решение такой задачи "вручную". Отставание по срокам началось с первых дней стройки. Сложным оказался самый первый участок строительства на большой Волге, близ деревни Иваньково. Теперь здесь располагается наукоград Дубна, а тогда ни железных дорог, ни подъездных путей не было. Это была настоящая глушь, в которой предстояло возвести стратегически первостепенный объект: запорную плотину на Волге, известную теперь как Иваньковская ГЭС. В конце концов инженеры предложили оригинальное решение: строить железобетонную плотину на сухом месте, после чего при помощи насыпных дамб повернуть Волгу в новое русло. От того, удастся ли этот план, зависело все будущее канала: Волга могла смести на своем пути и строящиеся сооружения, и людей, и поселения по берегам. Однако от проекта до его реализации прошли годы: пока на строительстве ГЭС не были применены водометные машины для намыва дамб, пока в "иваньковскую глушь" не была протянута железнодорожная ветка и в конце ее, уже в 1935 году, не был выстроен цементный завод, который стал самым большим в СССР, строительство плотины оставалось на бумаге. Так же было и с другим сложным участком канала, так называемой Глубокой выемкой — 6-километровым участком Московско-Дмитровской холмистой гряды, где нужно было не просто выбирать объем грунта под ложе канала, но перед этим сделать в земле разрез глубиной в 23 метра и переместить 10 миллионов кубометров грунта. Пока (опять-таки только к 1935 году) не был построен Ковровский экскаваторный завод, изготовивший для канала 171 экскаватор, эта задача была бы навряд ли осуществима. На Глубокой выемке одновременно работало 30 экскаваторов, поезда, груженные землей, поднимались из разреза день и ночь.
Но до поры до времени все задачи на трассе канала решались стереотипно — привлечением все нового и нового количества свежей рабсилы. В октябре 1934 года в Дмитлаг стали прибывать первые эшелоны заключенных из других лагерей ГУЛАГа и новые осужденные. Однако в ближайшие год-два предстояло построить лесоперерабатывающие, кирпичные, бетонные заводы и растворные узлы, преодолеть сложные участки на глубоких выемках и плывунах в низинах рек. Требовалось привлечь не только опытных специалистов, но и увеличить число зэков как минимум в десять раз. С 1934 по 1936 год численность заключенных Дмитлага возросла, по официальным данным, с 88 500 человек до 192 тысяч.
Чтобы эффективно управлять такой массой людей, нужно было нечто большее, чем грубое принуждение и страх умереть от истощения. Топонимика сохранила на географических картах названия населенных пунктов — Темпы, Соревнование, — которые являются ключиками к важнейшему механизму, а именно психологическому, при помощи которого был построен канал.
ПЕРЕКОВКА
Слово "перековка", как и гордое "каналоармеец", заменившее позорное з/к, было изобретено еще на Беломорканале. Перековка могла осуществляться только в коллективе. Причем в коллективе передовом: только выполняя норму на 120 и более процентов, можно было "утопить свое прошлое на дне канала", а заодно заработать более или менее сносное питание и досрочное освобождение. 25 августа 1933 года в специально перевезенном в Дмитров двухэтажном клубе Беломорканала состоялся знаменитый "слет ударников", где присутствовали чекисты, представители прославленных в лагерной прессе трудовых коллективов Беломорстроя и советские писатели, неустанно следившие за превращением "самого бросового человеческого материала" в окрыленных трудом стахановцев. Слово взял начальник лагеря С.Г. Фирин: "Что произошло на Беломорстрое? Десятки тысяч заключенных были переданы горсточке чекистов. Нас было 37 человек. И этих заключенных мы должны были перевоспитать..." Присутствовавший в зале А.М. Горький не смог удержать слезу: "Да вы сами не понимаете еще, что сделали, черти драповые..." Чекисты заулыбались. Зал ответил овацией...
Жизнь Дмитлага — при том общерасплывчатом представлении о сталинских лагерях как о своеобразной фабрике смерти — при ближайшем рассмотрении кажется странной. И не такой уж страшной. Был в управлении Дмитлага и свой оркестр, и своя (взявшая где-то первенство) спортивная команда, и агиттеатр, и художественные мастерские, своя пресса и образцовые бараки на зоне на северной окраине Дмитрова. В лагере работали художники, лагерные композиторы писали музыку, специалисты из КВЧ (культурно-воспитательной части) регулярно проводили смотры лагерной самодеятельности. Даже зарплату передовики получали бонами — специальными, почти настоящими деньгами с водяными знаками, которые можно было отоварить в лагерном ларьке.
Начальник Дмитлага Семен Григорьевич Фирин не был обычным чекистом. У него не было той тупости и затаенной злобы, которая обыкновенно характеризовала рядовых энкавэдэшников. Ему довелось работать за границей. Он видел Польшу, Болгарию, Германию, Францию, знал несколько европейских языков. Был начитанным человеком. Он был главным покровителем искусств в Дмитлаге. "Вероятно, его натура не выдерживала многолетнего ежедневного зрелища человеческих страданий, поэтому общение с лагерными художниками, поэтами и музыкантами стало для него потребностью. Он и для обычных зэков стремился все же создать условия поприличнее. Часто говорил: "Здесь надо создавать такие условия, чтоб зэки понимали, что на воле хуже, чем в лагере". Сам Фирин "безошибочно выделял из массы зэков наиболее талантливых, давая им возможность реализовать свои творческие порывы". Во всех печатных изданиях Дмитлага Фирин был ответственным редактором. Лагерная газета "Перековка" имела 6 тысяч корреспондентов по всей трассе канала. Постоянно издавалась газета "Канал Зарбдары" для не владеющих русским языком, газета для неграмотных "Долой неграмотность" и женская газета "Каналоармейка". На канале два года выходили ежемесячный лагерный литературно-художественный журнал "На штурм трассы" (вышло 28 номеров) и серийная "Библиотека Перековки". Издания печатались в лагерной типографии Дмитлага. Позднее, когда канал был достроен, а "окаменевшей" системе ГУЛАГа романтики стали не нужны, С.Г. Фирин был расстрелян. На канале — повсюду "двойной счет". Пожалуй, только А.И. Солженицын смог верно оценить само явление "перековки" и массового "ударничества".
"Соревнование за переходящее красное знамя центрального штаба! Районного штаба! Отделенческого штаба! Соревнование между лагпунктами, сооружениями, бригадами! "Вместе с переходящим красным знаменем присуждается и духовой оркестр! — он целыми днями играет победителям во время работы и во время вкусной еды!" (Вкусной еды на снимке не видно, но вы видите также и прожектор. Это — для ночных работ, Волгоканал строится круглосуточно.) В каждой бригаде заключенных — тройка по соревнованию. Учет — и резолюции! Резолюции — и учет! Итоги штурма перемычки за первую пятидневку! за вторую пятидневку! Общелагерная газета "Перековка". Ее призыв: "Работать без выходных!" Общий восторг, общее согласие! <...> "Не болеть — и не брать освобождений!" Красные доски. Черные доски. <...> Книги почета. В каждом бараке — почетные грамоты, "окна перековки", графики, диаграммы <...> Каждый заключенный должен быть в курсе производственных планов! И каждый заключенный должен быть в курсе всей политической жизни страны!"
Работа непрерывная, непрерывное нагнетание истерии, ни одной свободной минуты, ни одной жалобы, плакаты: "Жить стало лучше, жить стало веселее". Значки ударника расцениваются выше, чем пайка. Целые бригады на два часа раньше выходят на работу... "О, чудо! О, преображение!"
Главным изобретением Москва—Волгостроя стал бригадный подряд, круговая порука, когда из-за одного человека бригада могла лишиться премиального котла, потерять пшенную кашу и 100 граммов хлеба. В таких условиях Коллектив значил все. Даже помереть по собственной воле человек не мог! На Волгострое рядовая бригада была на задворках, только трудовой коллектив понимался как высшая честь и поощрение. Половина зэков Дмитлага была неорганизованная — их не принимали в трудколлективы! И уж заведомо не брали в трудколлективы священников, сектантов, вообще верующих, осужденных по приснопамятной 58-й — "политических". Лучшим коллективам отдавали огороды внутри зоны; коллективы могли исключать из своих рядов работников, лишать их зачетов, выявлять лжеударников, проводить чистки, проводить самоотчеты членов коллектива.
Главными героями перековки становились обычно социально близкие блатные. О некоторых, благодаря газетам, знала вся страна: одним из них стал Анушеван Лазарев, сумевший возглавить бригаду в 450 человек. В своей исповеди он писал о себе: "Я не знаю, сколько мне лет, не знаю даже своей настоящей фамилии. Из всего, что осталось мне с детства, — это мое имя — Анушеван, или Ануш. У меня тридцать две судимости и все заработал за дело. Мне самому хочется забыть старое. Зачем ворошить со дна прошлого грязь и мерзость, сквозь все это я прошел"...
Отчеты об ударниках каналстроя порой умиляют своей откровенной неправдоподобностью: "Каналоармеец Серых в Карамышеве, переоборудовав тачку (видать, борта надставил), поднял выработку на 400–500 процентов. Стахановец Южного района Тарасов переходит на работу одновременно на трех электросварочных станках (это не юмор?!). В районе "Темпы" стахановцы-шоферы Григорьянц и Аршанян, переоборудовав места разгрузки, делают 70–80 рейсов в смену, при норме 25″...
Приписки — "туфта" — являлись неотъемлемой частью при подсчете объемов любых работ, иначе зэки не могли бы выжить, — писал свидетель строительства Н. Федоров. — Такая система доходила и до искажения государственной отчетности, но в печати раздувались только "ура-победы". На самом деле сроки строительства постоянно срывались, а авралы и штурмовщина усиливались и ожесточались. Одновременно увеличивалось число травмированных и погибших зэков под оползнями земли с крутых и высоких откосов, при обрушении опалубок и бетонировании...".
Дмитлаг стал самым большим "лагерным предприятием" в истории СССР, через которое, по оценкам различных экспертов, прошло от 800 тысяч до 1,5 миллиона человек. Сколько из них погибло — мы не знаем. В основном это крестьянские ребята из раскулаченных, первосортный народ, который, как выяснилось уже во время войны (а чем дальше, тем эта потеря горше становится), некем оказалось заменить. Условная, принятая сейчас статистика говорит о 22 885 погибших. По-видимому, выдумана она была еще в 30-е годы. На Панамском канале сколько погибло? 25 тысяч? Ну, и у нас будет столько же. Архив Дмитлага в 1941 году был вывезен двумя сопровождающими в Ульяновск и там сожжен прямо на пристани встретившими груз работниками НКВД. Главные документы были уничтожены. В 1970-е годы в архиве технической части канала неожиданно стали попадаться расстрельные списки (очень большие, как правило, целый лист формата А4). Но их тоже увезли куда надо... А оставшиеся документы по лагерю до сих пор не рассекречены.
СТОЛЕТИЕ А.С. ПУШКИНА
На самое окончание строительства, февраль 1937 года, пришлось Столетие со дня гибели Пушкина. Был дан приказ по лагерям о проведении пушкинианы, чтобы представить поэта как активного борца с самодержавием. Каждая культурно-воспитательная часть должна была предъявить список мероприятий. Художники писали портреты Пушкина, агитаторы читали зэкам биографию Пушкина, Пушкин даже переведен был на татарский язык:
Изге Курбан сураб шангыл
Эндашкангя кадар Аполлон
(Пока не требует поэта
К священной жертве Аполлон)...
Были "читки" стихов, спектакли... Однако общение с поэзией Пушкина дало не совсем тот результат, на который рассчитывало руководство ГУЛАГа: пушкинские дни закончились, когда канал уже готов был принять в себя воду, и стихи пришли в жизнь лагеря как ветер из иной, вольной жизни. Они породили в зэках надежду...
ВЕЛИКАЯ СТРОЙКА
С весны 1937-го канал готовился к открытию. На Сормовском заводе готовилась флотилия теплоходов, которые должны были открыть канал. 23 марта 1937 года С.Я. Жук в присутствии всего руководства Главного управления Москва—Волгостроя отдал приказ опустить щиты Иваньковской плотины.
С этого момента началось наполнение Иваньковского водохранилища. Именно тогда помимо сел и деревень, лесов и пойменных лугов ушел под воду древний город Корчева. Часть проживавших в городе старообрядцев, не желая покидать могилы своих предков, оставались в своих домах до смертного часа — либо сжигали себя вместе с домом, либо привязывали двери веревками и цепями и так уходили из жизни с молитвами.
17 апреля канал был заполнен водой.
22 апреля И. Сталин, В. Молотов, К. Ворошилов и новый нарком НКВД, Н. Ежов, посетили Икшинский узел. Они ознакомились с насосной станцией и работой шлюзов.
28 апреля были арестованы начальник Дмитлага С.Г. Фирин и начальник 3-го отдела С.В. Пузицкий. Вскоре было арестовано еще 219 человек, многие из которых были расстреляны до конца 1937 года.
20 мая 1937 года вышел приказ НКВД СССР № 00266, предписывающий к 20 июня закончить все работы по каналу и свернуть максимально Дмитровский лагерь.
Великая стройка закончилась. Остался канал. Подлинный памятник безымянному подвигу народа. Государству обошелся он очень дешево — всего в 1,5 миллиарда рублей — это не цена за 128 километров трассы и несколько десятков уникальных гидротехнических сооружений. Значит, цена насчитывалась не деньгами — жизнями. Но канал стал подвигом не только для сотен тысяч зэков-каналоармейцев, над ним работала вся страна.
Страна, которая в начале строительства канала в промышленном отношении была еще очень отсталой и по логике вещей просто не могла создать такой сложный комплекс гидротехнических сооружений. Но создала.
"Канал Москва — Волга, — писал журнал "Техника — молодежи", — это семь Беломорстроев по земле, три Днепростроя — по бетону. Это, по своей технической оснащенности, — крупнейшее строительство в мире".
Но ведь одно дело — вырыть канал, а другое — оснастить его. Тем более что на него нужно было оборудование исполинское, небывалое, которое не во всех промышленно развитых странах можно было бы произвести. Ну, скажем, турбины для Иваньковской ГЭС. Опытные работы в области гидротурбиностроения начались еще в 1923 году, после принятия плана электрификации России. Но ведь реальная турбина — не чертеж. Это целый электрический завод. Это размеры и тоннаж. Это адское по мощности устройство. На Иваньковской ГЭС с первой турбиной промучились несколько месяцев. Зато потом, на других объектах, монтировали их за несколько недель.
Или вот насос для перекачки воды: велика ли штука? И традиционно была невелика: ибо применялась в основном для орошения. Советская промышленность в ту пору не производила насосы мощностью более 500 лошадиных сил. А нужно было 4–5 тысяч! Это — 24 тонны воды в секунду. В августе 1934-го в Дмитрове была организована опытно-насосная лаборатория. Около двух лет потребовалось ей, чтобы создать насос нужной мощности. Таких не было нигде в мире! Общий вес агрегатов составлял 90 тонн, диаметр рабочего колеса с лопастями — 2,5 метра, в подводящую трубу мог въехать грузовик...
В прессе тех лет, да и в книгах нашего времени, повсюду сквозит удивление перед этими исполинскими цифрами: высота металлических ворот шлюзов на канале равна 20 метрам, каждая створка весит 270 тонн... Длина и ширина шлюзов, автоматическое управление — все это было настоящим чудом в век "тачечной экономики". Канал объединил усилия разрозненных научно-исследовательских институтов, потребовал создания тяжелых грузовиков, здесь появились первые самосвалы, 150-тонные портальные краны, "детьми" канала стали десятки заводов...
Немудрено, что и стилевое оформление величайшей в СССР стройки осуществляли ведущие архитекторы того времени. Архитектором шлюза № 4 во Влахернском гидроузле был, например, Александр Пастернак (брат поэта Бориса Пастернака), востребованный и известный к тому времени специалист. "Нигде в капиталистическом мире строители каналов не заботились об архитектуре своих сооружений, — писал главный архитектор Москва—Волгостроя И. Фридлянд. — У нас же дело обстоит совсем иначе... Мы хотим насытить красотой жизнь трудящихся, чтобы каждый из нас рос, работал и отдыхал среди прекраснейших произведений искусства". Фридлянд считал московское метро образцом того, как искусство органично соединено с жизнью...
Жизнь никогда не пишется одной краской. И даже в страшной истории Москва—Волгостроя есть место и подлинному энтузиазму, вызванному, может быть, своеобразным опьянением масштабами великой стройки, и самоотверженному труду, и силе духа, и вдохновению, и гениальной инженерной мысли, и поэзии, и любви. Все это было бок о бок с чекистским равнодушием, цинизмом и жестокостью. Вообще, это было воистину драматическое время: в 1917-м история России вышла из берегов и к 1937-му в них еще не вошла. Но ведь история, в некотором смысле, получается не из того, какими мы были. А из того, какие мы есть...
Помню, как мы в Дмитрове поехали на берег канала, чтобы сфотографировать крест, поставленный в 1997 году на береговой террасе на небольшие средства, собранные профессором МГУ М.В. Голицыным в память о тех, чьи имена мы никогда, возможно, не узнаем.
Канал отделен от города железной дорогой, на его берегу — пустырь, на котором валяются пивные банки и бутылки, напоминающие о горячих возлияниях лета.
Я почувствовал какое-то запредельное торможение... Банки, бутылки, презервативы — и этот крест. Не знаю, что происходит с нашим сознанием: оно явно "тупит", делая вид, будто не понимает, что негоже так себя вести перед лицом безымянных строителей хотя бы. В этом есть какая-то опасная невменяемость. Это страшнее, чем слепота. Чем забетонированное панно художника Бруни на шлюзе № 6, где на фоне поднимающихся сооружений были изображены люди с тачками, олицетворяющие сотни тысяч безымянных строителей канала: в 1937-м панно сочли "вредительским".
Меня спросят: куда ты клонишь? чего в конце концов хочешь?
Я отвечу: чтобы каждый раз, приходя на этот берег, мы мысленно, безмолвно молились за них...
