Лонгрид Александра Сорге — о том, почему мы готовы боготворить тех, кто забирает наши деньги
Летом 2002 года Нью-Йорк объяла скорбь. Город хоронил убийцу, рэкетира и налетчика – Джона Готти, крестного отца семьи Гамбино, одной из пяти влиятельнейших в штате. Несколько раз Готти попадал на скамью подсудимых, но всегда выходил сухим из воды. И каждый раз после того, как Тефлоновый дон (названный так, потому что, казалось, обвинения просто не липнут к нему) выходил из зала суда, его встречали десятки репортеров. На одной из видеозаписей даже слышны слова молодой девушки: "Мы хотим, чтобы его оставили в покое, мы его любим!" А вечером небо над Большим яблоком обязательно окрашивалось фейерверком — так мафиози передавал привет федеральным агентам. Люди любили его, любила его и пресса. Однако Готти удалось перещеголять даже Аль Капоне: в 1990 году гангстер попал на обложку журнала Time. Как и о Великом Аль, о Готти сняли множество фильмов.
МЫ ВООБЩЕ ПОЧЕМУ-ТО ЛЮБИМ УВЕКОВЕЧИВАТЬ ПОДЛЕЦОВ, ДЕЛАТЬ ИЗ НИХ ГЕРОЕВ, ПОСВЯЩАТЬ ИМ ФИЛЬМЫ И КНИГИ: ДЖОННИ ДИЛЛИНДЖЕР ПРЕВРАТИЛСЯ В НОВОГО РОБИНА ГУДА, А БОННИ И КЛАЙД — В ДЖУЛЬЕТТУ И РОМЕО ДВАДЦАТОГО ТЫСЯЧЕЛЕТИЯ.
В один день с “любимым гангстером Америки” скончался и Бенджамин Уорд — первый чернокожий комиссар полиции Нью-Йорка. Уорд 15 лет был верен девизу “служить и защищать” и, пройдя путь с самых низов, возглавил крупнейший полицейский департамент в стране. О смерти полицейского говорили лишь коллеги и близкие родственники. О смерти Джона Готти, который лежит рядом с другими криминальными знаменитостями — Лаки Лучиано и Карло Гамбино, — город твердил четыре дня. Так почему же мы готовы боготворить тех, кто, приставив пистолет к нашему виску, забирает наши деньги?
Еще с момента своего появления Коза Ностра вызывала интерес как у обычных граждан, так и у всяческих духовно богатых лиц. При том что “их дело” было совсем не правое: мафия промышляла грабежами, жестокими убийствами и рэкетом мелких и не очень коммерсантов, накачивала улицы смертоносным зельем. По сути, “сицилийские” ничем не отличались от каких-нибудь “солнцевских”. И тех и других породили смутные времена, и те и другие имели своеобразный “корпоративный устав”: в одном случае — омерта, в другом — понятия. Просто наши соотечественники носили спортивные костюмы, а их заокеанские “партнеры” — костюмы-тройки. Но почему-то именно образ джентльмена с томми-ганом обрел некий романтический ореол. Возможно, это связано с предрассудком, что мафия не трогает непричастных, однако говорить о непричастности к ней в Нью-Йорке 80-х с полной уверенностью не мог даже самый законопослушный гражданин. Ведь тогда синдикат контролировал всю торговлю одеждой, сбор и вывоз мусора, все портовые доки, все городское строительство, фултоновский рыбный рынок и аэропорт Кеннеди. Каждую неделю полиция находила брошенные склады с тысячами скелетов разобранных автомобилей: рекордным стал 74-й год, когда было угнано 77 000 машин. В начале 80-х экономисты из Уортонской школы бизнеса подсчитали, что мафия крадет, в лучшем случае, по 400 долларов в год у каждого американца. Помимо этого, киллеры убивали прокуроров, судей, свидетелей и обычных полицейских, ставя их перед выбором: серебро или свинец. Очевидно, что в такой системе непричастных быть не могло.
Примечательно, что в Италии “люди чести” вызывали далеко не благоговейный трепет. Именно поэтому фильмы про жертв мафии, такие как “Я боюсь”, пользовались не меньшей популярностью, чем саги с Бельмондо и Делоном, а комиссар Каттани продержался на телеэкранах аж пятнадцать лет.
ИТАЛИЯ ВИДЕЛА НАСТОЯЩЕЕ ЛИЦО МАФИИ, И ЭТО БЫЛО КОСТЛЯВОЕ ЛИЦО СМЕРТИ, КОТОРОЕ ВЫЗЫВАЛО ЛИШЬ ОДНУ ЭМОЦИЮ — СТРАХ.
Лицо отморозка, такого как, например, Тото Ринно, готового перерезать глотку любому, кто посмеет восстать против мафиозных порядков или христианских демократов — карманной партии мафии. В 80-х годах мафия устроила масштабный теракт — взрыв в поезде, в результате которого погибли 17 человек. В 93-м — целую серию взрывов в Риме, Милане и Флоренции. Всем также знакомо “убийство чести”, однако не каждый догадывается, что порой скрывалось под этим словосочетанием. В 2006 году солдат мафии всадил несколько пуль в свою сестру, ведь она забеременела от полицейского. Благородный мафиози выждал, пока сестра родит ребенка, ведь мафиозные обычаи запрещают убивать беременных, и только после этого расправился с родственницей.
“Этот фильм — приговор американской мафии и обвинение властей в безразличии к растущим угрозам нашей безопасности и свободы. Все происходящее на экране воспроизводит реальные события, а цель этого фильма — потребовать у правительства ответа на простой вопрос: “Что вы намерены предпринять?” Правительство страны — ваше правительство. Что ВЫ намерены предпринять?”
— Вступительные слова из фильма “Лицо со шрамом”.
В поэтизации мафии можно обвинить Голливуд, однако американские режиссеры и продюсеры, наоборот, всеми силами старались развеять магический ореол привлекательности, нависший над гангстерами. В 1930 году Ассоциация кинокомпаний Америки принимает кодекс Хейса, который, помимо прочего, запрещал показывать преступников в выгодном для них свете. Собственно, классические гангстерские фильмы 30-х годов, такие как “Маленький Цезарь”, “Враг государства” или “Лицо со шрамом”, ясно дают понять, что путь гангстера — это короткая дорога из грязно-желтого кирпича со следами запекшейся крови. И тот, кто ступит на нее, вряд ли доберется до изумрудного особняка живым. Актеры также отказывались играть “благородных разбойников”: Род Стайгер трижды отрекался от роли Аль Капоне, из-за того что сценаристы слишком уж приукрашивали образ гангстера. И именно по настоянию Стайгера первый художественный фильм о Великом Але заканчивался “торжеством справедливости”.
Позднее появляются фильмы Скорсезе, Де Пальмы и Леоне, в которых жизнь и судьба иммигранта или постояльца гетто показывается далеко не в радужных тонах. “Злые улицы”, “Казино”, “Путь Карлито”, “Неприкасаемые” — судьбы главных героев почти всегда трагически обрываются к концу фильма, а ремейк “Лица со шрамом” показывает, что американскую мечту можно купить только на честно заработанные доллары. В общем, фабрика грез штамповала свой продукт по рецепту, взятому еще у Достоевского: за преступлением всегда следует наказание. Однако это породило совершенно противоположный эффект: дамоклов меч в виде пистолета или наручников, который всегда висел над гангстером, сделал из него мученика.
ПРЕСТУПНИК В ГЛАЗАХ ЗРИТЕЛЯ ВИДЕЛСЯ УЖЕ НЕ КАК СОЦИОПАТ, ЗАХОТЕВШИЙ ЛЕГКОЙ НАЖИВЫ, А КАК ОТВЕРЖЕННЫЙ ОБЩЕСТВОМ ЧЕЛОВЕК, КОТОРЫЙ В БУРНОМ ПОТОКЕ “РЕВУЩИХ 20-Х”, ЧТОБЫ ЕГО НЕ СМЫЛО, МОЖЕТ ДЕРЖАТЬСЯ ТОЛЬКО ЗА РУКОЯТКУ ПИСТОЛЕТА.
Вот как характеризовал главного героя “Маленького Цезаря” американский кинокритик Джеральд Пири: “Символ депрессии, человека, совершенно выбитого из колеи, одинокого и заброшенного”. А такому герою, согласитесь, невозможно не сопереживать.
Так родился еще один персонаж новой американской мифологии — демон, который заигрывает с самыми темными сторонами нашей души. Но его привлекательность обусловлена далеко не “стокгольмским синдромом” ведь, согласитесь, одно дело сопереживать персонажу, но совершенно другое — сотворить из него кумира: около кинотеатра “Биограф” до сих пор собираются поклонники Диллинджера в день его смерти. Мы хотим побывать в шкуре этого демона, и симулятор Великого Угонщика Авто дает нам ответ, чем же она так привлекательна. За что мы так любим GTA? За просторы открытого мира? Вряд ли: сегодня свободно болтаться по улицам и путешествовать может почти что любой. Вседозволенностью? Почти. В конце концов, достать пушку и хорошенько повеселиться можно и в реальной жизни. И вседозволенность не была бы такой манящей без ключевого ингредиента — безнаказанности. Ты можешь взять спортивную тачку, пострелять в центре виртуального альтер эго Лос-Анджелеса, а потом прокатиться на танке по пригородам — и тебе ничего за это не будет. Эта пьянящая безнаказанность и делает вседозволенность такой сладкой.
И как бы киношники ни пытались убедить нас в неизбежности кары, порой на первый план выходят декорации шикарной жизни: дорогие тачки, шикарные девочки и море кокаиновых долларов. Привлекательность гангстера заключается в том, что это образ селфмейда, который добился всего “добрым словом и пистолетом”, у которого все было и ему ничего за это не было. А расплата — да, она будет, но где-то там, в конце пути, ближе к титрам преступник получит свои пулю или срок. К тому же, при всей неотвратимости наказания, в фильмах тюрьма видится чем-то далеким — абстрактным чистилищем, которое ждет тебя в будущем. Заметьте, в западных картинах мафия не ассоциируется с блатной романтикой, в отличие от отечественных фильмов про бандитских ментов или ментовских бандитов, где места не столь отдаленные являются не то что ключевой локацией, но скорее ключевым персонажем.
ОЩУЩЕНИЕ МНИМОЙ БЕЗНАКАЗАННОСТИ ПОДКРЕПЛЯЕТСЯ И ОБРАЗАМИ РЕАЛЬНЫХ ДОНОВ, КОТОРЫЕ ИМЕЛИ ВПОЛНЕ СЕБЕ ЛЕГАЛЬНЫЙ БИЗНЕС И ВЕЛИ НАСЫЩЕННУЮ СВЕТСКУЮ ЖИЗНЬ.
Готти владел бизнесом по поставке сантехники, Капоне — сетью прачечных. Боссы никогда не пачкали руки и именно поэтому обезглавить мафию было так сложно. Да и слепая фемида, на самом-то деле, не всегда карала виновных. Великий Аль, хоть и отправился в Алькатрас, но его камера больше напоминала комнату в пансионате. Лаки Лучиано, величайший “босс боссов”, умер своей смертью. Его правая рука — Меер Лански, благодаря которому Лас-Вегас из дыры в пустыне превратился в золотой оазис, не провел ни единого дня в трюме. Джо Адонис, Тони Аккардо, Фрэнк Костелло — все эти криминальные авторитеты спокойно дожили свой век на свободе. В свое время меня поразила история Генри Хилла, которого сыграл Рей Лиотта в фильме Скорсезе. Хилл в 70-х совершил два самых крупных налета за всю историю США, промышлял убийствами и наркоторговлей. В конце своей карьеры, теряя все, Хилл идет на сделку с ФБР, которое и выдает ему индульгенцию, как члену программы по защиты свидетелей. Нет, великой справедливости не последовало, и он не понес наказания ни от федеральных властей, ни от бывших подельников.
И вот уже начинает казаться, что красивую жизнь можно получить бесплатно, даром. Однако правда в том, что образ собирательного Диллинджера стоит на горе разлагающихся трупов. Не только тех, кому он пустил пулю в живот, но и тех, кто пошел по его грязным стопам, но так и не дошел до успеха. Это называется ошибка выжившего. Лучиано, Лански и прочие гангстеры, которые, может, и словили маслину, но до этого успели как следует насладиться жизнью — это выжившие, чьи судьбы нам известны. Однако никто не рассказывает истории тысяч неудачников, которые гниют в тюрьмах или на дне Гудзона. Они никому не интересны. В семье Лучиано триггерменов — непосредственных исполнителей убийств — пускали в расход после второй мокрухи. В перестрелках с полицией или другими джентльменами удачи пулю порой получали и случайные прохожие. Но яркие примеры слепят глаза и крепят веру, что пулю или кандалы получит кто угодно, только не я. Что ж, возможно. Но вы точно уверены, что удача улыбнется своей беззубой улыбкой именно вам?