— Билет на Железную Звезду. Взрослый.
— Двадцать кредитов. Когда возвращаетесь? На какое число заказать обратный шаттл?
— В один конец, пожалуйста.
Я поймала сочувствующий взгляд густо накрашенных глаз кассирши, успокаивающе улыбнулась и поплелась в зал ожидания.
Вечный сквозняк и дымный, смолистый запах. Что-то вроде пропитки для шпал, так пахнет там, куда я направляюсь. Звезда — планета-завод. Сталелитейная промышленность поработила эту небольшую человеческую колонию, поглотила, растоптала, замучила.
Если я скажу вам, что на планете весом пять секстиллионов тонн всего два ресторана, один кинотеатр и три миллиона перерабатывающих предприятий, вы сможете представить себе этот размах.
Заводы, везде заводы, с самодурством начальства и клубами едкого дыма от плавки металла, со воняющими кислыми щами столовыми и серыми лицами рабочих.
Очередной приступ кашля заставляет меня согнуться пополам. Ноют ребра. Нахожу глазами что-то вроде автомата с кофейной бурдой, поднимаюсь, медленно и тяжело переступая негнущимися ногами, прислоняю потрепанную финансовую карту к замызганному табло. Минус два кредита — грабеж средь бела дня.
И вот наконец у меня в руках то, что здесь на космовокзале гордо величают «кофе». Горячо, сладко и даже пахнет приятно. Блаженно жмурюсь, сжимая холодными пальцами стаканчик из пластика годного к переработке. Первый глоток согревает и дает сил дышать. На вкус конечно дрянь, ну что ж поделать?
В зале ожидания не больше десятка человек. Кто-то нервно наматывает круги, кто-то дремлет вдавившись в сиденье и опустив голову на грудь. Все с чемоданами, а у меня только маленькая сумка, в ней карточка с остатками кредитов, планшет и помада. Были еще таблетки от кашля, но закончились по пути на вокзал.
Медленно растягивая сомнительное удовольствие, допиваю синтетический кофе, бросаю стаканчик в стоящий рядом перерабатыватель. Древняя технология, простая как молоток — использованный пластик расплавляют, превращая в маленькое булькающее болотце. Когда его накопится достаточно, из горячей массы начинают лить стаканчики. Десятки, сотни, тысячи.
Такие аппараты есть и на Железной Звезде. Кажется там все помешаны на штамповке и масовом производстве. Штампуют все, начиная от металлических болванок, заканчивая новостями и даже людьми. Не то, чтобы их прямо штампуют… На Земле об этом не принято говорить. Нам под кожу вживляют чип, который запрещает некоторые несанкционированные действия: самоубийство, бегство с планеты, порчу имущества; он выделяет какое-то вещество, которое что-то там замыкает в мозгу, и тебе становится так тошно, что даже пошевелиться нельзя.
Я вот свой выжгла. Мало кто на это решается. Это больно и, говорят, может привести к смерти. Сначала нужно раскалить докрасна иглу и ввести под кожу в районе подмышки. Это, между прочим, больно. Коснуться горячим металлом чипа, это должно сбить его настройки. Повторять эту операцию следует до тех пор, пока не сможешь самовольно разбить тарелку. Чтобы пройти этот простейший тест мне потребовалось девять раз уколоть себя. Потом, в эйфории я переколотила всю посуду в общежитии.
В зале ожидания раздался звонок.
Шаттл номер пятьсот двенадцать прибыл на стыковочную платформу. Повторяю, Шаттл номер пятьсот двенадцать, следующий до космовокзала Железная Звезда, прибыл на стыковочную платформу.
Я хватаю сумочку, сдерживаю очередной порыв кашля и, пружиня кроссовками по покрытому серой плиткой полу, спешу к капсуле. Шаттлы стоят на платформе до пяти минут. Когда человечество открыло дрожащее пространство, полеты в космосе невероятно подешевели. Строго говоря, никто никуда не летит. Перемещается только выделенная область вокруг корабля.
Так что современные летательные аппараты за редким исключением не имею даже двигателя. Только держатель. Они походят скорее на бронированные трамваи, чем на настоящие космические корабли. На земле я ходила в музей и видела аппараты двадцатого и двадцать первого века, вот это — масштаб! Огромные, с ракетоносителями, и прочими прибамбасами.
А сейчас? Ну, что это? Бронетрамвай на сорок человек, который вызвали только для меня?
На Железную Звезду нет постоянных рейсов. Если кто-то туда соберется, ему или ей следует сразу озаботиться покупкой обратного билета, потому что там их не продают. Нет даже кассы. Только стыковочная площадка. Оттуда не улететь.
Я сбежала в грузовом отсеке товарняка. Страшно было и холодно. Слава Космосу, залезла в отсек, где перевозили термочувствительную аппаратуру. Как же не хочется возвращаться!
Подбегаю к шаттлу, почему их так называют — не имею ни малейшего понятия. Я еще могу развернуться и зашагать прочь. Прочь от этого места. Уйти. Не вспоминать про Железную Звезду. Забыть её как страшный сон. Я еще могу…
Уже нет.
Засовываю билет в щель для приема талонов, расположенный в боку летательного аппарата. Он с шумом втягивает бумагу, пищит, подсвечивает зеленым, скрежеща открываются старые двери.
А ты что думала, в это захолустье будут гонять новейшие модели? Да, нет, конечно, древние Ласточки ещё справляются.
Захожу в вагон. Пахнет сыростью, духота. Легкие снова перехватывает. Можно откашляться, в шаттле никого кроме меня.
Я часто прокручивала этот момент в голове, как я сяду в корабль, оглянусь назад, порыдаю, напишу записку и с решимостью в душе полечу навстречу своей судьбе.
А сейчас я не могу не то, что плакать, а даже оставить записку, потому что не знаю, как подписаться.
Имени у меня нет. Документы, конечно, в наличии, но тем именем, которое там указано, меня никто никогда не называл. Подписаться «землянка» значило бы поставить под угрозу паритет центра управления. Нет, не хочу быть замешанной в политических играх.
Просто сделаю то, что должна.
Пространство вокруг Ласточки зашумело и заискрилось. Шаттл двинулся в путь.
Я больна. У меня простой грипп. На Земле от него давно не умирают, но колонисты не имеют иммунитета к этому вирусу.
Я принесу смерть и горе целой планете. Планете, которая снабжает Землю металлом.
Я хочу, чтобы Земляне обратили внимание на Звезду. Иначе мы так и останемся рабами.
