Осенью 1916 молодой доктор со своей женой приехал на место службы в село Никольское Смоленской губернии. Доктор не был белоручкой, хотя и получил степень «лекаря с отличием» на престижном медицинском факультете Киевского университета. Он искренне верил в предназначение медика и до этой осени провел несколько тяжелых месяцев в прифронтовом военном полевом госпитале, а это был серьезный практический опыт.
Вот как описывает свое первое впечатление супруга Булгакова Татьяна: «Боже мой! Ничего нет, голое место, какие-то деревца… Издали больница видна, дом такой белый и около него флигель, где работники больницы жили, и дом врача специальный. Внизу кухня, столовая, громадная приемная и еще какая-то комната. Туалет внизу был. А вверху кабинет и спальня. Баня была в стороне, ее по-черному топили». Провинция.
Однако о муже она пишет с гордостью «Диагнозы он замечательно ставил. Прекрасно ориентировался…» и позже «Помню, он как-то сказал: „Как хочется мне всем помочь. Спасти и эту, и того. Всех спасти“»
А спасть нужно было многих и многих, в военное время ситуация с деревенскими больницами стала значительно хуже, а число обращений увеличилось – в губернии получило значительное распространение сифилиса, демобилизованные и раненые хлынули с фронтов в глубинку.
Своей специализацией в университете Михаил Афанасьевич выбрал детские болезни и со многими из них ему пришлось столкнуться в своей никольской практике. В ходе одной из практик, это была трахеотомия ребенка с дифтеритом, Булгаков отсасывал через трубку пленки из горла пациента. Ему показалось, что одна из пленок попала в его ротовую полость. Он обратился к жене, которая помогала ему и во врачебных делах. Вот её рассказ: « „Знаешь, мне, кажется, пленка в рот попала. Надо сделать прививку“. Я его предупреждала: „Смотри, у тебя губы распухнут, лицо распухнет, зуд будет страшный в руках и ногах“. Но он все равно: „Я сделаю“. И через некоторое время началось: лицо распухает, тело сыпью покрывается, зуд безумный. Безумный зуд. А потом страшные боли в ногах.»
Булгаков не выдержал побочного эффекта, но надо не забывать, что он то болеть себе позволить не мог – многие пациенты чувствовали себя гораздо хуже. Приказал фельдшерице сделать ему укол морфия. Это была распространенная практика в то время – купировать приступ морфием. (к слову, к моменту запрета широкого распространения морфия, а это только 20 года, многие врачи и даже их жены уже стали морфинистами).
За первым уколом последовал второй, тоже с целью уменьшить болевые ощущения от аллергической реакции. Следующие уколы были уже не обязательны, но они состоялись и молодой врач Михаил Булгаков влился в число зависимых от препарата «морфий».
В дальнейшем это скажется и на творчестве знаменитого автора. Не только в рассказе «Морфий», повествующем о сходной до деталей ситуации – молодой врач, глушь, морфий, но и в знаменитом «Мастере и Маргарите». Достаточно вспомнить эпилог «…Иван Николаевич проснется с мучительным криком, начнет плакать и метаться. Поэтому и лежит перед нею на скатерти под лампой заранее приготовленный шприц в спирту и ампула с жидкостью густого чайного цвета… Иван Николаевич теперь будет спать до утра со счастливым лицом и видеть неизвестные ей, но какие-то возвышенные и счастливые сны..».
Булгаков наркоман, как и все зависимые от наркотика люди, постепенно скатывался в пропасть. Через несколько месяцев после начала приема морфия в селе начали догадываться, что молодой врач страдает подозрительным недугом. К счастью, именно в это время его переводят в Вязьму, это уже город, в нем есть аптеки и бедная Татьяна с рецептами от мужа последовательно обходит все, выкупая необходимый препарат. Приходиться даже ездить в Киев.
«Вязьма — такой захолустный город. Дали нам там комнату. Как только проснулись — «Иди, ищи аптеку». – пишет Татьяна Николаевна.
При этом Булгаков страшно боится быть раскрытым, это повлечет принудительное лечение в больнице и потерю печати врача, а, следовательно, и практики, этого он вынести никак не мог.
Удивительным кажется избавление от страшной зависимости, при том, что реальная картина этого процесса неизвестна. Весной 1918 года семья вернулась в Киев, где доктор-морфинист занялся частной практикой врача-венеролога (как пригодился практический опыт глуши смоленской губернии). Здесь, якобы, один из друзей семьи, тоже врач, посоветовал Татьяне Николаевне подменять морфий дистиллированной водой, надеясь на эффект плацебо.
Представляя насколько ужасно состояние отказавшегося от дозы морфиниста в момент ломки, можно предположить, насколько правдива такая версия. Тем более, что до этого, как пишет Татьяна, ей пришлось выкрасть браунинг мужа – он угрожал ей убийством во время одного из приступов «похмелья».
Более вероятным является та версия, по которой Татьяна действительно добавляла в раствор дистиллированную воду, постепенно все больше размывая содержание наркотика. Без одобрения мужа ей бы это точно не удалось. На разрешение от зависимости у Мастера ушло почти три года.
Случай описанный здесь уникален.
Действительно, наркотик от себя не отпускает никого, только ценой неимоверных усилий, которые даются единицам, можно разорвать его путы. Безусловно, на успешное течение болезни положительно повлияла супруга писателя, не только не оставившая мужа в критическую минуту, но чрезвычайно поспособствовавшая его выздоровлению.
Подписывайтесь на наш канал. Психология в историях и консультациях. Интересно и практично!