Взять всю ответственность на себя – на это способен не каждый. Противостоять всем могут немногие. Сохранять абсолютную уверенность в себе среди любых бурь – дар на грани безумия. Что же спасает и бережет? Лишь знание, твердая убежденность, вера в то, что все тобою творимое – правильно, пойдет во благо твоей стране и потомкам.
Предыдущие главы: Глава 1. Глава 2. Глава 3. Глава 4. Глава 5. Глава 6.Глава 7. Глава 8.
…А спешить стоило. Время было динамичное. Мир – в который раз – словно бы сидел на пороховой бочке. Границы елозили, сферы влияния смещались, «слепые зоны» на картах стараниями многих и многих странников «проявлялись» вполне конкретными, четкими очертаниями берегов, морей, островов, прочерчивались русла рек, направления горных хребтов, заливы и озера… Целые страны сливались в одно целое с уже существующими, образовывались новые государства…
Китай был буквально растерзан Опиумными войнами, и «великие державы», получив свое в Поднебесной, перевели взгляд выше – на север, за Амур. Невельской в своей книге едва ли не в каждой главе рассказывает о явлении «странных людей» то здесь, то там.
«В последнее время на Сунгари и в Приамурье появляется довольно много иностранцев, которые доставляют об этом крае сведения своим судам, весьма часто появляющимся у берегов. Эти люди являются сюда в различных видах: какими-то толкователями (проповедниками), колдунами и шаманами и иногда называют себя русскими. Однако же где только возможно они стараются внушить как местному населению, так и маньчжурам, и даже некоторым из нас, злонамеренность к русским. Так, например, говорит Чихачев, после его приезда в устье Горина там был распущен слух, что все русские товары отравлены и что первый маньчжур, который наденет кофту из нашего сукна, иссохнет и что будто бы при проезде русских через деревню непременно умрет кто-либо из туземцев этой деревни. Один из подобных людей поселился было в горах на Сунгари. На вопрос маньчжуров, кто он и зачем живет тут, иностранец отвечал, что он будто бы какое-то высшее существо, которому все должны поклоняться. Этот ответ стоил, однако, ему жизни».
22 мая 1853 г. Невельской получил записку от Бошняка: «В заливе Хой я нашел стоявшее на верпе китобойное судно, шкипер которого (родом из Бремена) сообщил мне, что на Сандвичевых островах он слышал, что американцы нынешним летом будут в Татарском проливе и хотят занять бухту для пристанища своих китоловных судов».
Чуть ранее, 15 мая, нарочным из Аяна в Петровское доставили предписание генерал-адмирала Константина Николаевича (сына императора Николая I, с которым Невельской несколько лет плавал в эскадре адмирала Литке). В нем «старый знакомый» сообщал, что еще в ноябре 1852 г. из США вышли в море две экспедиции. Одна из них – для «обозрения берегов Тихого океана до Берингова пролива». Правительство штатов «просило внимания и содействия этим экспедициям, ежели бы они зашли в пределы наших владений».
Одним словом, интерес к этим краям проявлял не только Невельской. Корабли многих держав мира – едва лишь по весне сходил лед в Татарском за-(про-)ливе, оказывались у здешних берегов и словно бы несли караульную службу. Но российские суда в эти воды пока что не заходили. Увы.
Так что не случайно начальник Амурской экспедиции снабдил всех своих офицеров и местных жителей в близких к берегу поселениях грамотами на нескольких языках о том, что «От имени Российского правительства сим объявляется всем иностранным судам, плавающим в Татарском заливе, что так как прибрежье этого залива и весь Приамурский край до корейской границы с островом Сахалин составляют российские владения, то никакие здесь самовольные распоряжения, а равно и обиды обитающим народам, не могут быть допускаемы»…
О том, что это обязательно следует доводить до сведения всех встречаемых иностранцев и в особенности капитанов судов, Невельской непременно писал в каждом план-задании на каждую командировку. Даже если отправлял своих людей вглубь территории, а вовсе не к морю.
Меж тем к зиме 1852-53 гг. Амурская экспедиция оказалась просто на грани исчезновения. Виной всему – голод. 1 декабря 1852 г. на Петровской косе появилось кладбище, где упокоились первые жертвы.
Весь этот год люди не щадили себя, добывая бесценные данные об этом крае. Уже по результатам первых же командировок поняв, что граница с Китаем должна пролегать вовсе не там, где было принято считать, Невельской все же отправляет экспедицию за экспедицией, чтобы подтвердить эти сведения всесторонне. И заканчивается все походом Бошняка в ноябре-декабре все того же весьма насыщенного 1852 года сперва по реке Амгуни до подошвы Хингана, а после – вдоль него на юг и юго-запад, пока – в связке с данными, полученными Орловым и Чихачевым, – не было окончательно установлено, что «Хребет, пересекая Амур выше устья Сунгари, направляется между этой рекой и Уссури до Японского моря и Кореи; следовательно, согласно точному смыслу первого пункта Нерчинского трактата 1689 года, весь Нижнеамурский и Уссурийский бассейны до моря принадлежат России».
Чтобы закрепить этот край за собой, нужно выставлять посты, нужно сообщать иностранцам о том, что это – Россия. Нужно далее осваивать эти земли. Быстро. Очень быстро.
Но – уже точно зная, что это наша земля, и в очередных письмах «наверх» сообщая об этом и прося соизволения разместить посты не только в Кизи и Де-Кастри, но и еще в пяти пунктах вплоть до устья Уссури (а это уже куда как ближе к современному Владивостоку, чем к Петровскому) и на Сахалине, Невельской получает запоздалый ответ на свое более ранее послание. Государь «не изволил утвердить занятие селения Кизи и залива Де-Кастри, а также отправления экспедиции для исследования побережья Татарского пролива и рек Амура и Уссури». Но поздно запрещать то, что наполовину уже сделано.
Тем более что для себя Невельской все уже давно решил: «…я решился действовать вне повелений. Мне предстояло одно из двух: или, действуя согласно инструкциям, потерять навсегда для России столь важные края, или же действовать самостоятельно, приноравливаясь к местным обстоятельствам. Я избрал последнее».
Но для этого нужны люди. Средства их доставки (в том числе и морские). Нужно продовольствие. За последние два пункта ответственна Российско-Американская компания. Она «официальный поставщик» Амурской экспедиции. Однако в ответ на свой запрос Невельской получает… практически смертный приговор. И даже он – при всей своей выдержке – расценивает этот ответ «мягко» – как оскорбительный. Но в открытую пишет, что это решение ставит экспедицию на грань голодной смерти*.
В чем дело?
Вспомните барк «Шелехов». Он утонул. Удачно – у берега, мог бы в открытом море. Это при его «врожденных пороках» было неизбежно. А так – спасли людей, спасли груз. Однако безнадежный барк, его гибель, вписывают на счет Невельского и сообщают, что «убытки, понесенные Компанией вследствие гибели барка «Шелехов», (и прочих расходов) достигли уже 59 000 рублей, то есть суммы, определенной на экспедицию до 1854 года». А это значит – все, никакого «увеличения средств», и что особо цинично, да даже преступно – никаких «товаров и жизненных запасов» вплоть до «получения от торговли прибылей, могущих покрыть издержки Компании» (Да какая торговля! К тому времени экспедиция открыла не только уголь на Сахалине, но и золото в узле гор на истоках рек Амгуни, Зеи и Буреи). Ну или – особого распоряжения генерал-губернатора Муравьева. Или его величества.
Еще раз. Чтобы было понятно. 70 человек – на краю мира. Не сами по себе, их благословило правительство империи. Они выполняют работу во благо этой империи, причем в масштабах, куда больших, чем им предписано. Вокруг них – никого и ничего, откуда они могли бы быстро получить помощь. Зимой – ледяная пустыня, до ближайшего порта Аян «по суху» свыше тысячи верст по льду и снегу. Да и сам этот Аян отрезан от всего мира, зависит от запасов, доставляемых сюда летом. А летом – короткая навигация и только милостью столицы на редких кораблях сюда вокруг всего земного шара поставляется еда, оружие, все необходимое. И в этих условиях – такая переписка. Лето 1852 года. В экспедиции казенного продовольствия остается только до 1 октября!
К счастью, 18 июля на Петровский рейд вновь пришел корвет «Оливуца». Невельской пишет всем – Российско-Американской компании, генерал-губернатору Восточной Сибири Муравьеву в Иркутск, начальнику Аянского порта Кашеварову, губернатору Камчатки Завойко.
Этот край принадлежит России! Это доказано положительно и однозначно! Мы здесь – не для расторжки с гиляками и достижения коммерческих выгод частной компании! Мы здесь – для достижения государственной цели! Экспедиция – в критическом состоянии!
Таков был смысл этих посланий. Корвет «Оливуца» по приказу Невельского стал на какое-то время почтовым челноком. Он уходил в Аян с письмами, возвращался с крохами запасов – муки, сахара – всего, что сердобольный Кашеваров мог наскрести по сусекам в Аянских складах, хотя сам еще для нужд порта запасов не получал.
В конце концов Невельской решает расстаться с самым энергичным из своих офицеров – мичманом Чихачевым. Он снабжает его подробными инструкциями и разъяснениями и отправляет все на той же «Оливуце» в Аян и далее – в Охотск и Иркутск для объяснений с Муравьевым. И эта миссия принесла свои плоды. Но позже. Много позже.
А тогда время было упущено, и зима 1952-53 гг. была голодной. В прямом и самом жестком смысле этого слова. До такой степени, что отложив разведку местности, Невельской снаряжает несколько командировок исключительно с целью пополнения припасов – они выменивают у манчьжурских купцов водку, просо, чай, у гиляков – юколу.
Но несмотря на все старания – три смерти к декабрю 1852 г. Одна треть команды больна скорбутом (цингой) и другими болезнями. Только благодаря энергичным мерам удалось избежать более значительных жертв. В ту же зиму безнадежно было подорвано и здоровье молодой жены Невельского, которая как раз вынашивала первенца.
В экспедиции вообще шесть семей, и лишь каким-то чудом оказавшаяся в Петровском корова стала кормилицей-спасительницей для детей и в эту зиму, и после. Ее молоко делили на всех. Поровну. Независимо – дочь ли это начальника экспедиции или сынишка простого матроса.
Но это будет зимой. Пока же – лето, в самом разгаре навигация. Прекрасно понимая, что ни от кого никаких кораблей, пароходов и даже баркасов к этому времени он не получит, Невельской… открывает собственную верфь. Еще 14 апреля они заложили палубный ботик 8,8 метров длины и шестивесельный баркас – все по собственным чертежам. С тем расчетом, чтобы в начале июля спустить их на воду (не раньше, потому что в заливе Счастья лед вскрывается лишь в середине июня). И все было исполнено.
Плавсредства нужны были для одной из главных целей экспедиции – промеров фарватеров Амура. Ветвистый и заковыристый, бурный и ветреный, Амур-батюшка неохотно подпускал к себе исследователей. Еще в 1849, пытаясь войти в него на «Байкале», Невельской понял, что просто потеряет корабль: мели, перепады глубин, течения, перемены ветра… все это – не для парусных судов. А шлюпки и байдарки здесь – что щепки.
Но промеры делать нужно. И Невельской предпринимает попытку за попыткой, в конце концов – уже поздней весной 1853-го отваживается на последнюю, контрольную, и отправляет две опытных команды. Но Воронин и Разградский, едва не «захлебнувшись» в своих суденышках – только свежел ветер, тут же поднимались волны и захлестывали их шлюпки, – вынуждены были отступить. Без парохода не обойтись. Доказано. В который раз. Но пароход в экспедицию все не присылают. И, к сожалению, построить пароход в Петровском было невозможно. Это все же не баркас.
Кстати, Разградский – обратили внимание? – новая фамилия. Еще одна беда экспедиции – кадровый вопрос. Людей не хватает, офицеров не хватает. Но если пароход и «нижних чинов» хотя бы обещают, то офицеров – нет. Просто нет. Но Невельскому их исправно поставляет… корвет «Оливуца». Сперва с него «списался» Чихачев, а летом 1852 г., как раз когда при помощи корвета Невельской вел «голодную переписку» со всеми инстанциями, он как-то между делом, среди жалких крох сахара и муки, которые доставлялись в Петровское из Аяна, «обнаружил» и двоих офицеров. Разумеется, он тут же «предписал командиру «Оливуцы» лейтенанту Лихачеву оставить в экспедиции мичманов Разградского и Петрова и 10 человек из команды…» Все просто – нам нужны люди, мы их мобилизуем.
Что характерно, начальник Аянского порта Кашеваров, словно предвидя такое развитие сюжета, сам в своем письме как будто подсказывал Невельскому «правильное решение»: «Что же касается до офицеров, то они следуют на корвете «Оливуца» в Камчатку, и Вы, следовательно, сами распорядитесь»… Он и распорядился.
Ну и, само собой, – помните повеление государя не занимать Кизи и Де-Кастри? Невельской во второй половине 1852 года подготавливает все для того, чтобы исполнить это, но ровно наоборот. И 15 марта 1853 г. Бошняк занимает Де-Кастри, а чуть позже в том же месяце Березин не по-военному (потому что всего лишь приказчик, но какой!) скромно доносит в Петровское, что он «обосновался в селении Котово на озере Кизи».
Причем Невельской еще и сетует, что по недостатку сил и средств вынужден был ограничить район деятельности экспедиции в этом сезоне столь скромными границами! Но…
Словно бы нарочно затем, чтобы эти границы разорвать, посылает в глубокий и опасный рейд неутомимого Николая Бошняка. Которому, кстати, несмотря на лейтенантский чин, всего лишь 22 года, он родился 3 (15) сентября 1830 г. Бошняк отправляется к югу от Де-Кастри вдоль северного материкового побережья Татарского пролива. И довольно быстро развенчивает заблуждение, что, мол, берег этот неприступен и гол. Он находит здесь несколько заливов и бухт, пригодных для якорной стоянки судов, и открывает одну из великолепнейших гаваней в мире – залив Хаджи. Лейтенант Бошняк назовет его Императорской гаванью, присвоив ее бухтам имена царственных особ: императрицы Александры, великих князей Константина и Алексея и цесаревича Александра. Сейчас это – Советская гавань, но имена бухт – Александровская, Константиновская… – так и остались.
Однако добравшись до залива Хаджи, Бошняк (и, разумеется, Невельской) перешли уже все границы дозволенного.
На что рассчитывал Невельской? Что мог получить «в награду» за столь дерзкое непослушание? Громы и молнии. Гнев самодержца и чиновников помельче. Раздражение и шипение. Требования разжаловать, лишить всех чинов и званий, отправить в матросы… Невельской бы принял и это. Он был готов.
И… 26 мая 1853 г. с очередной почтой из Аяна капитан 1-го ранга Невельской получает… орден Св. Анны 2 степени с короной. Раз. Полномочия губернатора (или областного начальника). Два. Новый штат экспедиции. Три.
Причем, оцените штат: 240 «флотских нижних чинов» при восьми офицерах, сотня конных казаков с двумя офицерами, взвод горной артиллерии при двух офицерах, доктор, два фельдшера, содержатель имущества, целая канцелярия из 5-6 человек, священник с походною церковью… Целая армия! И… паровой баркас! Наконец-то. Обязали Российско-Американскую компанию.
Золотой дождь. За что? С чего вдруг? Причин несколько.
Во-первых, без сомнения, удалась миссия Чихачева. Благодаря ему «наверху» окончательно убедились и в ценности этих земель для короны, и в том, что России они должны принадлежать по праву. Причем в буквальном смысле – согласно заключенным ранее договорам, строго в рамках международного права.
Во-вторых, в Санкт-Петербурге убедились, что явление Амурской экспедиции в местах, уже «подаренных» Китаю, этот самый Китай не задело. Китай на бурную деятельность Невельского не реагировал. Никак. Понятно – империи в тот момент было не до Амура. Но тем не менее.
В-третьих… А вот в-третьих – это, пожалуй, гораздо интересней. Бюрократия. Бич божий России-матушки испокон веков. Как раз в это время – на рубеже 1852/53 гг. один из ключевых постов в бюрократической иерархии империи занимает давний знакомый и покровитель Невельского – великий князь Константин Николаевич. Романов. Генерал-адмирал. Сын императора действующего и родной брат императора будущего. Невельской в книге именует его пост скромно – управляющий Морским министерством. Но именно через это ведомство согласовывались и решались все вопросы по Амурской экспедиции. Причем морским министром был князь Меньшиков, горячий сторонник Невельского. Однако появление вместо него (или рядом с ним) особы царской крови, к тому же давно расположенного к будущему адмиралу и хорошо его знавшему, конечно, сыграло на руку. И Невельскому, которому судьба словно бы выписала карт-бланш, и России в целом. То было, бесспорно, удачным кадровым решением.
Ну и в-четвертых. Регион, за который так болел Невельской, – и в этом уже убедились все – был интересен не только ему, но и многим державам. Даже весьма далеким от этих мест.
Была и пятая причина – война. Потом ее назовут Крымской. Конечно, предвидеть когда именно она грянет, было невозможно, но нельзя было не замечать усилившееся напряжение в международных отношениях. Россия – в немалой степени «благодаря» политике министра иностранных дел графа Нессельроде (по совместительству – вы помните – одного из самых ярых противников Невельского**) все больше оказывалась в международной изоляции. Что в итоге привело к войне. Жестокому поражению (мы остались фактически без Черноморского флота). Смене императора. И – отставке Нессельроде. Но это будет после…
Итак, Невельской вроде бы получил все. Даже больше, чем он рассчитывал. Однако ему как будто мало. Тут же, еще не увидев ни одного из «выписанных» ему матросов-казаков-офицеров, он составляет отношение к генерал-губернатору Муравьеву, объясняя, что с присылкой к нему по сути целой армии, нужно бы озаботиться и средствами транспортировки (морскими, разумеется), без чего невозможно будет распределить все перечисленные команды по постам, а главное – своевременно снабжать их всем необходимым. Кроме того, остается еще главный вопрос – фарватеры Амура. Словом, Невельской запрашивает в свое распоряжение по сути маленький флот. И он вновь прав.
Но даже и представить не может, как развернется и изменится деятельность Амурской экспедиции в самое ближайшее время: среди лета 1853 года с почтой, которую в Петровское доставил родной ему транспорт «Байкал», Невельской получает повеление по сути от самого императора… Николай I приказывает занять Сахалин.
Если быть точным в деталях, Сахалин велено было занять Российско-Американской компании. Однако ее правление договорилось с генерал-губернатором Муравьевым, что в сжатые сроки, быстро и четко эту задачу лучше всех сможет выполнить именно Невельской. Он ближе. Он лучше любого погружен в местную обстановку, знает – причем буквально – все здешние рифы и мели. Ну и самое главное – энергичен и предусмотрителен.
Поэтому – на Сахалин!
Это стало важнейшей задачей ближайшего года. Однако Невельской не забывал и о всех своих прежних планах. В конце концов, задачи он всегда ставил себе сам.
- * В этих заметках уже не раз указывалось, что главным нашим путеводителем в этом путешествии стала книга Г. И. Невельского «Подвиги русских морских офицеров на крайнем востоке России». Поэтому в изложении и трактовке всех событий мы придерживаемся фактов и мнений, изложенных в этом труде. Сохраняем даже термины и названия, которых придерживался Невельской. Наиболее яркий в этом смысле пример – он именует местных жителей, обитавших на берегах Амура, гиляками, в то время как современное устоявшееся название – нивхи. Невельской почти везде называет преследовавшую их болезнь скорбутом, что является синонимом слова цинга. Мы везде оставляем так, как у Невельского, – гиляки, скорбут и т.д.
- Что же касается более серьезных вопросов – трактовки всех описываемых событий, оценок деятельности той же Российско-Американской компании, да и самого Невельского, то читатель должен понимать, что версия, изложенная в книге Невельского, – как минимум не единственная. Более того, в трудах, скажем, такого уважаемого и заслуженного историка, как академик Н. Н. Болховитинов, можно найти вот такое: «В 1850 г. компания (речь о Российско-Американской компании – прим авт.) при поддержке военных моряков с транспорта «Байкал» под начальством Г. Н. Невельского основала в устье Амура селение Петровское, куда вскоре прибыл бриг РАК «Охотск» с подкреплениями». Оборот очень странный. Роль Невельского в описываемых событиях была, мягко говоря, несколько заметнее. Кстати, обратите внимание на инициалы Невельского, приводимые академиком – Г. Н., в то время как он – Геннадий Иванович.
- Впрочем, даже этот маленький пример говорит лишь о том, что ко всему прочитанному всегда нужно относиться критически. Любой источник, в том числе и книга Невельского, – это лишь ОДИН ИЗ источников, если речь о серьезном историческом исследовании. Но если уж такой источник есть, то его нельзя не учитывать. У нас же – не исследование. Автор – не историк. Это просто путешествие. По следам человека, который для России сделал немало. И – было время – труды его казались недооцененными.
- **Все выше сказанное относится и к трактовке (в рамках этих экспедиционных отчетов) деятельности и роли графа Нессельроде.
У нас будет еще много интересного. Подписывайтесь на канал Русский следопыт, ставьте лайки