Сплетаются миры в живые пряди,
Тугой косой обвив ее чело.
В сияющем венце дух вечности витает,
И нити серебра Землею намело.
Астролог уютно утопал в большом мягком кресле, лениво наблюдая за ускользающим за штору лучом солнца. На его коленях покоился солидной толщины блокнот. Рука поглаживала зеленую плотную обложку, но никак не решалась открыть ее. Прошло уже больше трех месяцев, как он подобрал найденыша. Блокнот, кем-то оставленный в сквере на скамейке, плотно исписанными страницами выдавал свою дневниковую суть. Бросить его на произвол судьбы душа не лежала, но и самовольно присваивать чужие записи было недопустимо. Дилемма решилась быстро, Астролог на время приютит блокнот, расклеит в окрестностях сквера объявления о пропаже и подождет появления хозяина, вернее, хозяйки дневника, судя по аккуратному почерку, которым были заполнены страницы.
Так он и сделал. Но, время капало разноцветными днями, а незнакомка на пороге дома так и не появлялась. Зеленая обложка пухлого блокнота, поселившегося на рабочем столе, постоянно соблазняла Астролога чуть видимыми краешками давно не белых страниц. Что за жизненные истории на них записаны? Какими дорожками шел человек? Плыл по течению судьбы или рвался ей наперекор? Вопросы толпились в голове, толкали локтями друг друга, постоянно напоминая о найденыше.
И вот сегодня почувствовалась теплота, исходящая от блокнота, дневник был готов открыться. Астролог положил его на колени, мысленно извинился перед неведомой хозяйкой за вторжение, на время замер и начал читать. Буква за буквой, слово за словом, фраза за фразой заманивали все дальше и дальше. Непрерывно перелистывались страницы. Время остановилось.
«Дааа... Неожиданно судьба еще одного человека появилась в моей копилке» — подумал старый Астролог, закрыв блокнот, и тихо улыбнулся. От прикосновения к великому таинству воплощения человека, он ощутил светлую радость и умиротворение. Уловив приятные теплые эмоциональные волны, расходящиеся кругами по комнате, черный упитанный кот лениво прыгнул на колени Астролога, а потом на клавиатуру компьютера. Накрыл ее целиком и сладостно расслабился, полностью игнорируя попытки мастера скинуть наглеца. Теперь никакая сила уже не могла сдвинуть Плутона с места.
Благостное состояние Астролога быстро сменилось нетерпением, как у гончей перед азартной охотой. Он хорошо знал и любил это чувство, предваряющее увлекательную игру с непроявленным. Ему предстояло построить натальную карту хозяйки дневника - Аси, основываясь на дате ее рождения и на описываемых событиях. А потом с помощью гороскопа вытягивать ниточку за ниточкой из клубка жизни, выявляя рисунок ткани, сотканной судьбой. Астролог решил перечитать первые страницы дневника, он помнил, что в них было достаточно информации для построения карты Аси.
«Я родилась 23 мая 1954 года около 6 часов вечера в добропорядочной педагогической семье. Мой папа преподавал в институте, мама работала воспитателем в детском саду, а бабушка начинала нашу педагогическую династию, учительствуя в мужской школе на Якиманке. Однажды, удовлетворяя внезапно вспыхнувшее любопытство, я углубилась свою в генеалогию и обнаружила, что почти все остальные предки были инженерами или военными. Одного из пра-пра-дедушек даже удостоили чести быть в команде машинистов первого российского поезда, прокатившего с ветерком из Питера в Царское село нашего Государя Императора.
А самый далекий пра-пра-пра…, информацию о котором удалось откопать моей питерской родне, оказался итальянцем из армии Наполеона. В 1812 году при отступлении французов его, раненого, оставили в деревне под Смоленском. Видно, времени у моего пра-пра-прадедули хватило не только на лечение, но и на любовь с милой аборигенкой, в результате которой появился русский бамбино с черными кудрями. Кстати, горячая кровь и черные кудри южно-европейского красавца мощно проявились во внешности и в характере моего младшего сына. Конечно, интересно было бы порыться в родовых истоках обстоятельно, но все руки не доходят. Может, дети или внуки заинтересуются, что-то увлекательное раскопают и расскажут мне, ленивой бабуле. Ну, а о близких предках я, естественно, знаю чуть больше.
Мои родители начали свою семейную жизнь в трехэтажном особняке на Шаболовке. Их симпатичный домик стоял прямо у стены Донского монастыря. Кстати, он и сейчас там обитает, правда, благодаря строительному тюнингу, приобрел купеческую важность и респектабельность.
Только не подумайте лишнего, мои предки занимали только одну двадцатиметровую комнату в коммуналке на первом этаже. Там дружно и плотно размещались бабушка с дедушкой, мама с папой и я. Думаете это все? Нет. Еще три маминых брата и сестра. Да, и кошка. Конечно, было тесновато; спальных мест катастрофически не хватало, поэтому моя тетушка, которая всего на шесть лет была старше меня, спала на стульях, приставленных к пианино. Ну, а мне, как грудному, только народившемуся ребетенку, привольно жилось и в коляске.
Количество метров, приходившихся на одного человека, было сильно меньше существующей в то время нормы, поэтому родителям вскоре после моего рождения выдали ордер на отдельную жилплощадь. И переехали мы с мамой и папой в старый двухэтажный деревянный дом, стоящий здесь же, прямо во дворе бабушкиного особняка.
В этом страшном жилище скрипело все: и темная лестница, ведущая на наш второй этаж, и двери, и стены, и пол с огромными щелями. Снизу доверху его пронизывала старая печь, которая жутко завывала и гудела зимними вечерами. Мне казалось, что она мечтала не уютно обогревать жителей старого дома, а набраться смелости и однажды рычащей ракетой взмыть в небо. Моя кроватка стояла как раз около печки, облицованной белым кафелем; зимой ладошки к ней сами тянулись, а летом не хотелось даже мизинчиком касаться холодной скользкой поверхности.
Это чудище во время моего еженедельного купания в большом железном тазу на общей кухне, становилось беспощадным врагом — страшным огнедышащим драконом, убежать от которого было невозможно. Она раскалялась так, что из ее пасти во все стороны летели искры, а от жара было невозможно дышать. Эту еженедельную экзекуцию, называемую мамой «купание», я боялась и ненавидела. Малого того, что огонь, жар и духота меня убивали; еще приходилось испытывать жгучий стыд от вынужденной демонстрации своего голенького тельца соседям, разгуливающим по кухне с кастрюлями и чайниками в руках.
Места в нашей крошечной комнатенке хватало только на мою детскую кроватку, родительский матрац, к которому папа прибил ножки, и на маленькую этажерку для книг. Где лежали все наши вещи, я что-то даже вспомнить не могу. Роль стола, на котором мы ели, и где папа работал над диссертацией и лекциями, выполнял широкий подоконник.
Этот темный старый деревянный дом мне совсем не нравился, поэтому я часто бегала к бабушке. Отмечусь у мамы, мол, пошла гулять во двор, а сама ныряю к бабуле. Пристроюсь где-нибудь в уголке дивана и тихонько наблюдаю за всем происходящим. В эти моменты я надевала шапку-невидимку и превращалась в чуткую антенну, впитывая все увиденное и услышанное. Как дядя влюбился на международном фестивале молодежи и студентов в девочку из Чехословакии; но поддерживать отношения с иностранкой было нельзя из-за какого-то КГБ. Как можно из одной пачки пельменей приготовить и первое, и второе на всю семью; хорошо, что не компот сварить. Как пристают к теткиным подружкам ребята из соседнего ремесленного училища, которые ходили мимо нас в столовую завода «Красный пролетарий».
Кстати, мы с бабушкой тайком бегали в «кырпыр» (так смешно все называли большущий металлообрабатывающий завод), чтобы полакомиться холодным свекольником. Он был такой вкусный! Кисленький, холодный, сочного фиолетово-красного цвета с островком белой сметаны и с круглым желтым глазом половинки вареного яйца! Аромат душистого черного хлеба, куски которого свободно лежали на каждом столе, довершал любимую гастрономическую картинку. Но о наших кулинарных вылазках я молчала как партизан; иначе, бабушке бы здорово влетело от мамы за кормежку в общепите.
В моем любимом особнячке на Шаболовке всегда шумела молодежь, обсуждая свои дела и веселясь; на столе сама собой появлялась какая-то еда, живущая там вперемешку с чистыми и грязными тарелками; дед дымил «Беломором» и читал вечную «Правду», неразлучная с ним кошка терлась о дедовы ноги в валенках и довольно урчала. Бабушка, в неизменном байковом халате, не обращая внимания на этот караван-сарай, читала «Новый мир» или листала любимый «Огонек». Все это бурлило под аккомпанемент непрестанно бубнящей, никогда не выключаемой черной тарелки радио. Сейчас из такого бедлама я бы убежала без оглядки, а в детстве дом бабушки для меня всегда был чем-то теплым, интересным и очень добрым; в нем дышалось вольно и беспечно; через его окошки я узнавала — какой он, мир».
Астролог закрыл дневник и повернулся к компьютеру, потирая от нетерпения руки. Но, не тут-то было! Плутон накрепко слился с клавиатурой. Спихнуть отяжелевшего сонного кота со стола было уже невозможно, поэтому мастер решил обойтись без умной техники и построить радикс по старинке, вручную. Продлевая удовольствие от скорого погружения в любимое дело, он начал медленно готовиться к работе. Эфемериды и справочники искать не пришлось, они всегда были под рукой; девственно чистые листы бумаги манили и искушали. Астролог остро заточил цветные карандаши, достал любимый циркуль и на минуту прикрыл глаза. «Господи! Позволь мне раскрыть гороскоп человека во благо его. Помоги не коснуться судьбы, не навредить, не ограничить личную волю. Но открыть главное в жизни, найти точки силы и намеченный Путь. Укрепи во мне принцип невмешательства и уважение к выбору человека, каким бы он ни был».