Много ли есть на свете художников, которые были бы настолько узнаваемыми, чтобы появиться в детском мультфильме? Пожалуй, даже писателей или композиторов окажется больше, а художник — с одной стороны, всегда в тени своих работ, с другой — куда дальше от звания «звёзд», чем прочие творческие люди. За всех отдувается мексиканская художница Фрида Кало: спустя 63 года после смерти она остаётся, пожалуй, самой узнаваемой среди коллег по цеху — настолько, что стала героиней недавнего мультфильма «Тайна Коко» от Pixar и Disney.
«Тайна Коко» рассказывает о своеобразном чистилище, в котором умершие пребывают до тех пор, пока в мире живых их окончательно не забудут — чтобы затем сгинуть уже окончательно и бесповоротно. Появление здесь Фриды символично вдвойне: во-первых, как и все мексиканцы из традиционных семей, она тоже верила в День мёртвых и связанные с ним легенды; во-вторых, даже земная жизнь художницы прошла как будто меж двух миров. Короткие всплески бурной, яркой, увлекательной жизни оттенялись для неё долгими периодами болезней. И, как ни странно, именно эта мрачная сторона существования приносила ей наилучшие творческие плоды: «Моя живопись несёт на себе печать боли», — говорила Фрида. Она и подумать, наверное, не могла, что и в следующем веке будет оставаться знаменитостью, а картины, запечатлевшие её боль, будут бесконечно тиражироваться в сети, на значках и футболках. Забвение и повторная смерть в лимбе Фриде Кало не грозит совершенно точно.
«Я начинаю привыкать к страданиям…»
Рождённая в семье эмигранта из Германии (что немаловажно, фотографа по профессии) и наполовину индианки, наполовину испанки, Фрида не отличалась выдающимся здоровьем с самого детства. К примеру, фирменные длинные юбки, которые она носила всю жизнь и во многом популяризировала, скрывали, насколько неодинаковыми были ноги художницы: правая осталась намного более тонкой, чем левая, после девяти месяцев борьбы с полиомиелитом. Чтобы нивелировать последствия болезни, отец заставлял 7-летнюю девочку заниматься нетипичными видами спорта: плаванием, футболом, борьбой — можно представить, какой белой вороной была девчонка с такими увлечениями на улицах патриархального Мехико 1910-х годов.
К слову о патриархате: в 1922 году Фрида Кало оказалась в узком кругу из 35 девушек-студенток так называемой Препаратории (Национальной подготовительной школы) и быстро завоевала статус человека, готового отстаивать гендерное равенство и свои права в целом. Годы учебы стали для нее определяющими: именно тогда она познакомилась с будущим мужем Диего Риверой, а также с Алехандро Гомезом Ариасом, лидером молодежной прокоммунистической группы «Качучас». Он и стал первой большой любовью в жизни Фриды — а Ривера, работавший над фреской «Сотворение мира» для кампуса Препаратории, тогда был увлечен таким количеством женщин, что на совсем еще юную Кало даже не обратил внимания. Вместе с Ариасом 18-летняя художница попала в тяжелую аварию: автобус, в котором она ехала, врезался в трамвай.
«Неправда, будто люди в первую минуту осознают, что с ними произошло, неправда, будто они плачут. Я не плакала. От толчка всех нас бросило вперед, и обломок одной из ступенек автобуса пронзил меня, как шпага пронзает быка. Первое, о чем я подумала, это хорошенькая пестрая безделушка, которую в тот день купила и взяла с собой. Я попыталась ее найти, думая, что авария несерьезная. Вот так я потеряла невинность», — рассказывала Фрида Кало позже об этом эпизоде. Одиннадцать переломов ноги (на этот раз левой), тройные переломы позвоночника и таза, переломы шейки бедра и нескольких ребер: обломок вошел в левый бок и вышел через влагалище.
Как запишет она позже в своем дневнике, дни в больнице заставили ее понять и прочувствовать значение непереводимого испанского слова aguantar, «терпеть». «Я начинаю привыкать к страданию» — писала она через два месяца после аварии, называя это хорошей новостью. Из больницы ее перевозят в родительский дом в Койоакане, где мать оборудует для дочери специальную кровать с балдахином и подставкой под мольберт: именно тогда, на излете 1925 года, Фрида Кало принимает решение стать художницей. Алехандро уезжает на учебу в Германию, врачи сообщают, что девушка никогда не сможет иметь детей, учеба в школе приостановлена на неопределенный период — одиночество становится лучшим (и худшим) другом Фриды.
Благодарная жена Пигмалиона
Однако Фрида Кало никогда не стала бы Фридой Кало, опусти она в тот момент руки. Напротив, помимо творчества, она пользуется любым мало-мальским предлогом выйти из дома — в корсете ли, на костылях: студенческие и революционные кружки, творческие и политические встречи составляют основу социального ландшафта в среде Национальной подготовительной школы. Место это становится центром притяжения для всей публики, которая мечтает видеть Мексику обновленной — революция в Центральноамериканской стране произошла в 1910-м (одно время Фрида даже указывала эту дату годом своего рождения), но, как это всегда бывает, по сути продолжалась несколько десятилетий. Здесь Фрида знакомится с коммунисткой Тиной Модотти, которая выступала эдакой Анной Шерер в мире «красных кружков». На одном из таких салонов юная художница и познакомилась ближе с Диего Риверой — человеком, который недавно вернулся из долгого путешествия в Европу, включая Советский Союз, где он даже писал портрет Иосифа Сталина.
«Фрида притягивает к себе Диего — любовью, которую он читает в ее глазах, восхищением, которое она испытывает перед ним. Ее юность и свежесть восприятия покоряют этого зрелого, много пережившего мужчину. В ее присутствии людоед превращается в Пигмалиона», — так описывает начало их отношений французский писатель Жан-Мари Гюстав Леклезио, автор биографической книги «Диего и Фрида» и лауреат Нобелевской премии по литературе. И добавляет, что когда Диего впервые побывал в гостях в доме Кало, Фрида встретила его сидя на дереве и насвистывая «Интернационал»: за таким ребяческим озорством скрывается желание поучиться у признанного мастера. «Я просто девушка, которой нужно работать, чтобы жить. В искусстве я не любитель и не знаток. Мне нужны советы знающего человека», — говорила она Ривере, который был старше на 21 год, успел поработать над украшением Мехико вместе с великим Хосе Давидом Сикейросом, стать одним из лидеров Коммунистической партии Мексики, подружиться с Пабло Пикассо и десять лет прожить в Париже.
Поженились они в Койоакане 21 августа 1929 года, и первые месяцы после свадьбы оказываются самыми счастливыми как минимум в жизни Фриды. Она в порыве любви преображается в угоду Ривере: перестает носить форму революционерки в стиле Тины Модотти, одевается как индеанка, переезжает вместе с мужем в глухой провинциальный городок Куэрнавака. Там Диего работает над росписью дворца Эрнана Кортеса, а после завершения этих муралей получает новый заказ — в Соединенных Штатах. Пребывание в Сан-Франциско становится для Диего и Фриды медовым месяцем, но с каждым новым переездом отношения между творческими людьми становились все менее теплыми: Нью-Йорк, Детройт, Мехико, снова Нью-Йорк, вновь Мехико — очередное перемещение было для их брака перемещением на ступеньку вниз. Фрида чувствовала, что в желании угодить мужу начала терять себя, заметила, что даже стиль ее живописи изменился под влиянием Диего — и бросилась это исправлять.
Невозможное материнство
Впрочем, семья Риверы и Кало с самого начала не была похожа на все другие: муж и жена жили в разных домах и работали в отдельных студиях, а Диего Ривера отнюдь не отличался супружеской верностью — одной из его любовниц была родная сестра Фриды, Кристина. Когда эта история всплыла на поверхность, Фрида погрузилась в депрессию и обрезала свои длинные волосы, а также — как она делала всегда в кризисные моменты — написала несколько выразительных автопортретов. Помимо извечных печали и одиночества (не случайно почти всегда Фрида на своих картинах как будто парит посреди пустоты), лейтмотивом ее творчества оставалась тема материнства. Дважды пыталась Фрида забеременеть и родить ребенка, дважды эти попытки заканчивались выкидышем. Связанные с этим и с другими недугами переживания отразились, к примеру, в картине «Госпиталь Генри Форда» (1932): на ней обнаженная Фрида лежит на постели в луже крови, а вокруг парят, связанные с женщиной кровеносными сосудами, цветок, зародыш, тазовая кость и медицинские инструменты, более похожие на орудия пыток.
Схожий мотив угадывается и в знаменитой работе «Сломанная колонна» (1944): в 1940-е годы здоровье художницы в очередной раз ухудшилось, и отголоски старой аварии вынудили ее носить стальной корсет в течение пяти месяцев. Фрида не могла не то что работать: ей трудно было двигаться и даже дышать. «Стоящая посреди голой пустыни под грозовым небом, почти обнаженная, уязвимая и беззащитная фигура — олицетворение одиночества и боли, груз которых стал невыносимым для одного хрупкого человека», — описывает сюжет этой картины портал artchive.ru.
В 1939 году Диего и Фрида расстались, чтобы спустя год вновь обручиться и уже не расставаться со самой смерти Фриды. Большую часть этих последних лет художница проведет в постели, лишь изредка выходя на публику — все больше на политические мероприятия, митинги в защиту женщин и обездоленных. Как вспоминала Гваделупе Ривера Марин, дочь Диего от предыдущего брака, у Фриды в эти годы «стремление иметь ребенка превратилось в навязчивую идею, к которой примешивались отвращение и ужас. Помимо чисто внешних причин — последствий аварии, недостатков телосложения, перенесенных болезней, — Фриде мешал ее тайный страх перед материнством. Под влиянием этого страха у нее выработался комплекс вины, который пронизывает все ее творчество». Гормональные нарушения и аномалии внутренних органов стали для Фриды Кало предлогом, чтобы уйти от реальности — и создать себе мир фантазии, в котором центральное место вновь занимал культ Диего. «Диего — начало, Диего — строитель, Диего — мой ребенок, Диего — вселенная», — пишет она в своем дневнике.
Гангрена в правой ноге, обнаруженная в 1950 году, окончательно лишила Фриду шансов поправиться. Будучи прикованной к постели, она продолжала писать все новые и новые картины, регулярно фиксировать свои мысли в тетради, общаться с друзьями по переписке (среди таковых был французский сюрреалист Андре Бретон, который открыл Фриду европейским ценителям искусства в 1940-е). В 1953 году Фрида Кало приняла участие в открытии персональной выставки в Мехико — это был последний для нее выход в свет на обеих ногах: через пару месяцев правую ногу пришлось ампутировать. Вдохновенный и трогательный «Автопортрет с Диего на груди» (1954) — одна из последних работ художницы: в июле 1954 года 47-летняя художница скончалась в своем доме от воспаления легких. Говорили, что подлинной причиной смерти было самоубийство, однако в это поверить трудно: стоицизма в этом человеке было больше, чем многие из нас могут себе вообразить.
