Вика нервно смотрела в окно своего рабочего кабинета. До чего же она не любила позднюю осень! Какая это мерзость голые деревья. Как голые тела. Фу! Неприлично как-то.
Вике нравилось заводить себя, а потом разрядиться на подченьонных, как гром... и тут же успокоиться. Таков темперамент, а что?! Она понимала, что не права, но ничего не могла с собой поделать. Всякий раз жалела об этом, но больше всего жалела Себя.
В отделе, которым руководила Виктория Николаевна одни относились к ее «взрывам» снисходительно, оправдывали избалованностью родителями и мужем; другие — ругали за несносный характер. Но были единодушны (особенно в дни выплаты премий) в ее оценке как руководителя: «Не баба — золото, руководитель — супер-класса. За Витькой (так звали ее за глаза), как за каменной стеной».
Это прозвище Вике явно не подходило: она была очень женственной и привлекательной. Несмотря на свои сорок лет, оставалась тоненькой, стройной, с легкими движениями лани. Посетители (от кляузников до деловых людей), даже при категорическом «нет», выходили из ее кабинета просветленными — чего не простишь красивой женщине!
Это «нет» постоянно сопутствовало и притязаниям многочисленных поклонников Вики, особенно тем, кто безоговорочно капитулировал перед ней. Вот тут ее раздражению не было конца.
— Разве это мужчины! Прогибаются так, что вот-вот сломаются! — возмущалась Вика. — Хлюпики! Коты!
В такие взрывоопасные минуты секретарша (пожилая женщина, которой давно бы пора на пенсию) вносила в кабинет Вики горячий, ароматный кофе и уже зажженную (тоже ароматную) сигарету. Спустя минуту гнев остывал, и перед вами снова была неотразимо женственная Вика, теплая и домашняя. Так и хотелось погладить ее, как котенка, по мягкой, нежной шерстке.
Вика не скрывала своего восхищения сильными и мужественными мужчинами. «Но таких, — с сожалением констатировала она, — как майский снег, почти не встретишь».
Но, похоже, такой все-таки был.
«Он» часто звонил в полдень, вместе с сигналом точного времени. Сотрудники, если по какой-либо причине оказывались в кабинете Виктории Николаевны, могли наблюдать, как во время разговора с «ним» ее голубые глаза светлели, щеки розовели, рот приоткрывался, как у ребенка во сне. Выслушав, Вика непременно говорила ему «да». Эмоции — удел женщин, в ее глазах еще долго просматривалась «сумасшедшинка».
«Он» молчал уже около месяца. Но вот сегодня, когда Вика так яростно ругала осень, телефон зазвонил, как всегда в двенадцать. Вика, бросив взгляд на настенные часы, схватила трубку.
— Алло, это я, — радостно проговорила она.
— А это я. Приехал. Очень соскучился. Жду тебя, козочка моя бодливая...
— Где ты? — почему-то шепотом спросила Вика.
— На зимней даче, у отца! Заезд от кольцевой дороги, через мост, помнишь?
Вика вспомнила. Они ездили туда ранней весной. Река снесла мост, и Он на руках перенес ее на другую сторону. Вика еще спросила: «Ты не боишься заболеть?»
— Ты меня любишь, — ответил Он, — значит, ни в коем случае не заболею.
И действительно, не заболел.
— А как же мост, неужели опять машину оставим у реки?
— Вика, любовь моя, военные построили мост, глаз не отведешь — красавец! Приезжай пораньше, я жду.
— Господи! Как же здесь хорошо, а за окном слякоть и холод, — задумчиво говорила Вика.
Он нежно гладил ее виски и целовал то в переносицу, то в угол рта.
Ей нравились его ласки.
— Как ты раскраснелась от коньяка, — улыбнулся Он.
— И вовсе не от коньяка. Я так соскучилась по тебе, — и с пафосом в голосе продолжала. — Это кровь бурлит от восторга — ты разбудил во мне женщину. Когда предстану перед Богом, скажу: «Каюсь во всех грехах, кроме одного — о нем я не жалею». Вика посмотрела ему в глаза.
— Как ты думаешь, Бог простит меня?
— Конечно, Вика. Тебя любят все и все тебе простится. Иди ко мне.
— Ты снова за свое, я тебе, можно сказать, стихами говорю, а ты?
Во сне Вика разговаривала с Богом.-В ответ на просьбу о прощении она услышала знакомые слова: «Тебя любят все и все тебе простится... » Вике стало так хорошо, что не хотелось уходить из сна. Он будил ее уже около получаса, чтобы выяснить, поедет она домой или останется до утра.
— Поеду, — упрямо ответила Вика. — Меня ждут дома сын и муж. Семья — святое дело.
— Поедем вместе?
— Нет, с таким как ты сейчас, мы никогда не доедем до Москвы. Я одна, милый! Утром позвоню тебе, а вечером снова приеду. Привет!
У машины Вика еле вырвалась из его объятий.
— Ты что меня так целуешь? Сохрани энергию на завтра, — весело крикнула она на прощанье...
Утром Он проснулся от стука в дверь. Соседка, как всегда словоохотливая, принесла молоко и ржаного хлеба.
Она затрещала уже с порога.
— Слышь, уже 11 часов, вставать пора, сейчас отец приедет, будет недоволен, у тебя в хате непорядок. Одевайся там двое военных тебя ждут.
— Зачем?
— Позвонить хотят. В поселке-то только у вас телефон. Сельсовет далеко.
— Верно, тетка Настя. Только жаль, что я проспал телефонный звонок из Москвы, так хотелось с Викторией поговорить, она вчера обещала меня разбудить.
— Кто? Кто обещал? Вика?
— Ну.
—Не нукай! Не запряг! — отрезала тетка Настя. Неожиданно повернувшись, она тихо спросила:
—Вика? Она разве была здесь вечером?
— Ты что, тетка Настя, машину не слышала?
—Нет, я рано уснула, — она покачнулась, выронила из рук посуду и присела на стул.
— Что с тобой?
Из глаз тетки Насти катились слезы...
— Военные-то, эти двое, знаешь, зачем в Москву звонить хотят? Говорят, «жигули» с московским номером с моста упали, водителя ищут вдоль всей реки...