Александр Сергеевич Бабайкин был самым знаменитым алкоголиком на районе. Имея относительно интеллигентную внешность (чеховская бородка, старомодные круглые очки, неизменное серое пальто) и обладая минимальной эрудицией, он без особых проблем выпрашивал у прохожих копейку другую на пузырь.
Его, так сказать, коллеги ценили Бабайкина за щедрость и умение поддержать беседу на любую тему: от футбола до политики. Александр Сергеевич имел спорное, но оригинальное мнение по каждому вопросу. Участковый, и тот жаловал Бабайкина за сознательность и отсутствие дебошей в послужном списке.
Кто впервые встречал его, удивлялись: «Такой толковый мужик, а пьёт».
Старожилы грустно объясняли: «Он не всегда таким был. Раньше-то он ведущим инженером на заводе работал. Его даже начальником отдела хотели сделать, но завод закрылся. Жена уехала в штаты. Он с тех пор и пьёт».
«Брехня!» - возражали другие, «Никакой он не инженер. Он трубачом работал, пока за пьянку не выгнали».
«Не трубачом, он на фаготе играл» - поправляли их самые осведомлённые, - «И не за пьянку, а за то, что жену дирижёра соблазнил».
В общем, жил бы себе Сергеевич и дальше, всё больше погружаясь в алкогольный омут, если бы однажды не встретился c Таней.
Таня шла по улице, а из глаз её текли огромные слёзы. Точнее для взрослого человека обычные, а для третьеклассницы огромные. Бабайкин шёл ей навстречу и собирал бутылки.
Трудно найти двух более разных людей, но в тот момент они занимались одним и тем же: рылись в мусорках.
- Дяденька, - обратилась девочка к Бабайкину, и тот вздрогнул: к нему так не обращались лет десять.
- Что девочка?
- А вы не видели, случайно, книжку «Сказки Пушкина».
- Ещё как видел. В мусорке возле третьего подъезда пятнадцатого дома.
- Честно? - глаза девочки широко распахнулись, - Не врёте?
- Кончено нет, - грустно улыбнулся «дяденька» и достал из внутреннего кармана тонкую книжку, - А зачем ты её выкинула?
- Это – не я! Это – Гарик. Мальчишка такой противный из нашего класса. Спасибо вам огромное! – девочка схватила книжку и, прижав её к груди, стала танцевать на месте.
Бабайкин пробормотал «не за что», и собрался уже было идти дальше.
- А почему вы грустите? – вдруг спросила девочка.
Александр Сергеевич растерялся, не зная, что говорить. Врать девочке не хотелось. А сказать правду, что собирался продать эту книжку, что б купить пиво на опохмел, у него язык не поворачивался.
- И как это вы так точно запомнили, где лежала книжка?
- Просто запомнил, - пожал плечами Бабайкин, радуясь, что не придётся отвечать на первый вопрос, - Я привык запоминать вещи, которые делаю. Потом перед сном есть что вспомнить.
- И что же, вы всё запоминаете? И ничего не забываете?
- Нет.
- Так не бывает. Я вот, стих как выучу. А на завтра уже половину не помню. Вот начало:
«Ах ты, мерзкое стекло!
Это врешь ты мне назло.
Как тягаться ей со мною?
Я в ней дурь-то успокою.
Видишь как она…»
Нет.
«Слышишь как же…»
Ну вот, я же говорила. Всё забыла.
- «Вишь какая подросла!
И не диво, что бела:
Мать брюхатая сидела
Да на снег лишь и глядела!» – закончил Бабайкин.
- Точно! Вы, наверное, прочитали пока гуляли.
- Нет. Со школы помню.
- Это всё из-за слов непонятных. Что значит «брюхатая»? Это какое-то ругательство?
- Вовсе нет. Это значит беременная. Ну это когда…
- Я знаю, - Таня махнула рукой, - Мне бабушка рассказывала.
- А почему не мама?
- Мама в Америке, - вздохнула девочка.
- Мне жаль. Моя жена тоже… там.
- Мне не жаль. Я скучаю по маме. Но ей там лучше.
- И ты разве не хочешь, что б мама вернулась?
- Очень хочу, но ей там лучше.
- Хм… ну ладно, - кивнул Бабайкин и, оглядевшись, сказал, - Мне, пожалуй, пора. Пока, что ли.
- До свидания, дяденька.
Девочка вприпрыжку побежала в свою сторону, а мужчина потопал в свою.
«Ей там лучше, ей там лучше…» - ворчал про себя Сергеевич, роясь в мусорке, - «А как же я, спрашивается?»
Уже почти собрав полный пакет, Бабайкин неожиданно споткнулся и со всего размаху грохнулся на тротуар. Как и все собранные бутылки. И судя по звуку, ни одна не уцелела.
- Ах ты, мерзкое стекло! – в сердцах закричал Сергеевич.
Он бросился к пакету в тщетной попытке отыскать хотя бы одну уцелевшую, но увы.
- Вот это да! – восхитился кто-то рядом.
- Вы видели, да? – чуть не плача спросил Бабайкин у прохожего, - Всё утро их собирал.
- Я удивлён не произошедшим, а вашей реакцией, - отозвался высокий опрятный мужчина средних лет, - Не многие люди в подобной ситуации выражаются цензурно. Вы случаем не из Питера?
- Нет. Местный.
- А с инструментами дружите?
- Это с какими? – насторожился Сергеевич.
- В основном с метёлкой. Но ещё и молоток с пилой не помешают, - рассмеялся мужчина и протянул руку, - Я Григорий.
- Саша, - мужчины пожали друг другу руки.
- Я директор одного частного садика. И нам не помешал бы дворник с вашей выдержкой. Дети они же всё впитывают как губка. Так что… В общем, Саша, вы подумайте. Мы на Кальварийской располагаемся.
- А вас не смущает, что я… - Бабайкин сделал неопределённый жест, - Что я такой?
- Смущает. Но если сможете продержаться неделю без выпивки, работа ваша.
- Гм… хорошо. Я подумаю.
- Подумайте.
Александр Сергеевич выкинул пакет с разбитыми бутылками и пошёл домой. Вечером он не стал выходить к магазину, что бы попрошайничать. Отчасти он хотел избежать соблазнов, отчасти он почему-то боялся встреть Таню. Ему хотелось остаться человеком, который ей помог, а не человеком, от которого странно пахнет.
А на следующий день Бабайкин пошёл искать садик на Кальварийской. Куда его после долгих размышлений всё-таки взяли. Под честное слово не употреблять.
Александр Сергеевич сдержал слово.
И на первую зарплату выкупил из ломбарда свой фагот.