— Доброе утро, Нептун, – пожилой человек в ещё более пожилой тельняшке стоял на палубе корабля и смотрел на рассвет. По крайней мере, так можно было подумать, увидев его с пирса. А вот чайкам, высматривающим добычу в волнах, были видны глаза старого моряка. Не выцветшие голубые или серые, как может представиться, а полностью белые, как сами чайки.
Капитан старого судна, краска на котором облупилась по бортам до такой степени, что прочитать название не представлялось возможным, был слеп. Каждое утро он, будто ребенок, радостно спрыгивал с ржавой скрипучей кушетки, стоявшей в трюме, бежал к лестнице, хватаясь руками за стены, чтобы не упасть, после неуклюже выбирался по лестнице на покрытую подгнившими досками палубу. Там он распрямлялся в полный рост, глубоко вдыхал свежий морской воздух, чувствовал брызги воды, слышал крики чаек. И безошибочно направлял свой взгляд туда, где было солнце.
Он любил море. За все годы, проведенные в плаваниях, этот человек научился чувствовать его, стал его неотъемлемой частью. Он буквально видел каждую волну, ласково гладящую борта у ватерлинии, каждую парящую чайку, пикирующую вниз, чтобы снова взмыть в синеву неба с рыбой в клюве. Вот только на корабле дело обстояло совсем иначе. Знаете, некоторые ослепшие люди адаптируются к окружающему их пространству и в стандартной для них ситуации действуют, как зрячие. Например, маршрут от скамейки у подъезда до дома. Пройти выученный наизусть путь не составляет почти никакой сложности…
А старый капитан то ли не мог, то ли не хотел привыкать к не меняющейся обстановке. Каждое утро он всё так же вскакивал с кровати, спотыкался о торчащий на том же месте, где и вчера, железный шов, всё так же неловко хватался за перила, стараясь не упасть. Казалось, каждый день он начинал новую жизнь, в которой всё было незнакомо и не изведано. Потом он здоровался с Нептуном и подолгу вслушивался в шум волн, временами довольно улыбаясь. Сначала это было шуткой, а теперь стало традицией. Данью повелителю морей.
Потом лицо его снова мрачнело, разгладившиеся морщины вновь проступали на лбу, и старик, кряхтя от болей во всём теле, как-то весь скрючивался и шел вытаскивать сети, оставленные вечером. На этот раз он ловко, привычными движениями вытягивал сеть, быстро ощупывал на предмет улова, скидывал пойманное в котелок и шёл обратно вниз. Там снова спотыкался о всё тот же шов и собирал с пола рассыпавшуюся рыбу, бормоча под нос ругательства. Там же готовил её на старом газовом примусе. Вечером снова закидывал сеть и шёл спать.
О, сон был для него перерождением. Во сне он снова становился зряч. Моряк видел голубое небо, синее море и зеленую полоску берега вдалеке. Он смотрел на мир, различал цвета и очертания предметов. Видел пятнышки ржавчины на стенах рубки своего судна, видел, как светит лампочка, как горит примус, как летают пылинки над полосатым матрасом. А утром он просыпался живой, верящий, забывший о постепенно съедающей его старости. Весь день же становился томительным ожиданием вечера и нового сна...
Старое судно уже очень давно качалось пришвартованное у пирса, а люди привыкли к чудаковатому слепому старику, который жил на этой посудине. Дети пробовали дразнить непонятного и оттого интересного человека, но он их игнорировал, продолжая смотреть в сторону моря. Поэтому вскоре им надоедало, и вся стайка убегала искать другие развлечения. Туристы удивлённо косились, влюблённые не обращали внимания, наслаждаясь лишь друг другом. Те, кто был подобрее или банально постарше, иногда приносили какую-то еду и газ для примуса. Капитан называл такие подачки дарами моря.
***
Ночь выдалась неспокойной. С каждой секундой нарастал грохот, забушевали волны, поднялся ветер, тяжёлые капли дождя барабанили по железным крышам лодочных сараев. Старый канат, которым было пришвартовано одно старое ржавое судно, натянулся до предела. Ещё одна волна ударила в корпус чуть сильнее, чем до этого, раздался треск, и корабль сильно качнуло. Старый капитан вскочил с кровати, побежал к лестнице, два раза упал, рассёк лоб, взобрался на палубу, потом бросился назад, в трюм, нащупал рычаг и надавил, приложив все оставшиеся силы. Мотор глухо забулькал, поначалу не желая заводиться, но вскоре раздалось мерное бурчание: машина не подвела хозяина. Старик выбрался на палубу, держась за перила, пошёл к рубке. Волны захлёстывались за борт, лил ливень, море бушевало всё сильнее. Капитан достиг заветной рубки и сдвинул рычаг машинного телеграфа на «полный вперед».
Корабль нёсся в своё последнее плавание, волны гремели, сверкала молния. В рубке тревожно мерцала аварийная лампочка, а за штурвалом, выпрямившись во весь рост, стоял старый человек в старой тельняшке и смотрел, да, смотрел на теряющуюся вдали черную кромку горизонта. На его лице сияла улыбка.