Наш мир таков, что мне без конца приходится проявлять свои воспитательские способности. Десятки таких моментов связаны с городским транспортом. В течение двадцати семи лет мне пришлось ездить на работу с одного конца города в другой, причём с пересадкой. И там я получила знания о психологии наших людей.
Девяностые годы – годы развала государства, обречённости, растерянности, падения нравственности, преступности… и чёрствости.
Городской транспорт работал из ряда вон плохо. Поездка с работы домой занимала, примерно, часа два, а то и больше. Но у меня было преимущество, по сравнению с другими: я садилась в троллейбус на конечной остановке. А, вот, тем бедолагам, которые работали в центре, не везло. Ну, сколько человек могло войти в переполненный троллейбус или автобус? Конечно же, не десяток. Не раз приходилось срываться на пассажиров, которые стояли, как вкопанные, не реагируя никак на мольбу тех, что пытались протиснуться в салон. К ним я обращалась со словами: – «А ну-ка, памятники чёрствости, сдвиньтесь с места! Пусть человек войдёт! Ишь, как стали, будто на века!» В свой адрес мне приходилось выслушивать разное, но меня это не смущало, главное, что толпа оживала, начинала двигаться.
Вспоминается случай, когда на очередной остановке оставался всего-навсего один человек, который, буквально, умолял пассажиров продвинуться в салон, чтобы закрылась дверь. Но все, кто был возле него, в один голос твердили: некуда! Автобус не двигался. Я, находившаяся в середине салона, тоже стала просить пассажиров об этом, объясняя им, что возле меня более-менее свободно. Но все отмалчивались, зато грубо среагировал один молодой человек. В ответ ему я хорошо поставленным голосом громко произнесла:
– Восемнадцать лет езжу этим маршрутом, и не было такого случая, чтобы на следующей остановке кто-то не вошёл. Запомните, если кому-то неудобно стоять, значит, он стоит неправильно, значит, нужно развернуться!.. Да что ж, вы такие чёрствые!
Но мои слова были, словно «глас вопиющего в пустыне». На них откликнулся всё тот же парень, раздражённо сказав:
– Да замолчишь ты, тётка, в конце концов!
Толпа была неумолима. Отвергнутому пришлось отпустить дверь, и автобус тронулся.
Все, как будто, успокоились. Каждый погрузился в свои думы. Никто и не заметил, как во время езды содержимое автобуса постепенно утряслось, и у входной двери стало просторно. На следующей остановке дверь открылась, и в неё свободно вошли люди. Я громко произнесла, обращаясь неизвестно к кому:
– Передайте тому дядьке, что я опять оказалась права. Сейчас пять человек вошли! А вы все вместе одного не захотели впустить!
Не знаю, что они почувствовали, но смех вызвало моё обращение к парню – «дядька». (Это было моё отмщение ему за «тётку»: додумался тоже – молодую женщину, с изюминкой в образе – так назвать!)
Один мужчина не выдержал и, смеясь, произнёс:
– Ну, дайте мне развернуться и на неё посмотреть.
Парень рассмеялся тоже. Напряжение не возникло. И хотя уже ничего нельзя было изменить, но, думаю, я не одному преподала тогда урок гуманности.
Как возмущаюсь – до предела! –
Я равнодушием людей
В сердцах немых и очерствелых
Нет никаких благих идей.
Нет никаких благих порывов, –
Лишь примитивность на виду
Мораль их часто правит миром
И кличет всё на нас беду.
Людмила Деева
Я и мой Ангел Хранитель