Вполне естественно, что хорошеньких девушек затрагивают на улице молодые люди, желая завести с ними знакомства. Меня же на улице не трогали даже хулиганы, не говоря уже о нормальных ребятах. Какое выражение лица я держала – бог его знает. Спустя многие годы, один знакомый сказал: «Люда, ты не женщина, а монумент».
Вспомнилось, как однажды пожилой мужчина, который шел впереди меня к автобусной остановке, несколько раз оборачивался, желая заговорить, но так и не решился. «Неужто мыслит завести со мной знакомство? Не хватало ещё выслушивать его комплименты», – подумалось мне. Так мы дошли с ним до пешеходного перехода. И тут он робко спрашивает: «Женщина, вы не подскажите, как мне доехать…» – и называет нужный ему пункт. Я тут же начинаю ему объяснять, и он, перебивая меня, восклицает: «Да вы же – сама доброта! А я боялся к вам обратиться. Гляну, гляну на вас и думаю, нет, такую лучше не трогать. А вокруг-то – никого!»
В молодые годы, как я уже и говорила, ко мне не только никто не подходил знакомиться, при мне даже хулиганы замолкали. Иду как-то через парк узенькой тенистой аллейкой. Впереди, на расстоянии, идут две девушки. Аллейка извилистая, и, вот, девушки скрываются за поворотом. И до меня доносится взрыв смеха. Завернув за поворот, вижу на лавочке компанию ребят, которые грубыми насмешками встретили и проводили девушек. Чтобы самой не испытать подобное, нужно было повернуть назад. Но это значило бы, что я испугалась. Такое для моего достоинства было нестерпимо. И я пошла вперёд. Какое было у меня выражения лица, не знаю, но все тут же замолчали и не произнесли ни одного звука. Я гордо прошла мимо них, как по подиуму.
И всё-таки находились смельчаки, которые затрагивали меня. Так, однажды, навязался мне в провожатые молодой мужчина, лет двадцати семи-тридцати, но для меня он, тогда, был старым. Идём, разговариваем на различные темы, и вдруг он спрашивает, сколько мне лет. Я отвечаю.
– Нет, я серьёзно спрашиваю, сколько тебе лет?
– Я серьёзно отвечаю: восемнадцать.
– Ты хочешь сказать, что тебе восемнадцать лет?!
– Да. Я в этом году закончила школу. А что, я старше выгляжу?
– Да не в том дело! Меня поражает, откуда ты всё это знаешь? Так рассуждать может человек, который прожил немало лет и многое повидал в жизни.
Я не могу помнить, о чем была наша беседа, но знаю, что всегда заводила разговор на философские и психологические темы, переплетая их житейскими. Ещё могла читать на память полюбившиеся стихи. Моя речь была яркой, я на всё знала ответы, а ещё могла разглядеть то, что происходит у человека в душе, что он старается скрыть. Я умела зрить в корень. Мудрость постигала и в книгах, и в жизни.
Я была очень наблюдательной и рано научилась понимать то, о чём взрослые говорили полунамёками. Я рано повзрослела. А, вообще-то, я была лёгким ребёнком: никаких капризов с моей стороны родители не знали. Наоборот, они всегда во мне находили нужную для себя поддержку. Помню, как мама с папой поручили мне, четырёхлетней, отвлечь меньшую сестру, чтобы самим без проблем выйти из дому, а она и в шесть лет всё гонялась за мамой. Папа собрал хорошую библиотеку, и они вечерами читали с мамой, по очереди, романы вслух. Я засыпала под их чтение, затем просыпалась и снова засыпала, а они всё читали и читали. Потом я тайком от них сама стала читать те взрослые книги.
Во мне формировалась способность наблюдать и познавать людей. Позже – со мной, двенадцатилетней, могли делиться своими тайнами девятнадцати и двадцатилетние девушки.
Бабушка и мои родители долгое время сдавали отдельную комнату квартирантам. Это были, как правило, две девчонки подружки. Как-то одна из них открылась мне, что её преследует известный в округе блатной, которого она смертельно боится, и хотя не отвечает на его ухаживание (работала в магазине продавцом), он от неё не отстаёт. А в последнее посещение назначил ей свидание, закрепив словами: «попробуй, не придти». Девушка была в отчаянье, она не знала, что и делать. Я ей советовала поговорить с ним и сказать то-то и то-то. На что она ответила: «Да я, когда его вижу, то теряю дар речи. Я не смогу и двух слов связать». И тогда я нашла выход: «А давай-ка, я напишу ему письмо от твоего имени!»
И написала. Письмо, наверное, было очень сильным. Потому что тот парень перед девчонкой извинился и заверил, что её никто никогда не тронет, и добавил: «Я не знал, что ты такая». Так, в двенадцать лет я разрешила острую ситуацию. Что же такого мог написать подросток, если всё то отрезвляюще подействовало на домогателя?! Как я жалею теперь, что не сохранились мои записи отроческого и юношеского периодов! А ведь их было предостаточно.
Второе письмо пришлось написать за другую девушку, которая выходила замуж за одного парня, а до последнего, считай, дня встречалась с другим. Она никак не могла решиться объясниться с ним, не находила нужных слов и продолжала тянуть волынку. И всё усугублялось ещё тем, что парень тот тоже имел по отношению к ней серьёзные намерения. В свои четырнадцать лет я ещё не знала стихотворения К.Симонова «Открытое письмо» (это произошло чуть позже), но действовала так, как писал поэт одной офицерской жене, предавшей мужа-фронтовика:
В отчизне нашей, к счастью, есть
Немало женских душ высоких,
Они вам оказали б честь,
Вам написали б эти строки.
Они б за вас слова нашли,
Чтоб облегчить тоску чужую…
От нас поклон им до земли,
Поклон за душу их большую.
Я нашла нужные слова. В этом помогли мне не только моя романтическая натура и воздействие разных книжных героинь, их манера и стиль, но и сострадание, которым всегда была полна моя душа. Я не помню, что писала, но помню только одно, что моей целью было смягчить этот тяжкий для любого человека удар, чтобы отвергнутый не был растоптан, озлоблён, чтобы его сердце не ожесточилось.
(продолжение следует)
Я и мой Ангел Хранитель