Николай Азаров — южанин. Женился на москвичке и жил в Москве уже третий год. Хотя в этом городе ему все нравилось, но в мае у него, как правило, портилось настроение, и он с тоской вспоминал родные Ессентуки.
— И как в этом холоде можно жить — ни весны тебе, ни лета, — раздраженно выговаривал жене Азаров. Злило его еще и то, что москвичи на эго раздражение по поводу холодов реагировали абсолютно спокойно, — это, мол, черемуха цвела, а вот сейчас — дуб...
— Никогда не привыкну к этому холоду, — натянув пальто на широкую грудь, уныло подумал Николай. Бригада скорой помощи, которую он сегодня возглавлял, возвращалась с вызова на подстанцию.
Ерофеич! Включи хоть печку, — попросил Азаров водителя, — от этого вашего цветущего дуба холодно даже в машине.
— Что поделаешь, природа, — посочувствовал Ерофеич. — Как должно быть, так и будет, на погоду, Николенька, сердиться грех.
Ерофеич за тридцать лет работы на «скорой» много повидал, и мог, если его слушали, всю смену рассказывать байки, вспоминая случаи даже из военных лет.
Азаров ему нравился. Высокий, чернявый, с мягкими карими глазами, обстоятельный. Ерофеич не раз с досадой говаривал жене-фельдшерице: «Вот дочку- то нашу, за кого надо было отдавать: парню цены нет, говорят, и доктор он грамотный, таких на скорой негусто. Да и он, видать, поработает малость и в какую-нибудь известную клинику убежит, как все умные люди делают. Не то что мы тут прозябаем».
Проехали центральный телеграф. Ерофеич успел глянуть на светящиеся часы — четыре часа, пятнадцать минут. Пришел сигнал из центра. Азаров спал. Ерофеич мягко толкнул его в бок.
— Николенька, рация сигналит!
Азаров схватил трубку, прислушался.
Связь была плохая, но голос Тамары, диспетчера центра, был более или менее слышен. Он быстро принял вызов и вежливо поблагодарил диспетчера (не дай Бог ответить грубо — «приличного» вызова не получишь).
— Что случилось, шеф? — послышались из салона сонные голоса фельдшеров. Лексикон медиков «из скорой» постороннему трудно понять; ясно только, что к латинскому он отношения не имеет.
Азарову нравилась эта работа, эти люди. Здесь он чувствовал себя, как на фронте, и отношения между коллегами были прочными и надежными, как фронтовая дружба. Жена Азарова не раз удивлялась, наблюдая встречи мужа с коллегами: они целовались и обнимались так, как будто не виделись целую вечность, а эти ребята, несмотря на «колесную» жизнь, не стали циниками, хотя побравировать они любят, особенно молодые.
С Азаровым в качестве фельдшеров работали студенты медицинских вузов и в компании с ними — немолодой фельдшер из старых кадров.
— Хлопцы! — радостно объявил Азаров. — У нас последний вызов, хоть и далековато, но обслужим — и домой!
— Ура! — дружно крикнули медики.
Ерофеича от неожиданности качнуло в сторону, он машинально нажал на тормоз, и его пассажиры едва удержались на сиденьях. Азаров, расположившись поудобнее, пожурил студентов:
— Ребята, надо жить дружно, не пугайте Ерофеича, у него еще дети не подросли...
Путь был неблизким. Движения на Ленинградском шоссе почти не было. Добравшись до места вызова, Ерофеич еле рассмотрел номер дома сквозь буйную листву деревьев.
— Слазь с лошадки, — громко объявил водитель, — теперь мой черед спать, а вам — трудиться.
Дверь открыла статная, рыжеволосая, с ясными, отнюдь не сонными карими глазами женщина около сорока лет, в роскошном китайском (как заметил фельдшер постарше) пеньюаре, который не скрывал соблазнительных форм его хозяйки.
— Где больной? — еще хриплым после недолгого сна голосом спросил Азаров.
— Я — больной, то есть я — больная, доктор...
Грациозно она прошла в спальню и, слегка поежившись от холода, так же грациозно уложила свое тело в кровать.
Студенты, рассевшись в предложенные кресла, с удовольствием пили заранее приготовленный сладкий кофе, и с интересом наблюдали за действиями своего шефа и заодно рассматривали меблировку спальни.
— Крепко живут, — шепнул молодому коллеге фельдшер постарше, — я бы против этого тоже не стал возражать.
Азаров тем временем, не расспрашивая больную, измерил ей давление, выслушал сердце, прощупал печень, на всякий случай постучал по спине (вдруг отзовется симптом Пастернацкого) и начал обследовать легкие.
Фельдшер, из студентов, неожиданно тихо сказал:
— Смотри, как классно действует шеф, ну прямо как на кафедре нас учат.
— Ну, ты хватил, — буркнул фельдшер постарше, — просто Николаю понравилась эта мадемуазель, а он, похоже, — ей.
Азаров, проделав наконец все необходимые манипуляции, обратился к пациентке:
— Как Вас зовут?
— Нелли.
— Скажите, Нелли, что вас все-таки беспокоит!
— Вы знаете, доктор, — все.,, беспокоит: муж уже третий год а Англии, дочь стала поздно приходить домой. Сегодня, знаете, какой-то шум в кустах за домом, ну и...
— Нет, Нелли, я имею в виду, какие-либо жалобы на здоровье. Я, например, у вас ничего не нахожу.
Нелли приподнялась и со вздохом вытянула ноги. На одной из них, ближе к Азарову, темнела симпатичная, как показалось Николаю, родинка; ногти окрашены красивым малинового цвета лаком и тоже очень симпатичные, на его взгляд.
— Вы, знаете, доктор, у меня много болезней. Но это меня не очень беспокоит. Мне один знакомый астролог сказал, что, несмотря на болезни, женщина-Телец, живет долго...
— Тогда, мадам, — не выдержал фельдшер постарше, — каков все-таки мотив вызова скорой помощи?
Нелли, подскочила в кровати, и, стоя голыми ногами на подушке, тихо произнесла:
— Не обижайтесь, ребята. И вы, доктор. Мне вдруг стало очень одиноко...
Ребята разместились в салоне машины, приготовившись спать.
— А где Николенька? — поинтересовался Ерофеич. — Сколько будем ждать?
— Нисколько, шеф, поехали, нас ждут великие дела,,.
Фельдшер, который постарше, уже спал на носилках, тихонько похрапывая. Так что, серьезно не ждать? — почему-то обиженно переспросил Ерофеич.
— Тебе же сказали русским языком, поехали!
Машина резко дернулась и помчалась по узким аллеям подмосковного поселка.
— Это ж надо! Не скорая помощь, а бюро добрых услуг. В войну такого не было... ну, прямо фирма «Заря», — еще некоторое время сквозь сон доносилось до студентов медицинских вузов...