Олег Хвостов. Просвещенный примитивизм
Рост - 172,5 см.
Вес – 73 кг.
Размах рук - 172,5 см.
Размер обуви – 41-й.
Любимые числа - 13 и 19.
Самая большая мечта – мечтать не любит.
Камни – конкремент, кирпич, турмалин.
В конце концов, должно же измученное человечество хоть в чем-то найти долгожданную радость. Обрести вечный покой в рамках гармонии, безмятежности и благодати. Выйти уже на широкую дорогу счастья и добра. Жизнь-то, понятное дело, этого никак не позволяет, а искусство – позволяет. Вот Олег Хвостов, скажем, позволяет. А кто? (Это была подводка к теме «Еще к вопросу о творчестве Олега Хвостова».)
Его искусство как раз в формате гармонии и существует.
Он и сам это говорит. Типа, увидел в окне ядерный гриб, мольбертик к окошку пододвинул - и молча зарисовывай. Вот так. И тут у любителей прекрасного возникает вопрос – как же эта гармония у него получается? Хороший, интересный вопрос. И моя задача – ответить на него в силу отправляемых мною в данный момент обязанностей искусствоведа-критика. Это ж мое профильное образование все-таки.
Вид из окна мастерской Олега Хвостова. Завод "Красный треугольник", СПб. Пять утра 14 июля 2018 г.
Короче. Вот тут все интересуются – а где истоки и корни этой самой гармонии у Хвостова? А я так скажу: они – в классицизме. Хвостов в этом смысле – прямой наследник Пуссена и Лоррена. Это я про пейзажи его. Мир у него рационален, уравновешен, легко обозреваем и постигаем. Космос, одним словом, в античном смысле. Противостоящий хаосу. Тоже в античном смысле. Одинаковые деревья, ровная, как пол, земля, гладкие параллельные ряды лавандовых кустов и борозд пашни – это тоже гармония, потому как – порядок. Ничего нигде не торчит, не вихляется, не цепляется, все однородное – одинаково. Это хорошо, это успокаивает.
Воздушной перспективой Хвостов не пользуется. Она обычно вносит в работу ненужные изменчивость, относительность и прочие верткие и неустойчивые категории. А Хвостову нужна неизменность – это же качество гармонии. Совершенства один раз достиг – береги его, не позволяй ему меняться. В этом смысле Хвостов поступает как Сезанн. Ну, во-первых, тот тоже по одной из дорожек – чистый наследник классицизма. Во-вторых, тот тоже искал в природе фундаментальные, вечные качества, в отличие от шебутного, непоседливого импрессионизма, которому только текучесть и изменчивость и подавай, для чего – Сезанн - и призывал человечество все видимые формы сводить к простейшим: шару, кубу и конусу. Вот и Хвостов сводит. И пространство, раз нет воздушной перспективы, строит за счет наполненности его предметами и коровами. Людей у него нет, они несут с собой хаос, а хаоса тут не надо. И нет-нет, а и задерется у него линия горизонта вверх, как у Сезанна же. Для лучшего обозрения лучшего из миров. Вот так. Такой вот интересный ряд выстраивается.
Дальше он продолжается за счет французских кубистов сезаннисткого периода. Собственно, они даже как-то ближе будут к Хвостову, чем сам Сезанн. Сезанна я приплел потому, что логически через него перевалить, не упомянув, никак не получается – такая глыбища и талант. А так, конечно, кубисты. У него, у Хвостова, тоже каждый предмет на картинке существует автономно, гордо и сурово, без всяких там рефлексов/бликов/отражений, ибо они – суета и хрень изменчивая. Не годится.
Ну а дальше возникают уже наши кубисты-сезаннисты, из «Бубнового валета». Ведь Сезанн с французскими-то своими последователями люди были серьезные, истовые даже. Вон, трехцветку использовали камуфляжную, и за ее пределы – ни-ни. А наши свой кубизм в веселенькие цвета раскрашивали. «Василия Блаженного» Лентулова помните? И Хвостов тоже разноцветный.
Цвета у него, правда, не те. Ядовитые цвета, прямо скажем, очень кислотные. На вопрос: отчего так, автор отвечает – не знаю. Само получается. Ну, ему можно, он – творец. Он так видит. А я, в силу отправляемых мною в данный момент обязанностей искусствоведа-критика, должен за него придумать объяснение этому ноумену и перевести его, таким образом, в разряд феномена*. Интерпретация от меня требуется.
Я так думаю, что это все от сырости. И тумана. В Питере же так. Краски блеклые. Гений места, так сказать, сказывается. Яркости хочется. Ядреной такой, ядовитой, чтоб эту сырую блеклость разрушала напрочь. Блекленькая, конечно, интерпретация попалась, очень очевидная. Зайду с другой стороны. Хвостов же, по сути, рай изображает. А там, как в еврейском анекдоте, чисто, красиво, хорошо пахнет (лавандой, в данном случае) – и никого**. Т.е. этим набором совершенно ненатуральных цветов автор (Хвостов) как бы нам намекает, что это совсем не натура, и еще больше отдаляет свой мир от нашего тварного, знакомого и в хаосе. Вот как я думаю. Если кто думает по-другому, пожалуйста, имеет право. Сейчас-то, после тяжелой эпохи постмодернизма, все можно. Авторитет умер. Гений места, раз уж так вышло, вылезает у Хвостова еще и в этой его склонности к ясности и рациональности. Кто в Питере был, поймет. У них там все ровненько.
Теперь нужно закончить хорошо выстроенный ряд и как-то обозвать уже самого Хвостова. Приклеить ему, в силу отправляемых мною в данный момент обязанностей искусствоведа-критика, какой-то ярлык, чтоб он с ним жил. А то получается, ничего своего у него нет, одно приобретенное. Собственно, я это уже в названии сделал, теперь обосновать надо.
Что нам говорит классическая наука о примитивизме? Она нам говорит, что это такое искусство, которое делается профессионально обученными людьми, которые изо всех сил стараются писать/рисовать так, как будто они профессионально не обучены. Примитивам, одним словом, подражают. Которые совершенно не обучены и по-другому не могут. Ну, там, допустим, Руссо. Или Пиросмани. Хвостов, хотя и посещал только подготовительные классы или что-то в этом роде, в личном общении через фейсбук признался, что нарисовать/написать в академической манере может с полпинка («Легко»). Но он выбрал для себя другой путь, и по нему идет. Стало быть, примитивист.
Но примитивист какой-то странный, нетипичный. Как я уже написал, примитивисты самозабвенно черпают вдохновение из примитивного источника. Хвостов же, мало того, что оттуда тоже берет, берет еще, по славной постмодернистской традиции, из всяких других источников. И примитив - лишь главный из тех адресов, по которым он ходит. Часть из них я уже осветил ярким аналитическим лучом. А он ведь еще и активно рефлексирует по поводу этих источников. И по поводу живописи в целом. Которая для него такой же источник впечатлений, как и натура, и фотография.
Скажем, наивный художник – примитив - пишет не то, что видит, а то, что знает. Вот он знает, что снег – белый, и у него он – белый. Это развращенный впечатлениями импрессионист*** будет писать снег всяким цветом, так что уже и не снег получится, а черт знает что, хоть бабу не лепи. А у наива он – белый, как и положено. Хвостов эту шнягу про знает/видит знает, и переносит это знание на живопись. Он знает, что у Сезанна все должно быть шар-куб-конус и объем. И честно делает у себя шар-куб-конус. Но это еще похоже на какую-нибудь наивную декоративную живопись. Или даже детскую. Он знает, что в нормальной живописи бывает светотень. И тоже делает и объем, и светотень – как положено. Но они у него какие-то плоские получаются. Как у наива опять же. Такая игра. Этими светотенью и объемом он как бы от избытка знаний и старательности снабжает даже те вещи, в которых их быть не должно. Типа инверсионного следа от самолета. След получается крепким и твердым, как коническая редиска. И по своим физическим характеристикам – кроме цвета, естественно - он неотличим от всего остального: деревьев, пашни, лаванды, домов и коров. Все у Хвостова сделано из одного вещества. Это какой-то затвердевший мировой эфир. Так и хочется впендюрить про пантеизм, но по необъяснимой причине я этого не сделаю. Никогда. В общем, это материальное единообразие – тоже следствие игры в наив. Наивный же художник фактуру и плотность/невесомость обычно плохо передает. Ну и, опять же, другой мир, другие законы.
Точно так же Хвостов играет с мировым культурным наследием. Он знает, что наивные художники часто перерисовывают репродукции. И он тем же занимается. Ладно, если это опять «Джоконда» - она наиву не возбраняется, поскольку в каждом десятом «Огоньке» печаталась и народом была любима. Но он же вводит в свою картинку «Авиньонские девицы в Провансе» авиньонских девиц из «Авиньонских девиц». Т.е. переносит логику любви наивного художника к широко тиражируемым картинам на тиражируемые узко, этому художнику совершенно неизвестные, а известные только отчаянным поклонникам кризиса безобразия. И, вместе с тем, занимается нормальной постмодернистской практикой по осовремениванию художественного наследия всех времен и народов. А это уже серьезно, это – апроприация. Да и с «Джокондой» во втором приближении не все так ладно. С ней же чего только не делали художники, не любимые народом. И тут Хвостов тоже вписывает себя в хорошую, не профанную традицию.
Таким образом, получается, что картина и ее элементы для Хвостова - нормальный реди-мейд, внутри которого он легко меняет контекст. Да и снаружи тоже, чего уж там. Стало быть, просвещенный.
Я вот все – гармония, гармония… Но не может же у человека, прошедшего трудную школу общества «Новых тупых» быть все так безоблачно. Что-то есть. Есть цветовые диссонансы, которые разрешаются, правда. Гармонически. Т.е. в общую гармонию. Есть постмодернистская ирония, абсурд – все, как положено. Но они все равно не в силах отменить эту самую гармонию.
Еще несколько соображений, которые не влезли в логику моих строгих рассуждений. Периодически в работах Хвостова появляются ненавязчивые фаллические символы. «Краски Прованса», скажем. Там у него дерево такое. Дерево, оно и так фаллично, а Хвостов это совсем усугубляет. Не знаю, как это трактовать и чье это бессознательное – его или мое. Хотя, конечно, он же рай изображает. А там – хорошо.
Пейзажи, как и предметы с точки зрения материала, неотличимы друг от друга, независимо от того, какой регион изображают. Что Родина, что Прованс. Очень хочется впендюрить про глобализм, но не буду. Скорее уж опять игра в наивного художника.
Среди его предшественников я бы еще назвал Гранта Вуда, ну хоть его «Осеннее поле». Вуд в тот стройный ряд в начале текста не вписывается, поэтому его надо пришпандорить где-нибудь сбоку, пусть будет. Хороший же.
Еще где-то рядом лежит метафизика в духе Кирико, за счет некоторой застылости. Но такая легкая, не страшная, на уровне нетяжелого саспенса.
Зачем я пишу, на кого похож Хвостов, я не знаю. Все это по скорбной, тяжелой привычке. Нас так учили. Нет бы просто написать, чем хорошо и полезно потомству искусство Хвостова. Вот за это искусствоведов-критиков не так крепко любят, как художников. Или совсем не любят.
* Тут недавно в фейсбуке @ Sasha Obukhova сокрушалась, что сейчас никто по профессии умными и трудными словами не пишет. Вот.
** Встречаются католик и еврей. Католик:
- Приснился мне сегодня ваш рай. Толкотня, крики, вонь, грязь…
- Мне тоже приснился ваш рай (далее – по тексту).
*** Импрессионистов я люблю, это я так, по тексту.
Больше работ Олега Хвостова в галерее Гридчинхолл
С вами был Вадим Кругликов