Автор: Юрий Ершов
От храпа нянюшки сирень раскачивалась, лепестки гигантского цветка зловеще скребли по стене дома. Минута за минутой слушать этот концерт становилось все неприятнее и страшнее. Ольфине начинало казаться, что вместо добродушной старушки под сиренью теперь лежит кошмарное чудовище. Немой вопрос, куда делась нянюшка, делал ситуацию еще страшнее.
Без особого труда собрав всю свою храбрость, Ольфина заглянула под цветок, словно солдат алебарду выставляя вперед себя абажур кружевного зонтика. В тени, на аляповатом вязаном коврике, широко раскинув руки, отдыхала дородная пожилая дама самой благообразной и добродушной внешности. Неодолимый сон застиг почтенную старушку за чтением романа, где-то между строками повествования. Болезненно-красная морщинистая щека уткнулась в переплет пухлой книги, очки сбились, вкривь, боком восседая на мясистом носу. Дыхание нянюшки было ровным и мощным, каждый вдох сопровождался громким переливчатым свистом, на выдохе к нему присоединялось басистое многоголосое урчание.
Очень странно было узнать, что старушка способна издавать совершенно невыносимые звуки, достойные исключительно кошмарного чудовища. Закрыв уши ладонями, Ольфина наклонилась, разглядывая обложку романа. Книга явно не имела никакого отношения к мудрой науке под названием История. В свои неполные восемь месяцев девочка пока не умела читать, но давно уже выучила папино имя, стоящее на множестве толстых и тонких книг в библиотеке особняка. На обложках папиных исторических романов красовались воздушные шары, самодвижущиеся кареты, квадратные коробки глазастых машин, умеющих делать сложнейшие арифметические вычисления. Здесь, под чужим именем, была нарисована дамочка с весьма легкомысленным личиком, окруженная парой кавалеров с закрученными винтом усами. Нет, роман, надежно усыпивший нянюшку, явно написан кем-то другим, а это значило для Ольфины, что книга заведомо неинтересная. Некоторое время девочка размышляла, станет ли читать чужие, не папины романы, когда вырастет, вдруг сообразив, что едва ли не впервые в жизни осталась без присмотра взрослых.
Сейчас она абсолютно свободна!
Выбравшись из тени гигантского цветка сирени, девочка подняла зонтик, старательно изображая беззаботность каждым движением, очень внимательно огляделась. Ей совершенно не хотелось остаться до конца дней с выкрученными ушами, а именно это наказание в основном и грозило Ольфине за непослушание.
Трехэтажный кирпичный особняк располагался в глубине парка. Дорожки, вьющиеся меж пирамидальных роз, широким веером разбегались от здания. Вдалеке, у металлической ограды, косили сосновый газон садовники, в ближнем крыле дома кухарка мыла окна столовой, два лакея с корзинками на плечах деловито шагали прочь от здания. Пятеро папиных рабочих лопатами забрасывали в утробы громадных тачек пыль, принесенную в имение последней бурей. Еще четыре человека рубили траву, заготавливая дрова на предстоящую поместью зиму. У парадного крыльца здания кучер в расписанной золотом ливрее проверял рессоры сияющей свежим лаком кареты и, судя по отчаянной жестикуляции, переругивался с сидящим на перилах лестницы дворецким.
Воровато посматривая на окна особняка, Ольфина двинулась вдоль стены дома. Храп нянюшки ослабел, затем стих вовсе, побежденный шелестом листвы благородных роз. В ослепительном белом платьице и с довольно большим кружевным зонтиком в руке, девочка была также незаметна на коротко подстриженном сосновом газоне, как сам особняк на фоне красивого оранжево-белого неба. Однако в общем и целом ситуация пока что складывалась на редкость удачно. Домовая прислуга никогда не посмела бы помешать планам Ольфины, нянюшка крепко спала, карета, которая привезет маму и папу с бала, устроенного соседями, еще только собиралась покинуть парк. Времени оставалось изумительно много!
С торца к дальнему крылу здания примыкала квадратная одноэтажная пристройка, наполовину вкопанная в землю. Из трубы на двускатной крыше поднималась в небо жиденькая струйка сизого дыма, непрекращающаяся ни зимой ни летом, ни днем ни ночью. Узкая дверь терялась в поленнице, ряды уложенных друг на друга травяных чурбачков поднимались на высоту взрослого человека. Под деревянным навесом возвышалась солидная куча угля.
Неказистое, похожее на котельную строение представляло интерес для девочки потому, что, во-первых, просто приближаться к нему Ольфине было строжайше запрещено, а во-вторых и главных, в пристройке располагалась папина лаборатория. С удовольствием вдыхая запах свежей нарубленной травы, девочка подошла к двери, для очистки совести подергав за ручку. Увы, чуда не произошло. Папа попадал в лабораторию из маленького коридора в основном здании, через эту дверь внутрь доставлялись дрова, входил истопник, но все и всегда было надежнейшим образом заперто. К огорчению Ольфины, сегодня замки тоже не забыли закрыть.
Единственное окошко пристройки смотрело на ухоженный пруд, на противоположном берегу которого сын одной из горничных срезал лишние ветви камышей, лилий, впрочем, не забывая облагораживать и другие мелкие дикорастущие деревья. Рослый мальчишка был занят, стараясь как можно быстрее выполнить порученную ему работу, и почти не поднимал рыжей головы, однако Ольфину все-таки заметил.
- Привет! Привет, малявка! - вскочив, завопил он, сумасшедше размахивая руками.
Грубость, далеко не первая грубость до безобразия невоспитанного сына горничной заставила девочку досадливо поморщиться. Воистину, некоторые дети прислуги имеют соображение пузырчатой лягушки, совершенно не зная, как положено вести себя с маленькой хозяйкой имения.
- Ребенок, привет! - громче прежнего закричал мальчишка, еще сильнее семафоря руками.
- Вот шалопай какой, - негодующе прошептала Ольфина.
Удивившись самой себе, случайно вырвавшемуся недостойному слову, она даже оглянулась по сторонам. К счастью, никто не заметил оплошности Ольфины. Неожиданно появившееся прозвище Шалопай как нельзя лучше подходило неотесанному сыну горничной. Девочка даже улыбнулась редкостной удаче, впрочем, поклявшись себе, что никогда не назовет глупого мальчишку Шалопаем вслух.
- Ребенок! Гляди сюда! Гляди, малявка! - прыгая и кривляясь, не унимался сын горничной.
Сделав вид, будто не слышит воплей, не замечает обезьяньих ужимок грубияна, Ольфина раскрутила зонтик и спокойным шагом скрылась за углом пристройки. Ждать пришлось недолго. Взглянув на пруд уже в следующий раз, девочка не нашла горластого мальчишку на прежнем месте. Осторожно, без лишнего шума вытаскивая дрова из поленницы, Ольфина сложила чурки разрубленной травы так, чтобы получилось какое-то подобие лестницы. Помогая себе сложенным зонтиком, девочка взобралась по неустойчивым ступенькам, приникла к стеклу.
Средняя часть оконной рамы, разделенной на шесть одинаковых частей, поворачивалась, но оказалась закреплена изнутри толстым заржавленным крюком. Внутри было довольно темно. Дорожка солнечного света чертила короткую линию по каменному полу, почти сразу упираясь в беленую стену с едва видимым сбоку проемом.
Быстрое тело внезапно взметнулось из темноты к стеклу, заставив Ольфину отшатнуться, прикрываясь зонтиком. Импровизированная лестница заскрипела, зашаталась, едва не разваливаясь на части.
- Вы напугали… меня… Зверек, - тяжело дыша проговорила девочка.
На подоконнике с внутренней стороны стекла сидела тощая серая кошка, не отрываясь глядя на Ольфину, просительно скребла лапкой по раме и хрипло тоненько мяукала. Вид у животного был совершенно несчастный, жалкий и донельзя растерянный.
Девочка знала, что какая-то серая кошка обитает на конюшне и, естественно, ощущая себя полноправной хозяйкой зверька, очень захотела ему помочь. Наверняка, животное попало в пристройку с прислугой вчерашним вечером, днем или даже утром. Просидев круглые сутки под замком, кошка проголодалась, не найдя выхода, начала звать людей, плакать, кричать, пока окончательно не сорвала голос. Взъерошенная, грязная шерстка животного говорила о перенесенных кошкой страданиях. Представив, что, пока она преспокойно спала в теплой постели своей уютной комнаты, бедная пленница безуспешно пыталась выбраться из тюрьмы, Ольфина сама чуть не расплакалась.
Папа с мамой, в лучшем случае, вернутся еще через несколько часов. Неизвестно, какие указания у слуги, поддерживающего огонь в печи лаборатории. Проще всего было бы сбегать к дворецкому, рассказать о кошке, сидящей под замком в пристройке, но об этом девочка вообще не подумала.
Стоят ли какие-то несуразные выкрученные уши спасения несчастной души? Вряд ли.
Больше не колеблясь, Ольфина отложила зонтик, соединила ладони в лодочку, собираясь разбить стекло. Заинтересованная происходящим, пленница прошла по подоконнику, попыталась обнюхать руки девочки.
- Милый зверек, отойдите. Отойдите, пожалуйста, - попросила Ольфина.
Кошка не только не послушалась, а поступила совсем даже наоборот. Стоило девочке перейти к другой стороне рамы, как зверек оказался рядом по другую сторону стекла. Следующая попытка привела к тому же результату. Тогда Ольфина пошла на хитрость. Подняв полено, она примерилась и, щелкнув пальцами, заставила травяной чурбачок висеть в воздухе. Полено нетерпеливо подрагивало и дрожало, распространяя тонкий металлический звон.
Подманив измученного зверька к крайнему квадрату рамы, Ольфина торопливо сложила ладони лодочкой. Полено ударило по дальнему от пленницы стеклу, влетело внутрь и крепко вмазалось в стенку. Хотя в спешке девочка не рассчитала силы, звон, исключительно удачно, прозвучал не слишком громко. Кошка благоразумно оставалась на месте, пока Ольфина, рискуя порезаться, убирала осколки из рамы, тянулась к ржавому крюку.
Створка подалась неожиданно легко. Девочка собиралась вытащить животное, только измученная кошка опередила ее. Перепрыгнув через голову Ольфины, зверек оказался на тропинке, сердито хлопая хвостами по бокам, спине, собственным ушкам. Негодующее ворчание кошки звучало громко и необыкновенно сурово. Теперь животное ничуть не выглядело усталым или несчастным.
С изумлением насчитав три хвоста у зверька, девочка ахнула. Ольфина абсолютно точно знала, у живущей на конюшне кошки, как, впрочем, у любой другой нормальной кошки всего два замечательных пушистых хвоста. Уверенно считая до десяти, вполне уяснив себе счет до ста, девочка не ошибалась. У зверька, выскочившего из папиной лаборатории, было три, целых три жалких тонких хвоста.
Собираясь раскрыть тайну чужой кошки, Ольфина спустилась с импровизированной лестницы, наклонилась к животному. Серый зверек заворчал громче, выгнув дугой спину, зашипел, прыгнул на газон, со всех лап понесся по соснам, моментально растворившись среди устремившихся в небо стволов пирамидальных роз.
- Вы несносная неблагодарная негодница! - забыв о конспирации, воскликнула обиженная девочка.
- Вы несносная неблагодарная негодница, - донеслось из глубины пристройки.
Услышав скрипучий негромкий голос, Ольфина подхватила зонтик.
- Кто там есть? - нерешительно спросила она, возвращаясь к окошку пристройки.
- Кто там есть, - послышалось изнутри.
Прошла минута, затем другая, третья. Ничего не происходило. В папиной лаборатории было абсолютно тихо. Тихо и темно. Темно и тихо. Приятное домашнее тепло и не слишком вкусные ароматы дыма, газа, разогретого машинного масла волной текли из пристройки.
Если в папиной лаборатории сейчас работали слуги, непонятно, почему они не выпустили несчастную кошку, в конце концов, почему не зажгли свет. Люди в темноте не работают. Ольфина вспомнила сказку об одиноком грустном эхе, живущем высоко в горах. К сожалению, нянюшка тогда не дочитала историю до конца, и девочка понятия не имела, может ли эхо видеть в темноте. Люди, тем более прислуга, не видят ночью, это известно абсолютно точно.
Перегнувшись через подоконник, Ольфина повернула голову направо, затем налево. Это была довольно узкая проходная комнатушка, шириной во всю пристройку. На сером каменном полу чернела плохо затертая полоса просыпавшегося угля. Рядом с наружной дверью лежала горсть шлака, толстый кусок узловатой камышовой ветви, узкая, похожая на кинжал щепка травы. Похоже, папа не особенно настаивал на том, чтобы прислуга содержала помещение в чистоте.
- Вы же, наверное, эхо? Гостите в нашем поместье? - спросила девочка, дождавшись лишь точного повторения собственного вопроса скрипучим голосом.
- Вы же, наверное, эхо. Гостите в нашем поместье.
Преступление уже состоялось. Побег от нянюшки совершен, стекло разбито, окно запретного здания раскрыто. Только Ольфина ни в чем не чувствовала себя неправой. Не сбежав от нянюшки, она не оказалась бы у двери папиной лаборатории. Кошка оказалась чужой, треххвостой, вовсе не обессилевшей и несчастной, но оставить зверька за запертым окошком все равно было бы нехорошо, неправильно, совершенно не по-хозяйски и просто не по-человечески. Найдя прекрасное оправдание своему побегу и расколоченному стеклу, девочка не могла подыскать повода тому, чтобы ослушаться строгого наказа никогда, ни под каким соусом не входить в лабораторию.
Одинокое эхо!
Восхитительный предлог. В здании скучает эхо, а ведь папа сам говорил, гостя ни в коем случае нельзя оставлять скучать в одиночестве. Обыкновенно живущее высоко в горах эхо и без того, грустное и, что теперь самое существенное, одинокое. Сначала Ольфина выручила незнакомую кошку, а сейчас она проявит вежливость к папиному гостю. За такие справедливые вещи не стоит ждать сурового наказания в форме открученных навсегда ушей. Напротив, за правильные благородные поступки нужно награждать!
Не раздумывая дольше, Ольфина оттолкнулась ногами, быстро взобралась на подоконник. От резкого движения хлипкая лестница рассыпалась. Зонтик выпал из руки девочки, когда она спрыгивала на пол лаборатории. Потеряв единственное материальное оружие, Ольфина на некоторое время утратила смелость. Даже любопытство не слишком настойчиво давало о себе знать. Ей вдруг пришло в голову, что в темноте скрывается кошмарное чудовище, о котором часто рассказывала нянюшка. Кошмарное чудовище! Если бы до ушей Ольфины донеслись приближающиеся шаги, она заверещала так, что полопались оставшиеся в раме стекла.
Осторожные, кроткие шаги, услышанные девочкой, принадлежали лишь ей одной. Входная дверь была заперта на ключ, по крайне мере, изнутри никаких засовов не нашлось. Мама и папа очень, отчаянно далеко. Здесь нет слуг, готовых придти на помощь. Сейчас пригодился бы любой неотесанный конюх, Ольфина обрадовалась бы даже грубому сыну горничной. К несчастью, мальчишка ушел, выполнив работу, и противоположный берег пруда теперь опустел. Серая треххвостая кошка умчалась по своим звериным хищническим делам, хотя, в любом случае, от независимого гордого животного поддержки не дождешься. Неизвестно, что сейчас нужно делать. Кричать или бежать? Бежать или кричать? Криков никто не услышит, а пытаться прыгать на подоконник опасно, ведь тогда придется повернуться спиной к темноте. К темноте и кошмарному чудовищу.
Нет, поворачиваться спиной ни в коем случае нельзя. Самым безопасным оставался путь вперед, куда звало и незаметно вернувшееся любопытство.
Продолжение следует...
Нравится повесть? Поблагодарите Юрия Ершова переводом с пометкой "Для Юрия Ершова".