Невельской прекрасно понимал мнение каких авторитетов ему придется опровергнуть. Где Лаперуз или Крузенштерн и где он, скромный капитан-лейтенант... Поэтому всю работу команда «Байкала» производила с невероятной тщательностью.
Предыдущие главы: Глава 1. Глава 2. Глава 3.
И Невельской постоянно, постоянно в себе сомневался. Когда данные расходились с теми, что получил Крузенштерн, он грешил даже на свои приборы. Счел, что они неверно настроены. Хотя прежде все сходилось, хронометры не подводили. И только когда мыс Елизаветы оказался там же, где и у Крузенштерна, Невельской успокоился.
Даже в своей книге (она же не отчет!) он с ужасной, просто ужасной дотошностью рассказывает, как вели съемку берегов, как обследовали все заливы и бухты, брали пробы грунта, как – по мере возможности – изучали побережье, отдельно – обо всех встреченных препятствиях: мелях, банках, лайдах, льдах… Да, возле мыса, так им и прозванного – Ледяной, «Байкал» вошел в «массу льдов». И это в июне.
Он обнаружил и залив Обмана – Гаврилов так прозвал эту заводь за то, что долго считал ее лиманом Амура и потерял много времени, пытаясь войти в реку, которой тут и не было… Невельской переименовал залив Обмана в залив Байкал – в честь своего корабля. Надо полагать, построенный финнами парусник отлично себя показал в этом непростом плавании.
Маневрировать на мелкой воде меж бесчисленных мелей, к тому же еще не известных, на карту не нанесенных, и используя при этом лишь ветер, а иной раз и «заводя» корабль, как на буксирах, на шлюпках… работа адская. Мили, сажени, направление ветра, долгота, широта, заштилили, бросили верп… Много, много страниц, переполненных морскими терминами. Однако же когда Невельской в очередной раз описывает, как их несет на «крутую банку», уже болеешь за них так, что чуть не вскрикиваешь: «Куда, куда! Выворачивай, выводи!» Но не успели… На мель «Байкал» садился не раз.
Особо тяжко пришлось уже в самом лимане Амура, куда они сумели зайти лишь 27 июня – то есть через 15 дней после того, как впервые подошли к Сахалину. Две недели ушло на то, чтобы обогнуть северную «верхушку» острова, тщательно все исследуя.
В лимане «Байкал» пришлось в конце концов оставить, Невельской и офицеры пересели на шлюпки и прочий «мелкий водный транспорт», и далее фарватеры изучали и промеряли уже с них. Еще 22 дня. Зато нашли и вход в Амур, доступный для морских судов. И узкий – всего 4 мили (7,5 км) пролив, все же отделяющий Сахалин от материка.
На том самом месте, где Лаперуз и Браутон издали «зафиксировали» низменный перешеек, превращавший остров в полуостров. И Невельской не поленился спуститься до той широты, выше (севернее) которой эти отважные мореходы подняться не рискнули. И, может быть, правильно сделали, риски действительно были серьезными, можно было запросто потерять корабль. Но все это можно понять и ощутить, лишь читая Невельского. Попробуйте. Читать – не плавать.
На «Байкал» он вернулся только к вечеру 1 августа, потратив на доказательство двух очевидных теперь фактов почти два месяца активных поисков на месте и несколько лет тщательной подготовки. Еще месяц ушел на столь же тщательную съемку берега Охотского моря на север от Амурского лимана. Здесь Невельской и нашел свой залив Счастья, который станет на пять лет его «приусадебным озерком».
Поднимаясь на север, «Байкал» «плыл» по суше: старые карты имели огромные погрешности, их приходилось на ходу кардинально править…
Наконец, 3 сентября Невельской прибыл в Аян. Его к тому времени уже разыскивали, причем в море выходил даже лично генерал-губернатор Муравьев, и сочли погибшим вместе с кораблем. Понятно, до какой степени все были изумлены и обрадованы, увидев «Байкал» на входе в залив. Здесь же Невельской, наконец, получил подписанную императором инструкцию, разрешавшую ему совершить все те подвиги, что он уже совершил. Его победное донесение в столицу князю Меньшикову повез капитан Корсаков – тот самый, что позже станет генерал-губернатором Восточной Сибири вместо Николая Муравьева-Амурского (приставка Амурский и титул графа появятся у него как раз за присоединение Приамурья) и чьим именем будет назван сперва пост, а потом – город на Сахалине в заливе Анива. В нем мы уже были.
Невельской, сдав «Байкал» в Охотске (транспорт, как и планировалось, вошел в состав Камчатской флотилии), со всеми офицерами команды двинулся следом. По пути они приводили в порядок карты и журналы, получили награды. Невельскому присвоили очередное звание – капитана 2 ранга за... изумительную организацию доставки грузов. А вот орден, положенный за съемку берегов и прочего, задержали, потому что полез поперед батьки в пекло.
Дорога была долгой, в Питер Невельской прибыл только в январе 1850 года.
Столица встретила крайне неласково: граф Нессельроде со сторонниками настаивал на… разжаловании героя в матросы, потому что-де нельзя без соизволения государя пускаться в такие авантюры, грозя испортить отношения Российского и Китайского правительств.
Невельскому пришлось выдержать крайне жесткий экзамен на заседании Особого комитета. Он сумел доказать, что все полученные им данные верны и объяснил, почему оказались введены в заблуждение его авторитетные предшественники. В результате Николай I занял его сторону, распорядившись учредить Амурскую экспедицию. Ее начальником назначался Невельской, который «на основании положения о Сибири» был произведен в следующий чин – капитана 1 ранга.
Однако это была не победа. Экспедиция учреждалась исключительно для целей «расторжки» с местным населением – в основном гиляками (это устаревшее слово, теперь эту народность называют нивхами, но здесь и далее мы будем придерживаться в терминах и фактах книги Невельского). Ее форпост надлежало организовать на территории, на которую Китай никоим образом претендовать не мог, и ни в коем случае не на берегах Амура. Правительственная машина продолжала катиться по инерции – главным портом на Дальнем Востоке решено было сделать отрезанный от снабжения Петропавловск-на-Камчатке, «в помощь» ему усилить недавно организованный южнее Охотска порт Аян. И снова – переселить крестьян для налаживания сельского хозяйства… почти что в тундре.
Невельской же настаивал на том, что нужно скорее осваивать вновь открытое Приамурье, искать удобные, не забиваемые льдом гавани для судов на берегах Татарского пролива (его по инерции все еще именовали заливом), разведывать сухопутные пути снабжения этих гаваней, устраивать порты и посты. Торить через эти земли дороги, связывающие Приморье с Восточной Сибирью, «привязывая» этот богатый плодородный край к морю. Но его пока не слышали. Только Муравьев склонился на его сторону. И своим распоряжением по просьбе Невельского откомандировал к устью Амура прапорщика Орлова, который, кстати, первым на байдарке встретил «Байкал», возвращавшийся после своих подвигов и всеми уже похороненный. Орлов с переводчиками – гиляком и тунгусом – за то время, что Невельской и Муравьев провели в долгих поездках в столицу и обратно, учинил тщательную рекогносцировку на месте. Поэтому когда Невельской летом 1850 года вернулся в эти края, они довольно быстро определили, что наилучшее место для организации зимовья – Петровская коса (или кошка), образующая восточный берег залива Счастья. Просто потому, что только к ней могли подходить морские суда для передачи грузов и при этом она не так далеко отстояла от устья Амура.
Но… Невельской и не думал ограничивать себя полномочиями, обозначенными в инструкции об учреждении Амурской экспедиции. Организация пункта для торговли между населявшими низовья реки гиляками и Российско-Американской компанией – не цель. Не его цель.
И он, взяв с собой переводчиков Орлова и шесть казаков, двинулся туда, куда было не велено, – в реку Амур. Через лиман. В самое устье. На шлюпке, вооруженной маленькой пушечкой. А ведь где-то там, в глубинах этого необъятного устья, согласно донесениям российской миссии в Пекине, притаились несметные китайские военные силы. И миф этот еще в силе, не развеян, на него, как на непреложную истину, опирается граф Нессельроде, строя политику целого государства!..
Проплыв вверх по Амуру около 100 км, Невельской нашел то, что искал – протоку, где совершенно безопасно могут зимовать суда. От местных он довольно быстро узнал, что, кроме гиляков, гольдов, мангунов и других народностей, никто в этом краю не живет, никаких китайцев здесь никогда не бывало, ясак им никто не платил. Никаких китайских постов, военных гарнизонов по эту сторону от реки Сунгари и на Амуре нет, земли эти от Поднебесной никогда зависимы не были. «С той стороны» к гилякам ходят только маньчжурские купцы, которым, однако, китайские чиновники делать это запрещают, но за взятки соболями закрывают глаза на контрабандную торговлю. Главная меновая валюта маньчжуров – водка. Гиляков они часто обижают. Как и моряки больших судов, что с ранней весны, как сойдут льды, часто заходят в Татарский пролив и силой забирают в местных поселениях рыбу.
Вот этого – иностранных судов – Невельской более всего и опасался. И генерал-губернатору Муравьеву, и князю Меньшикову, и Особому комитету он доказывал, что поскольку край этот – не разграничен, то есть по факту – ничей, то может быть когда угодно занят любым сколько-нибудь предприимчивым мореплавателем. И тем самым Россия окажется отрезанной на востоке от океана, а такие территории, как Камчатка и Аляска, могут быть тогда вовсе потеряны, поскольку снабжать их очень сложно, содержать дорого, а защищать из-за малочисленности гарнизонов почти невозможно. И Крымская война, которая разразится всего через несколько лет, подтвердит его правоту. Поэтому
Невельской торопился и действовал дерзко, на опережение. Вот и сейчас. Он тут же объявляет гилякам, что Россия берет их под свою защиту, что русские всегда считали этот край, включая Сахалин, своим, а иностранцам надлежит объявлять следующее – и составляет грамоту на нескольких языках:
«От имени Российского правительства сим объявляется всем иностранным судам, плавающим в Татарском заливе, что так как прибрежье этого залива и весь Приамурский край до корейской границы, с островом Сахалин составляют российские владения, то никакие здесь самовольные распоряжения, а равно и обиды обитающим народам, не могут быть допускаемы. Для этого ныне поставлены российские военные посты в заливе Искай (Счастья) и в устье реки Амура».
Вот так вот скромно: все земли от сих и до Кореи – Российские. Я сказал. Капитан Невельской. Не губернатор, не министр, не посол и уж тем более – не император. Просто капитан 1 ранга, отправленный во главе 25 казаков и с одним прапорщиком лишь затем, чтобы организовать по сути магазин, склады, пристань и охрану всего этого добра.
А он – как написал (см. выше), так и сделал – прямо на берегу Амура на мысе Куегда при большом скоплении гиляков под салют из ружей и фальконета поднял российский флаг, оставил при нем солдат, то есть – выставил пост для охраны дальних рубежей Российской империи… На земле, которую эта самая империя все еще считает китайской и куда ступать ему было строжайше запрещено.
И это не все. Он приказывает Орлову строить помещения для зимовья на Петровской косе и обустроить пост на мысе Куегда, названный Николаевским (теперь здесь город Николаевск-на-Амуре), а сам с делегацией гиляков, которые решили просить Россию о заступничестве, является в Аян, распоряжается отправить целый корабль с запасами в Петровское, составляет подробное донесение о содеянном генерал-губернатору Муравьеву и сам следом отправляется к нему в Иркутск для доклада и объяснений.
Но Муравьев, не дождавшись дерзкого капитана, уезжает в Санкт-Петербург, приказав следовать за ним…
А в Питере – буря. «Дело» Невельского вновь рассматривает Особый комитет. Несмотря на защиту Муравьева, Меньшикова и Перовского, комитет под давлением Нессельроде и в особенности военного министра Чернышева постановляет Николаевский пост немедленно снять, а Невельского – разжаловать. Опять.
О дальнейших событиях сложилась красивая легенда, что-де Николай I лично принял Невельского, обласкал, разорвал постановление о разжаловании, намекнул, что за основание Николаевского поста ему положен бы чин контр-адмирала и благословил на дальнейшие подвиги. Однако сам Невельской в своей книге четко говорит, что на особой аудиенции ответ за него держал генерал-губернатор Муравьев. Который вместе с Перовским и передали ему все повеления государя. Николай I в самом деле назвал поступок его молодецким, благородным и патриотическим, изволил пожаловать орден Св. Владимира 4-й степени (тот самый «отложенный» орден, положенный за опись Сахалинских и Амурских берегов) и велел Особому комитету собраться вновь, но уже под председательством не Нессельроде, а наследника своего – Александра Николаевича. По поводу же Николаевского поста произнес фразу, ставшую крылатой: «Где раз поднят русский флаг, он уже спускаться не должен!» Эта фраза, верней даже девиз, выбита на памятнике адмиралу Невельскому – основателю города Николаевск-на-Амуре, – установленном на берегу реки примерно в том месте, где он в 1850 г. поднял российский флаг.
Амурская экспедиция разрасталась. Невельскому придали уже не 25, а 60 матросов и казаков, двух офицеров, доктора. Снабжать их припасами и всем необходимым, а также гребными судами должна была Российско-Американская компания, которой казна, разумеется, все возмещала. Николаевский пост не тронули, однако строжайше запретили предпринимать впредь что-либо подобное. Иностранцев велели уведомлять, что «без согласия российского и китайского правительств никакие произвольные распоряжения в этих местах не могут быть допускаемы…», а сам Китай уведомили специальным сообщением Сената о том, что Россия «намерена иметь наблюдение за устьем реки Амура».
Однако по сути Амурская экспедиция оставалась по-прежнему обыкновенной торговой миссией частно-государственной Российско-Американской компании. И не более. Но Невельского – после двух триумфов – это уже ничуть не смущало. Он решал государственные задачи. Так, как их понимал. И раньше, чем само государство осознавало важность и необходимость предпринимаемых им шагов.
Причем все – абсолютно все – его решения были на высшем уровне признаны и оценены. Но как правило – задним числом. Ему же, казалось, это если и доставляло неудобство, то лишь в одном – экспедиции постоянно не хватало сил и средств для выполнения сверхзадач, которые ставил перед своими подчиненными Невельской. Случался голод. Особенно тяжелой выдалась вторая зимовка. Холод – порой температура в занесенных снегом по самую крышу домах не поднималась выше пяти градусов. Не хватало надежных, знающих офицеров. Долго не было собственного морского транспорта, а вельботы и шлюпки приходилось строить самим. Так и не смогли добиться присылки надежного парохода для тщательной разведки всех фарватеров лимана и устья Амура. Ну и – каждый свой шаг приходилось оправдывать, обосновывать, объяснять, доказывать в многочисленных письмах и донесениях…
Тем не менее бесчисленные экспедиции, в которые Невельской отправлял своих подчиненных, – в первую очередь Орлова, Бошняка, Чихачева, Разградского – приносили России бесценные новые знания, по сути, географические открытия.
Они изучали направления горных хребтов, течений рек, открывали гавани на берегу Татарского пролива и пути, связующие их с Амуром, как главной артерией края. Доказали, что упоминаемый в Нерчинском договоре Хинганский хребет идет вовсе не так, как считалось прежде, а значит и привязанная к нему линия разграничения между Россией и Китаем оставляла в нашем владении не только Приамурский, но и Приуссурийский края. Кстати, «пограничные столбы», якобы обнаруженные академиком Миддендорфом, оказались метками гиляков – вокруг них время от времени собирались окрестные селения, устраивая что-то вроде ярмарок.
Наконец, был занят Сахалин. Но Невельской еще не вполне закончил намеченную работу, когда экспедицию решено было свернуть. Во многом из-за войны, получившей название Крымской и более всего запомнившейся героической обороной Севастополя, но докатившейся и сюда, еще на не вполне российский Дальний Восток.
Соединенная англо-французская эскадра разорила-таки Петропавловск-на-Камчатке – как и предсказывал Невельской. Однако лишь со второй попытки. Первую атаку русские сумели отбить. И об этом трубили все европейские газеты. Когда неприятель собрался с силами во второй раз, Петропавловск был – по совету Невельского – уже оставлен ради спасения людей, имущества порта и главное – Камчатской флотилии. Ее корабли ушли в Татарский пролив, где их чуть было не настигли. Но русские сумели выскользнуть через пролив, открытый Невельским, и «растворились» в лимане Амура. В то время как сильная эскадра противника заблокировала Татарский пролив, контролируя все побережье к югу от устья Амура. Англичане и французы, не зная, что Сахалин – остров, думали, что прижали русских к перешейку и они волей-неволей спустятся обратно, угодив в расставленные сети, либо просто будут раздавлены наступающими льдами… Но не случилось. И это, пожалуй, стало последней и очень значимой победой Невельского и его дара предвидения. По окончании войны уже ни у кого не оставалось сомнений, что эти земли принадлежат России. Здесь уже были сосредоточены значительные морские и сухопутные силы, Николаевск-на-Амуре разросся до двухсот домов…
Невельской стал контр-адмиралом, его доводы и мысли о разграничении с Китаем были приняты за основу в переговорах, которые вел уже генерал-губернатор Восточной Сибири Муравьев. И он же, всегда Невельского поддерживавший, сам же от него более всех и уставший, организовал адмиралу, по сути, почетную отставку и несколько преждевременное возвращение в Санкт-Петербург.
У нас будет еще много интересного. Подписывайтесь на канал Русский следопыт, ставьте лайки