Один из моих товарищей участвовал в Чеченской кампании, где ему довелось повидать много дряни. Как-то ему сын задал при мне этот вопрос, парнишка был еще слишком молод, чтобы понимать, что нельзя спрашивать о таких вещах. Каждый, кто ни встретит бойца с фронта либо начнет расспрашивать и делать вид, что все понимает, либо будет молчать и гордится этим будто уж он-то все понимает. Никто, кроме участника сражений, не поймет насколько война страшное зло.
Собственно вот, что ответил товарищ:
Поначалу боялся, боялся, что промажу или если попаду, то убью, оттого молился, чтобы выжил, чувствовал жалость и сострадание. Постоянно думал о том, что по ту сторону прицела тоже человек, который тоже невольник начальства и геополитических игр. Вообще на близких дистанциях очень страшно было работать, потому что видишь лицо противника, невольно задумываешься о его семье, амбициях, жизни. Но это все лирика и такие мысли только приходили в первые недели, а потом уже будто отключается сознание, колотит дико адреналин и только после боя начинаешь осознавать, что происходило и как, да и то рассеянно. Каждый последующий день становишься все холоднее и равнодушнее, через оптику чувства начинают притупляться, и мир кажется не таким, как обычно. На дальних дистанциях ведешь огонь по силуэтам и человек кажется движущейся точкой, в которую просто надо попасть. Лица врага не видишь, потому и не чувствуешь ничего. О противнике однополчане особо не говорили, все просто воспринимали его как за огневую точку, которую нужно немедленно погасить.
Мои чувства были немного другими, о которых поделюсь в одной из следующих публикаций. Видимо, прав был наш взводный, когда готовил нас к первой атаке. Он говорил о различных эмоциях каждого из нас, и что не стоит давать им охватить разум во время сражения, иначе "крышка".