На минувшей неделе Новгородский музей-заповедник активно приглашал новгородских школьников стать на время каникул волонтёрами на Троицком раскопе. Новость вроде бы позитивная, только ничего хорошего в ней нет. Ведь на протяжении 45 лет школьники, вносящие свой посильный вклад в развитие новгородкой археологии, делали это не на «идейных началах», а за зарплату – пусть часто и небольшую. Но в 2018 году в бюджете денег на зарплату учащимся, занятым на раскопках, не нашлось. Известный новгородский археолог Сергей Трояновский считает это началом совсем неприятной тенденции в отношениях властей с новгородской исторической и археологической наукой. Своими опасениями он поделился с корреспондентом издания «Пароход Онлайн».
– Наша археологическая экспедиция – это такая форма жизни, которая уподобляется Змею Горынычу, три головы у нас. Это МГУ – кафедра археологии с истфака, институт археологии академии наук и новгородский музей-заповедник. Они проводят раскопки с целью пополнения музейных фондов и для продвижения научных исследований. В последнее время – лет так 45 – на Троицком раскопе отработали десятки тысяч школьников из Великого Новгорода и других городов России – Москвы, Петербурга, Волгограда, Нижнего Новгорода. Даже уральцы из Петербурга к нам ездили больше тридцати лет. Движущей силой раскопа были, конечно, новгородские школьники. Но в этом году мы столкнулись с неприятной историей. В бюджет города не заложили ни копейки на летнее трудоустройство школьников на раскопках. У комитета культуры и молодёжной политики тоже бюджеты достаточно скромные. Они развели руками и сказали – мы нанимать школьников не можем.
– Когда об этом стало известно?
– Ещё в апреле. Мы потом вели переговоры с мэром и городской думой – писали письма, встречались лично. Но нам сказали, что городской бюджет нищ, и лето школьники проведут в подворотнях, во дворах. К истории и археологии родного города их привлекать, получается, не хотят. Мы опечалены этим обстоятельством и понимаем, что эта ситуация не должна становиться регулярной. Поэтому надеемся, что хотя бы областные власти нас поддержат.
– После этого вы обращались за помощью куда-то ещё?
– Понимаете, у нас на раскопе довольно развитая инфраструктура и чтобы благополучно вести раскопки нужно откачать воду, которая за зиму набирается до уровня от трёх до четырёх метров. Новгородский «Водоканал» и Сергей Золотарёв уже много лет не отказывают нам и в качестве благотворительности высылают бригаду, которая неделю откачивает воду мощными помпами. В этом году нам тоже здорово помогли.
Ещё у нас на раскопе не хватает трапов, по которым можно безопасно спускаться вниз. Я обратился к депутату областной думы Дмитрию Игнатову. Он пообещал прислать необходимое количество досок, брусков и столбов, чтобы поправить забор. Он ведь не обновлялся с визита Путина в 2010 году. То есть, безусловно, есть люди, готовые помогать. Но на трудоустройство школьников нужны сотни тысяч рублей – где-то полмиллиона. Предприниматели на себя это брать не очень хотят, потому что трудоустройство школьников сопровождается массой бюрократических процедур.
– А в Новгородский университет вы не обращались?
– Он не ведёт раскопки у нас. Они работают либо на больших охранных объектах либо увозят студентов в Старую Руссу. К сожалению, наш университет варится в собственном соку. Ему новгородские раскопки не так интересны, потому что сотрудники университета на них не работают. Ведь в нынешней ситуации внутри различных учреждений очень много решает пиар и система «галочек». А никаких репутационных дивидендов финансовая помощь школьникам на раскопах не принесёт. Наверное, они так считают.
– У нас сейчас вообще переживают за судьбу гуманитарного образования в Новгороде.
– А раньше наш пединститут считался одним из лучших в СССР. Я в нём учился один год, пока не перевёлся в МГУ. Сейчас же качество преподавания и студентов падает с каждым годом. У нас практически не осталось докторов наук, кандидатов тоже немного. Ярких личностей нет, на лекции которых ходили бы не только студенты, но и вольные слушатели. А раньше так было. Людям было важно услышать чьё-то авторитетное мнение, разобраться в чём-то с помощью компетентных специалистов. И я должен признать, что сейчас оценки нашего образования справедливы. Но надеюсь, что новый ректор как-то эту ситуацию будет переламывать, хотя для того, чтобы собрать там достойный истории Новгорода преподавательский коллектив, нужно будет приложить немало усилий. Понадобятся преподаватели из Петербурга, из Москвы.
Сейчас нам надо задумываться над тем, что будет дальше. У нас в городе очень много учреждений культуры и историческое образование всегда было гарантией, что специалист будет работать и в архивах, и в сфере культуры в целом. Поэтому потеря такой большой структуры, как гуманитарный институт, будет очень болезненной. Мы же себя позиционируем как город истории. Вот отец у меня был корреспондентом ТАСС и всё время посылал на центральную ленту в Москву массу информации о проходящих в городе раскопках и находках. Это шло на ленту безоговорочно, и люди удивлялись, что из маленького провинциального города постоянно идёт такая позитивная «мягкая» информация историко-культурного содержания. Это работало на репутацию области в лучшем смысле.
Сейчас же мы наблюдаем попытку со стороны «приезжих» смотреть на новгородцев слегка свысока. Отсюда и разговоры пошли, что пора валить отсюда. У нас даже слово такое появилось – «поравальщики».
– Ну да, картина печальная. Как вы думаете, это может превратиться в тенденцию?
– Тут надо понимать, что отношение к раскопкам складывается из двух факторов. С одной стороны, это огромное количество любителей так называемой folk-history, которые пытаются сделать из истории увлечение, хобби и начинают потом сыпать своими определениями, категориями, внедрять в науку дилетантские методы суждения. И с ними все вынуждены мириться, потому что это якобы является выражением свободы слова. Но это не так. Наука предполагает длительный период внедрения в её структуру и осторожность суждений, если за тобой не стоит сформировавшаяся научая школа. Нужны аргументы и глубокое знание историографии. Но сейчас всё это уходит на второй план, начинается классический постмодернизм, когда мнение выходит на первый план, а всё остальное можно считать неважным.
– Это часто мы наблюдаем в социальных сетях.
– Ну, когда один малознающий человек общается с другим, то они говорят о том, что сами знают, а не о том, что надо бы узнавать побольше.
Знаете, в советское время слова «археология» не было. Была «история материальной культуры». Но сейчас всё постепенно отходит от истории к настоящей и будущей виртуальной культуре. Мы переносим всё в пространство цифровых технологий, считаем, что это будет новый мир. Старый мир, конечно, может в нём присутствовать, но только в виде старых предметов в дополненной реальности, которыми можно будет восхититься. «Всё будет оцифровано и доступно», – говорят нам. Но это – подмена реального мира, в котором мы всё-таки живём. И археология даёт нам чёткое понимание того, что должен быть баланс сил между реальностью и виртуальностью. Можно покопать, пощупать и убедиться, что Новгороду не 400 лет, как утверждает Фоменко в своей лженауке, а больше тысячи. Вот это тоже большая проблема, на самом деле. Академик Янин говорил, что такие «зияющие высоты» – это пропасть, в которую очень легко скатиться.
Многие мои одногруппники ушли из исторической науки, потому что надо было зарабатывать на кусок хлеба. Встречались мы на 20-летии с выпуска истфака НовГУ и выяснили, что из 300 человек с потока в научной системе остались двое – я и ещё один коллега. Но все остальные жаловались на то, что тоже бы хотели заниматься историей Дальнего Востока или революции, но ушли в бизнес. Кто-то ушёл в политику. Вот ведущий первого «Первого канала» Артём Шейнин был у нас на потоке активистом, бывшим афганцем. А теперь он ведёт шоу, где высказывает спущенные сверху идеологемы и выражается излишне эмоционально (проще говоря, матерится – авт). Я это к чему – размытие научных основ началось ещё тогда, в девяностые, когда я учился. В настоящей науке остались только те, кто действительно ей преданны. Один известный учёный сказал: «очень важно, чтобы новые поколения учёных стояли не на костях, а на плечах своих предшественников». А у нас эти плечи, к сожалению, уже ослабли, потому что больших учёных почти не осталось. Да, у нас есть символ экспедиции – академик Янин, который с 1966 года её возглавил. Но понятно, что люди стареют, и с возрастом уходят возможности продвигать свои интересы в науке. Поэтому сейчас таких людей в Великом Новгороде практически нет.
– Вас не пугает возможность того, что такими темпами изучение истории Новгорода может прекратиться?
– Мне показалось парадоксальным выделение миллионов на развитие туристического офиса «Русь Новгородская». Туристические услуги – вообще-то бизнес, они должны деньги приносить, а не отнимать их у бюджета. А им дополнительно выделяют семь миллионов. Нам на раскопки хотя бы 500 тысяч дайте! Мы будем довольны вот так! Школьники будут заняты делом и обращаться к истории города, потом будут рассказывать об этом всем, кто приедет к ним в гости. Но мы не на первом плане. И это оскорбительно для Великого Новгорода, ведь наш город считается культурным феноменом. Мы нашли недавно первую в сезоне берестяную грамоту – 1103 за всё время. В других городах их находят не больше ста.
Я могу сделать вывод, что наше руководство просто не очень погружено в такой материал. У них пока не хватает сил осознать, насколько доверенная им территория уже накрыта авторитетными людьми и начинаниями, которые надо просто поддержать. Они ведь сами окрылятся от этого.
Мы, историки и археологи, становимся нужны во время громких исторических дат и юбилеев. Ведь там нужно подробные исторические справки и документы отправлять в Москву, в том числе в академию наук. Вот тут мы сразу становимся нужны. А когда встаёт вопрос о помощи нам ради развития науки… Ну, историю с раскопом я вам уже рассказал.