Плохая экология привела к тому, что женщины практически перестали производить на свет потомство. Самым радикальным способом заставить их выполнять свою пролетарскую функцию предприняли в псевдотеократическом – эдакая теократия со светской властью, во главе которой находится совет командоров - государстве Гилеад, образовавшемся на руинах Соединённых Штатов Америки.
Большинство женщин здесь были разделены на категории: марфы-экономки, жёны командоров, тётки – надсмотрщицы над служанками и служанки – фертильные женщины, детородящие за жён командоров. Над ними осуществляют биовласть мужчины-командоры, регулирующие и управляющие всеми общественно значимыми функциями женского организма, в первую очередь, соитием, беременностью и деторождением.
Сюжет строится вокруг служанки по имени Джун, или Фредова. Этот феминатив образован от имени её временного хозяина командора Фреда Уотерфорда; для него и для его жены Яснорады она должна родить первенца. Это есть основная миссия служанок, которые циркулируют от одной семьи управителей теократии к другой.
На первый взгляд, «Рассказ служанки» льёт воду на мельницу феминизма, а, точнее, постфеминизма. Чем ещё может быть адаптация романа известной канадской феминистки и активистки экологического движения Маргрет Этвуд? Идеи постфеменизма неразрывно связаны и спорадически транслируются в поп-культуре (в 90-е его героинями были Бриджит Джонс, Лара Крофт и Spice Girls), и сам постфеминизм, как свидетельствуют Айвонн Таскер и Диана Негра, «был выработан и развился за пределами науки». Кроме того, в сериале одновременно представлены попытки формирования идентичности через «жертвенный феминизм» и «сильный феминизм», которые Наоми Вулф представляет как две магистральные феминистические практики.
В упрощённой марксистской трактовке обязательно нашлось бы место такому тезису, что в сериале, по сути, положение служанок в Гилеаде тождественно положению пролетариата в капиталистическом обществе. Энгельс в «Принципах коммунизма» давал ёмкое определение пролетариата, как общественного класса, живущего «исключительно путём продажи своего труда». Вольнонаёмный принцип замёнен в Гилеаде на более традиционный; фертильные женщины живут своим телом. «Это просто работа», - настраивает себя лесбиянка Эмили, компаньонка Фредовой, перед выполнением церемонии зачатия с командором.
Выполнение церемониальных порядков раскрывает первоначальное значение слова «пролетариат». В Древнем Риме им называли неимущих жителей, единственная ценность которых для общества заключалась в том, что они могли делать новых римлян. Поэтому всё их имущество ограничивалось одним словом proles, одновременно означавшее и продукт производства («потомки») и средство производства («яички»). Back to basic.
Однако материнство и рождение являются фундаментальными основаниями существования Гилеада, а не какими-то побочными продуктами. И формально служанки добровольно выбрали выполнение своей миссии по продолжению человеческого рода. Они окружены заботой и почётом, правда, они существуют тоже только формально, как и добровольный выбор.
Патриархальный уклад оказывается на проверку совсем не патриархальным: мужчины занимаются регулированием отношений внутри женского сообщества и втянуты в перманентное противостояние между служанками и жёнами. Гендерный стереотип человека, слишком заинтересованного в этих вопросах, не соответствует образу настоящего мужчины.
Постфемнизм возник в качестве реакции на «жестокие символ антифеменизма», как называет Нэнси Уитьер восьмидесятые годы прошлого столетия. Дискурс консервативных восьмидесятых, во многом, старался воспроизводить прекрасную послевоенную эпоху пятидесятых с аккуратными домиками и домохозяйками в них, примерными жёнами и матерями семейств. Феминизм был грязным ругательным словечком.
Часть женщин, например, в лице Яснорады Уотерфорд были активными строительницами теократического Гилеада. Жена командора представляет собой тот самый образец антифеменистческой реакции восьмидесятых, ведь именно в это десятилетие был написан роман Маргрет Этвуд. Они добровольно отреклись от собственных прав (на труд, участие в государственных делах, на чтение и т. д.), и блокируют все попытки доказательства им того, что вместо рая на Земле был выстроен ад. Яснорада напрочь отказывается бежать из Гилеада, и лишь только после того, как в назидание за предложение провести реформы в государстве ей отрубают палец, она даёт некоторую слабину.
Не напоминает ли эта история типичное либеральное представление о Советском Союзе? Все вожди революции – Троцкий, Зиновьев, Каменев, Бухарин, Рыков, Томский – уничтожены возникшим из революции кровавым режимом Сталина, но даже на смертном одре и у расстрельной стены отказываются признать ошибочность революции. Пролетариат признаётся единственным источником власти в стране, от его имени осуществляется диктатура, но он является таким же бесправным классом, как и все остальные, кроме верхушки партийной номенклатуры. Марксизм-ленинизм – официальное учение Советского Союза, но многие труды классиков находятся в спецхранилищах, а изучение доктрины подменялось конспектами и цитатничеством. Также и в Гилеаде Библия находится под фактическим запретом, в первую очередь, для женщин, которым строжайше запрещено читать.
И что если «Рассказ служанки», в этом случае, не реализовавшаяся антиутопия маскулинного мира, а, как раз-таки, утопия (пост)феминизма? И мужская биовласть лишь ширма, за которой прячется традиционное матриархальное устройство быта и поведения? Общество целиком и полностью центрировано на женских проблемах, но диалектика такова, что женщины одновременно являются самыми бесправными существами во всём Гилеаде. И почитаемы, и деэмансипированы. Второе качество позволяет им проявлять стороны, как «сильного феминизма» в форме радикальной борьбы за реституцию попранных прав, так и «жертвенного феминизма» через сострадание положению женщин – см., напр., переданные движением сопротивления Фредовой письма с автобиографиями.
И не смыкается ли в этом случае утопия с антиутопией, не является ли теоретический антиутопический мир (пост)феминизма, на самом деле, его осуществлённой на практике утопией, идеальным вариантом общественного устройства? That’s the question.