Компания у Николая Алексеевича была в тот день, если позволительно так сказать, «разношерстная». В его большой квартире могли себя свободно чувствовать одновременно 35—40 человек. Николай Алексеевич — хлебосольный хозяин. Он любил говорить своим друзьям и знакомым: «Я родился в год Лошади, а Лошадь любит быть на публике, поэтому я люблю многочисленные сборища или, интеллигентно говоря, компании».
Никто из гостей не мог припомнить, как он познакомился с хозяином дома, а о том, где он работает, знали считанные единицы. Однако факт остается фактом — Николай Алексеевич собирал большие (персон на 30—40) компании систематически, не реже двух, а то и трех раз в месяц. В начале вечеринки приглашенные, как правило, задавались вопросом: «Откуда такая роскошь в наши «революционные»дни?» Но выпитое вино, элегантные женщины, смешанные запахи хорошего табака и французских духов через пару часов уводили дурные мысли в сторону. «Каждому свое», — смирялись гости и активно использовали возможности, предоставленные хозяином дома.
Владимир Бессонов алкоголь не принимал. Не потому, что не хотел, — язва не позволяла. Он аккуратно, весной и осенью, проходил профилактический курс лечения. А сейчас была осень.
Владимир не спеша прогуливался по комнатам. Трезвому невыносимо смотреть на «подогретый» контингент, особенно женский. Пьяных женщин Владимир просто не переносил. В интимных отношениях с женщиной Владимир всегда уговаривал партнершу провести первый раунд любовной игры на трезвую голову. «Вот после этого, — любезно говорил он, — пей сколько хочешь».
Сегодня его внимание привлекла высокая блондинка со слегка выпуклыми голубыми глазами и ненакрашенными, но пунцовыми (наверное, от выпитого вина) губами. Она, на его взгляд, своеобразно танцевала.
Движения ее, каким бы танец не был, быстрым или медленным, были однообразными. Так, например, ступни ног почти не раздвигались в стороны, руки были вытянуты вдоль тела. Она слегка приседала, и только голова двигалась, как восклицательный знак. Но при этом (Владимир даже зажмурился от удовольствия) блондинка так симпатично подергивала своими крупными, очень выпуклыми ягодицами, что дух захватывало. «Будь на ней свободное платье, — подумал Бессонов, — такой бы сексуальной изюминки не было». Глаза Владимира затуманились.
Прийдя в себя, он смело направился к блондинке.
Она сидела в компании четырех мужчин и весело отвечала на их пикантные реплики. Появление Владимира не вызвало энтузиазма среди мужчин. Они нахмурились и как бы безучастно поглядывали на присутствующих.
Владимир, не обращая внимания на их постные физиономии, устремился к блондинке.
— Я балдею от вас! Разрешите поцеловать вашу ручку. — Не ожидая ответа, он нежно взял ее за руку, как бы для поцелуя, но не поцеловал, а положил аккуратно руку обратно.
— Вы знаете, мадам, я не могу это делать при посторонних,
— Бог ты мой! Кому нужны ваши лобызания?
Владимир сморщился: «Лобызать... — Ну и жаргон! Вы что, прибыли из Рио-де-Жанейро?» А про себя подумал: «При чем здесь Рио-де-Жанейро и жаргон? Совсем меня блондинка с толку сбила.» Блондинка, совсем не ожидая такого натиска, нервно перебросила ногу на ногу, затем еще раз, затем еще, как в рекламном ролике, и молчала. Владимир еще в танце оценил стройность ее красивых длинных ног, от «ушей», и в подобной рекламе не нуждался, а цвет трусиков его не интересовал. Вот так, или примерно так, он высказал ей свои соображения. Наконец, блондинка собралась с мыслями.
— Слушай, парень, ты за кого меня принимаешь?
Ее возмущению, казалось, не будет предела.
Глаза округлились, позеленели, слова вылетали с шипением. Змея, да и только, но... очень красивая. Бессонов любовался ею.
Владимир, на секунду вновь представил подергивания ее ягодиц, зажмурился, как кот, от удовольствия, принес извинения — sorry, mam, и чинно удалился.
Вслед ему раздался сочный бас кого-то из ее вздыхателей, очень стандартный для таких ситуаций: «Еще, раз появишься, голову свернем!»
Владимир расстроился: «Надо же, понес чушь вместо того, чтобы потанцевать и познакомиться. Теперь визит не повторишь. Голову мужики, может, и не свернут, но физиономию на свой вкус обозначат. Черт побери, выпить нельзя, а то...»
Его размышления были прерваны мягким прикосновением прохладной женской руки, которая, приподняв его воротник, лила какую-то жидкость ему на спину. По телу побежали мурашки. Резко поднятый воротник не давал повернуть голову.