Колумнист Булат Рахимзянов продолжает разбираться в мифах, связанных с историей Казанского ханства. Начало здесь и здесь.
Я много раз слышал этот миф в основном в версии «не хотело завоевывать Казань», а иногда и «было вынуждено это сделать». Действительно, все империи не хотели быть таковыми, их к этому вынуждали внешние обстоятельства, никуда не годные соседи, которые беспокоили их, мирных обывателей, напрасно. Что остается делать в подобной ситуации? Только решить проблему на корню.
Постоянное желание перекладывать ответственность в природе человека. Никому не приятно признавать, что ты что-то сделал не так. К государствам это также относится, ведь кто их создавал? Пришельцы из космоса? Или жители его территории?
На самом деле сама постановка вопроса некорректна. Во-первых, мы не знаем, «хотело» или «не хотело». И никогда уже не узнаем. Где свидетельства источников, прямо подтверждающие/опровергающие данный постулат? Их нет. Во-вторых, а есть ли разница? Хотело, не хотело, но факт-то остается фактом — завоевало. Мы не можем судить по мыслям, так как их мы попросту не знаем, если они не озвучены вербально. Поэтому об интенциях мы можем судить только по реально произведенным действиям. Они прямо свидетельствуют — Казанское ханство было завоевано Московским государством.
В результате монгольского завоевания значительная часть русских княжеств оказалась включенной в империю Чингисидов. Именно данный факт — военное завоевание — заложил основы отношений между совокупностью покоренных русских княжеств и сначала Улусом Джучи, а после его распада — образовывавшимися на его основе позднезолотоордынскими государствами. Московские и другие правители Северо-Восточной Руси потеряли независимость после взятия их территорий «саблею», подчинившись монгольским завоевателям. Вплоть до середины XV века у правителей Северо-Востока Руси попросту не хватало военной мощи, чтобы системно противостоять татарам. Они прекрасно понимали, что отдельные эпизоды неповиновения с их стороны повлекут за собой ответные акты и что в целом они проигрывают в военном отношении представителям Орды и кочевому миру Степи. При этом загнанное в самые глухие уголки души желание реванша безусловно присутствовало в их мыслях.
Неравенство сторон приводило к антагонизму между покоренными и завоевателями, который был вызван, с одной стороны, неуважением к слабым, с другой, нетерпимостью к тем, кто «без любви» стал доминирующим партнером в отношениях на долгие столетия. При всем этом Москва все же была своеобразным «внутренним» игроком позднезолотоордынской политической сцены.
Отличая от других своих татарских соратников-соперников как традициями государственного устройства и управления, так и религией и культурой, правящей династией, кое-что роднило ее с татарскими наследниками Золотой Орды. Это было то реальное участие в борьбе за ордынское наследие, которое на уровне внешнеполитической деятельности она реализовывала наравне со своими татарскими конкурентами. Это реальное участие предполагало как военные акции, так и дипломатические маневры. Поэтому на уровне реального участия в борьбе за наследие великой империи Москву можно признать одним из позднезолотоордынских государств, действовавшим в соответствии с негласными «правилами», принятыми в этом мире. Право силы было здесь одним из основных.
Неудивительно, что статус Москвы в политическом пространстве XV—XVI вв. менялся. В течение двух веков между ней и татарскими государствами — наследниками Золотой Орды — происходили драматические изменения: всего лишь четыре поколения разделяют мольбы великого князя Василия II к Улуг-Мухаммеду о пощаде и приказной тон ярлыка царя Федора Ивановича к сибирскому хану Кучуму. К концу XVI века Московское государство установило господство практически над всей территорией Дешт-и-Кипчака. Именно Москва — «приемная дочь» Золотой Орды — одержала победу в весьма продолжительной схватке за ордынское наследие.