Сара не помнила, сколько времени она удерживала равновесие на широкой спине лошади, рысящей по лесной дороге. В голове бились слова «Шма», но прочитать молитву не удавалось: поднести к лицу правую руку, намертво вцепившуюся в седло, было некогда. Нужно было уклоняться от веток, нависавших над дорогой, и при этом не упасть. Девушка подозревала, что если она свалится на землю, то похититель просто прикажет еe связать, перекинет через седло и повезет дальше, словно тюк с товаром.
Всe началось с болезни отца. Холодным январским днем Джошуа Тальмон отправился в Ноттингемский замок на своих ногах, а вернулся в носилках. Лицо было перекошено, язык и левая половина тела не повиновались ему. Когда отец снова начал выходить из дому, Сара всюду сопровождала его. Конечно, разумней было нанять в сопровождающие крепкого парня, но охранника пришлось бы поселить у себя, а у Тальмона незамужняя дочь. Не подобает. Девочка и так без матери растет, ничего о мужском коварстве не знает, и нечего лишний раз вводить дитя в соблазн.
Так решил мудрый старый папа и стал наносить деловые визиты вместе с дочкой. Джошуа и раньше считал правильным только своe мнение, а уж после удара стал и вовсе самодуром. Сара поддерживала отца на крутых подъемах и спусках, но мало понимала в финансовых делах. Поэтому во время долгих бесед ростовщика и шерифа откровенно скучала и глазела по сторонам. И быстро обнаружила ещe одного человека, которому тоже было ужасно скучно.
Молодой нарядный рыцарь таращился на девушку прямо и откровенно. Юной леди следовало бы скромно потупить взор, но Сара не была леди. А еврейке можно было позволить себе некоторую вольность в поведении — не всe ли равно, что чужак о ней подумает. Преграда между ними была невидимой, но почти физически ощутимой, надежно разделявшей два разных мира.
Одной необычайно холодной зимой Саре довелось увидеть замерзший пруд. Вода покрылась прозрачной ледяной коркой, прочной настолько, что местные мальчишки выбегали на самую середину. Сара тоже осмелилась выйти на лед. Под ногами шевелились водоросли и шла своя таинственная жизнь. Огромная рыба выплыла из глубины и уставилась на девушку круглыми немигающими глазами. Рот рыбы приоткрылся, из него выплыла цепочка пузырьков, рыбина вильнула хвостом и уплыла в темноту, сверкнув на прощанье серебристой чешуей.
Рыцаря звали Гай Гизборн. Он тоже сверкал чешуей доспеха и забавно приоткрывал рот, выпуская пузыри ничего не значащих слов. Сэр Гай был красив. Так может быть красив новенький собор на городской площади: огромный, соразмерный и… бесконечно чуждый. Можно ходить по улице мимо собора, любоваться гармонией линий и игрой света на оконных витражах, но точно знать, что никогда не окажешься внутри. Это совсем чужой мир — чуждый, враждебный, но не злой.