«Гедда Габлер» в театре им. А.С Пушкина, или как женская логика свела в могилу
Анна Бояринова
Фото: Владимир Майоров
Понять женщину и логику ее поступков – задача не из легких. Понять героиню норвежского драматурга Генрика Ибсена Гедду Габлер в этом смысле трудно вдвойне. Понять же главную героиню премьеры «Гедда Габлер» в постановке Анатолия Шульева на сцене театра им. А.С. Пушкина – задача совершенно невыполнимая. Как бы не пытались обосновать ее образ режиссер и столичные театралы, из представленного публике не следует ничего. Что неприятно, так как трактовка образа главной героини в спектакле является промахом единственным, но очень весомым.
Гедда, ее играет Александра Урсуляк, – дочь генерала, скончавшегося незадолго до действия пьесы. Она выходит замуж за молодого научного сотрудника Йоргена в исполнении Алексея Воропанова, с которым они покупают дом и пытаются зажить счастливо. Не получается: Йорген живет ожиданием должности на кафедре, проблемами своей тетушки Юлианы, которую играет Наталья Николаева, а Гедду преследуют странные видения, завышенные требования к жизни, неудовлетворенность всем и вся. Однако она представляет интерес для окружающих ее мужчин – судьи Бракка в исполнении Бориса Дьяченко, старого друга ее отца, и Эйлерта Левборга, его играет Александр Матросов, с которым ее муж вместе учился и в которого она была сильно влюблена. Появляется рукопись романа, который Эйлерт создал вместе с женщиной по имени Теа, ее играет Анна Бегунова, и который всем кажется гениальным. Рукопись теряется, ее находит Йорген, доверяет Гедде на хранение, но та решает ее уничтожить. После выяснений отношений с Геддой, Эйлерт погибает нелепой смертью. Йорген решает восстановить с Теей рукопись по памяти. Гедда застреливается.
Вот такой непростой сюжет в конце XIX века придумал Ибсен. Он движим характером главной героини, о котором сам писатель говорил как об очень непростом. Но он же говорил, что беда Гедды – в несвободе, которой обусловлено положение женщины в те времена. При всей своей незаурядности она, по задумке автора, была заложницей обстоятельств и бессильна независимо от мужчин изменить свою жизнь. Создатели спектакля решили представить Гедду как героиню мускулинную: солдатские полусапоги, серые свободные брюки, небрежно заправленная рубашка, – вот ее одежда. В обстановке ремонта в современном провинциальном доме, а именно такое пространство авторы спектакля создали на сцене, выглядит вполне гармонично. Между тем такой образ Гедды говорит не о каких-то абстрактных желаниях что-то сделать со своей жизнью, а о намерениях это сделать здесь и сейчас – очень уж он воинственный. Если бы действие происходило в движущемся поезде, то такая героиня спрыгнула бы с него и пошла прочь от этой надоевшей семьи, быта, мужа. Однако нет – в спектакле она живет ситуациями, прописанными ей Ибсеном. И возникает несоответствие.
Допустим, социальные условности, в которые поместил Гедду Ибсен, ничего не значат. Она сама виновата в своем бессилии, и тогда можно закрыть глаза на ее воинственный облик. Понятно же все должно стать из того факта, что она генеральская дочка – избалованная, капризная, взыскательная. Однако загвоздка в том, что в первом действии, когда закручивается сюжет, это не явно: был отец – отца не стало. Все. Знать же всю эту грустную историю заранее зритель не обязан. В своем подавляющем большинстве, он ее не знает. И видит то, что показывают: как какая-то женщина, которой вечно все не нравится, нервно бегает по сцене, лихорадочно разливает в бокалы вино, ее движения то резки, то плавны, у нее галлюцинации, она любит пострелять из пистолета. Складывается впечатление, что она либо пребывает под неким дурманом, либо психически нездорова. Никакие обоснования на сцене не срабатывают.
Тут на помощь могли бы прийти слова, которые произносит героиня Урсуляк, то, как она их говорит. Однако снова разочарование: практически все фразы, которые Ибсен придумал для этой непростой женщины, произносятся актрисой со странной невыразительностью. То есть выразительность есть, но не та: все, вне зависимости от смысла, актриса декламирует – с пафосом, напыщенностью, чеканя слоги. Например, фразы «Я первая спросила» и «Вы не должны мне говорить «ты», произносятся совершенно одинаково – интонационно завышаясь к концу. Очень быстро создается впечатление, что в арсенале актрисы три-четыре интонации, которые она применяет то тут, то там.
Во втором действии создатели спектакля решили уравновесить нервозность Гедды, с которой она предстала перед публикой. Практически все время она просто сидит на стуле лицом к залу и отвечает на вопросы других героев. Это позволяет героине продемонстрировать не только свою прыть и неуравновешенность, но и обыкновенное человеческое естество, замаскированное прежде. Она неподдельно грустна, смотрит в зал глубоким взглядом, прямо как с афиш спектакля. Не сказать, что вызывает сочувствие, но ей верится. Такое ее проявление, кажется, единственное, понятное залу. Только этого явно недостаточно, чтобы снять все возникшие ранее вопросы.
Это тем более удивительно, потому что Урсуляк считается хорошей актрисой. У нее даже есть «Золотая Маска». Однако здесь на фоне своих партнеров ее работа кажется крайне наигранной. Контраст усиливается как раз тем, как первоклассно перевоплотились Воропанов и Матросов (кстати, однокурсники по школе-студии МХАТ Урсуляк), Николаева и Дьяченко. Как ярко женскую уязвимость сыграла Бегунова. Все их герои узнаваемы, но не типичны, шаблонов здесь нет. Смотреть на них одно удовольствие. Такое же удовольствие доставляет музыка Полины Акуловой – это лиричные струнные мелодии.
Однако этих маленьких радостей недостаточно, чтобы спектакль оставил какое-то светлое впечатление. А вот вопросы «Зачем это смотреть сегодня?» и «О чем это все?» возникли.