— В чем суть работы? С кем работаете конкретно? Хосписы, инвалиды?
— Нет, работаю в учреждении, где дети находятся временно, без попечения родителей, законных представителей.
— Некий орган опеки?
— Органы опеки — это органы опеки, с ними плотно работаем со всеми. У нас просто такие дети временно проживают, пока решается, одумаются родители или нет. А если у ребенка умерли родители, тогда найдутся родственники — оформляется опека.
— Учреждение государственное?
— Полностью государственное. Частных на этой стадии нет.
— Какие там дети?
— Например, которых изъяли из семьи, но родители пока не лишены, ограничены в правах. Вы знаете же, что такое детский дом? Так вот, туда дети попадают, уже когда родители лишены, ограничены в правах. А сначала, во время решения их дальнейшего жизнеустройства, находятся в таких учреждениях, в каком я работаю.
— Эта профессия нашла вас или вы нашли профессию?
— Она меня, скорее. Закончив университет, планировала не по специальности работать.
— Люди каких религий, по вашему наблюдению, более милосердны?
— Такого наблюдения нет, ведь семьи, дети которых попали в такую ситуацию, очень не простые. Есть разные: алкоголики, наркоманы и т.д. Тут от религии не зависит.
— Часто ли вы сталкивались с агрессией со стороны родителей, у которых изъяли ребенка?
— Приходилось, но они изначально находятся не в той ситуации, если хотят, чтобы конкретно я была на их стороне, поэтому раз-два — не более. И только на словах.
— А случались ли конфликты с самими детьми?
— Случаются, особенно с подростками. Но у нас очень хорошие детские психологи.
— Считаете ли вы, что таким родителям необходимо давать второй шанс?
— Решает суд. Сейчас тенденция — судьи практически всегда на стороне родителей, если не было совсем уж вопиющих фактов.
— Бывали ли случаи, когда вы были не согласны с решением суда?
— Такого ещё не было. Участвую в заседаниях и озвучиваю свое мнение. Обычно, если дело дошло до них, то мое мнение не расходится с мнением истца (органа опеки).
— Сколько детей в год, примерно, отбирают у родителей?
— Хочу сказать не только по акту полиции (когда изъятие происходит), но и по личному заявлению родителя помещаются и по заявлению самого ребенка, если он старше 10 лет. Если одинокий родитель должен в больницу лечь, а оставить не с кем, допустим, то помещает. Потом так же, по своему заявлению, забирает.
— Множество детей подвергаются домашнему насилию, но изымают лишь единицы. Почему? Как происходит процесс изъятия/обоснование изъятия?
— В основном кто-то, кто замечает такой факт (школа, например), сообщает в орган опеки или полицию. Или ребенок сам сбегает, его в розыск подают, полиция находит, помещает по акту. Много разных ситуаций.
— Много ли бумажной работы приходится выполнять?
— Моя работа только бумажная и её много.
— Почему не смените профессию?
— Люблю свою работу. Бумажная не в том смысле, что не люблю. Детьми воспитатели, психологи занимаются. В этом смысле.
— Как можете оценить систему опеки в стране?
— Трудное время, время перемен. Но действительно хорошо, что детей государство не бросает на произвол судьбы.
— Сталкивались с настоящей несправедливостью в вашей работе?
— Сталкивалась, когда мама подростка тянула время, чтобы родить второго успеть, мат.капитал получить, а ребёнок ей первый не нужен был. В итоге получила, а от подростка отказалась.
— Бывало ли такое, что у родителей изымали детей за пустяковый проступок?
— Если считать пустяковым, что мама со школы не забрала первоклашку, то да.
Только не нужно забывать, что нормальным родителям просто вернуть ребенка.
— За 5 лет работы, изменились ли вы? Как?
— Думаю да. Стала терпимее.
— Свои дети есть? Работа какой-то отпечаток на их воспитание накладывает?
— Есть. Накладывает — стала лучше понимать.
— Помогают ли в вашем деле волонтеры? Как вы к ним относитесь?
— Помогают, очень хорошо относимся. Это, кстати, первое, что меня когда-то поразило — что так много неравнодушных людей в наше время.
— Среди людей вашей профессии работают альтруисты и люди, искренне любящие детей, или безразличных тоже хватает? Не тяжело работать, сталкиваясь каждый день с детскими переживаниями?
— Безразличные быстро уходят. Тяжело бывает морально.
— По вашему опыту, вырастают из детдомовцев нормальные люди?
— Дальнейшую судьбу детей из тех, кто пошел от нас в детский дом, не отслеживаю, поэтому не отвечу. Хотя один случай был — меня в сетях нашел выпускник. Написал, что учится в техникуме и всё у него хорошо. Помнит меня, приятно. Такой трудный был, ершистый. И вот, практически в люди вышел, а думали и школу не закончит.
— Среди детей, поступавших к вам, были ли неординарные личности?
— Были. Кто-то узнал, что поёт хорошо, кто-то прям артист разговорного жанра. Но ещё мало лет прошло, чтоб увидеть кого-то по телевизору.
— Навещают ли вас дети потом?
— Навещают те, кто в семью вернулся. В основном подростки.
— В чем результат вашей работы лично для вас?
— Если начать говорить, то получится высокопарно. Может, чувство, что все не зря, и ты на своем месте можешь хоть чуть-чуть чем-то помочь и что-то сделать.
— Чувствуете ли вы недооценённость своей работы?
— Было чувство дискомфорта, когда педагогическим работникам таких учреждений подняли зарплату, а остальным нет. В чем причина не знаю, Президент майским указом почему-то отметил не всех.
— Какие советы можете дать читателям? Что можно сделать в целом, чтобы таких случаев стало меньше?
— Совет один. Не проходить мимо, если вы наблюдаете жестокость, равнодушие со стороны взрослых к детям.
— Было ли желание забрать поступившего ребенка себе? Разрешено ли это работникам вашей сферы?
— Разрешено, конечно. Было сильное желание, но не смогла. Там их двое было, брат с сестрой. Не потянули бы двоих.
— Много ли времени получается уделить отдельному ребёнку?
— С каждым занимаются педагоги и психологи, я только по надобности. В суд, если старше 10 лет, документы, если делаю (паспорт, например), то тоже личное участие ребенка нужно. Мнение его спросить о том, хочет/не хочет в свою семью или просто поговорить, если именно со мной хочет. А так только бумаги.
— Часто дети не хотят возвращаться в семьи?
— Не редко.