Художник, дизайнер Владимир Цеслер вспоминает, где в 1970-х в Минске собирались хиппи, за что и как их наказывали в милиции и почему некоторые творческие люди предпочитали работать дворниками и сторожами
…Сорок с лишним лет назад в столичном сквере напротив цирка еще стоял памятник легендарному летчику, дважды Герою Советского Союза, и место, где кучковалась продвинутая молодежь, называли в просторечии «Грицевец». На скамеечках вдоль аллеи вели оживленные беседы и пели под гитару длинноволосые парни и девушки, не без основания считавшиеся советскими хиппи.
Нередко видели в этой компании и невысокого парня с роскошной курчавой гривой, пользовавшегося большим авторитетом и порой что-то рисовавшего. Сегодня знаменитый белорусский дизайнер и художник Владимир Цеслер рассказывает, как жилось ему в те времена в стране под названием СССР.
— Смею предположить, что в компании соответственно одетых длинноволосых молодых людей в 1970-х годах вы были фигурой заметной и уважаемой.
— Нет, мне кажется, ничем особым я не выделялся. Тогда и лидеров в нашей компании не было, она функционировала как единый организм. Лидер должен что-то делать, куда-то звать, а мы ярко выраженной цели не имели, скорее наоборот.
— Ваше прозвище Вова-художник знали очень многие в городе.
— У многих оно вырывалось автоматически. Я же постоянно находился в таком режиме — рисовал, что-то делал.
— Дизайнером вы тогда вряд ли себя ощущали и об этой профессии, возможно, знали только понаслышке?
— Белорусская школа дизайна возникла, наверное, одной из первых в Советском Союзе, и в институте преподавали дизайн. Другое дело, не знаю, нужен ли он был, и до сих пор не уверен, нужен ли сейчас.
— Вам в театрально-художественный институт удалось поступить не сразу?
— Только с шестого раза.
— А до этого в Минске, переехав из Слуцка, работали где-нибудь?
— До армии работал художником в Окружном Доме офицеров.
— В то время у ребят вашего круга были в моде не самые популярные и неденежные, зато предоставлявшие возможность заниматься творчеством профессии: монтировщик сцены в театре, сторож, дворник.
— Действительно, люди, имевшие, скажем, техническое образование, даже ученые, нередко шли работать в область, далекую от их профессии, поскольку применять свои знания и умения оказывалось негде. Уделом литератора, мне кажется, была должность дворника. С утра он подметает, а потом пишет книгу. Очень многие интеллигенты работали на кладбищах, устраивались рубить мясо, чтобы зарабатывать деньги и не считаться тунеядцами.
— Алкоголя, способствовавшего задушевной беседе, вы не чурались?
— Нет, конечно! Популярным было дешевое фруктовое вино. Под него задушевно, как вы говорите, общались… Кто-то из нашей компании пробовал и марихуану. Но один авторитетный человек сказал: зачем это тебе, ты же художник, у тебя и так все перевернуто.
— Вы сами считали себя советским хиппи?
— Не могу назвать себя стопроцентным хиппи, поскольку все-таки работал. Однако свободное время посвящал общению с этими людьми. Они мне очень нравились, среди них были интереснейшие личности с глубокими знаниями. Меня просто тянуло туда, я каждый день в их компании что-то для себя открывал в литературе, музыке. Люди искали другие пути познания, вот и мне повезло найти себе такую сферу. Летом во время отпуска мы выезжали в Прибалтику…
— Автостопом на так называемые сейшены, фестивали рок-музыки?!
— Да, на сейшены в ту же Эстонию собиралось много народа со всего Советского Союза, при этом немало известных людей. Там было знаковое место Раквере, между Ленинградом и Таллином. Знал эстонскую столицу лучше всех городов Союза, даже Минска. Исходил ее вдоль и поперек до последнего закоулка. Даже если гналась милиция, отлично представлял, как от нее скрыться, через какие дворы.
— Как вам удавалось одеваться, чтобы не выглядеть в этой компании чужаком?
— Во-первых, это не было самоцелью. Как говорили в то время в наших кругах, хиппи роскоши не любят. Я ничего не предпринимал для создания соответствующего имиджа, меня определяли по внешнему виду и что-то предлагали. Первые настоящие джинсы достались в начале 1972 года в Москве. Человек, видимо, мажор или чей-то сынок, а может, студент МГИМО, подошел ко мне и предложил купить его штаны. Он походил на парня, которому очень хотелось выпить, и когда увидел меня, у него загорелись глаза.
— Они были в пакете или на нем?
— На нем! Я говорю, мол, у меня и денег таких нет. А сколько, спрашивает, есть? 25 рублей, отвечаю. Ладно, соглашается, давай! Однако я прикинул, что остаюсь в чужом городе без копейки, отказался, и мы разошлись.
Но в тот же день в огромной Москве встретил его вновь! Это было нереально, тем не менее чудо произошло. Он снова подошел и сказал: давай, покупай, сколько у тебя есть? 18 рублей? Окей! Снял с себя практически неношеные, почти новенькие джинсы. Когда я привез их домой и постирал, краска, естественно, сошла, и моему взору открылся тот небесный синий цвет, о котором все мечтали. Это были легендарные Super Rifle.
— За длинные волосы вас гоняли?
— Я их отпустил после армии, и никто ко мне особенно не цеплялся ни на работе, ни в институте. И в милиции на нас нечасто охотились, у них были специальные рейды. Им тоже, видимо, не до того было: скажут, что надо поймать столько-то человек, они отловят, постригут и успокоятся. Правда, как-то раз из-за моей внешности и репутации меня не хотели выпускать за границу, не давали характеристику в институте.
— Во времена железного занавеса вам удалось вырваться за границу?!
— Я выиграл конкурс плаката. А какой-то человек в партийных органах сказал: «Мы не можем это пугало выпускать, чтобы думали, дескать, все советские люди такие». На это один преподаватель ответил: «Глупости, я был за границей много раз и видел: если идет человек с длинными волосами и они не мешают уличному движению, то полицейский его не трогает!»
— Значит, вас все-таки выпустили. Это была, конечно, Польша?
— Нет, Болгария. Никакого особого подъема, ступив на ее землю, я не почувствовал. Эта страна была тогда почти 16-й советской республикой. Не в пример, кстати, упомянутой Польше. Мы же всю важную для нас информацию получали благодаря прекрасным польским журналам «Искусство», «Штука», «Шпилька». Через польское радио проходило многое, оно работало на длинных волнах, и я всегда слушал его в мастерской.
— А мастерскую получили без проблем?
— Нет, конечно. Первой была какая-то конура на улице Ольшевского. Получить свою мастерскую в те времена, как и сейчас, было неимоверно трудно. Нам же с моими соавторами Сергеем Войченко и Андреем Шелютто кто-то помог.
— Какая музыка тогда была вам по душе?
— Повезло, что наши вкусы формировались во времена музыкальных открытий. Это настолько увлекало, что не представляю, какая бы жизнь была без них. Конечно, мы любили и «Битлз», и «Роллинг Стоунз», но и прежде хватало классных музыкантов — Боб Дилан, «Бич Бойз» и так далее. Фехтовальщик Андрей Былинский из-за границы привозил отличные пластинки.
— Считается, что хиппи, «дети цветов», перекроили картину мира на Западе, особенно по части сексуальной революции. В вашей тусовке хватало симпатичных и неглупых девушек. Вы с кем-то из них завязывали неформальные отношения?
— Нет! Я был человек в этом плане нерешительный, и хотя девочки, не обремененные моральными принципами, встречались, мне не хотелось терять время, упускать возможность общения с неординарными людьми, что-то недополучить.
P.S.В активе 67-летнего Владимира Цеслера — участие в престижных выставках, около 40 международных наград. Его плакат Woodstock. 30 years — в собрании рекламных шедевров Лувра, работы хранятся в Русском и Пушкинском музеях. Но советские времена и тогдашних друзей он и сегодня вспоминает с теплотой.
Автор: Владимир Писарев