Читайте! Смотрите! Шок!
Статья будет разбита на три части. Чтобы «БЫЛАМЕНЬШЕБУКАФ».
Да, да, да, иностранцы ездили в СССР в то время. Немного и далеко не каждый, но ездили (до «Занавеса» еще далеко).
Было несколько причин для поездки: транзитная поездка (самый объективный кстати рассказ, но не чуть позже об этом), приглашение от «аппарата», желание прикоснуться к «утопической», но манящей идее (как известно социалистические идеи в то время набирали оборот).
Рассматривать вот это все будем через призму двух широко известных британцев: Бернард Шоу и Арнольд Тойнби.
Краткая биографическая справка:
Итак, данная информация была собрана по крупицам с «ЖЖ» (это Livejournal, место где были блоги, и раньше это было очень популярно, ссылки не дам, ибо раз сам нашел, то и вы сможете. Могу лишь сказать, что там ссылались на их автобиографии, а значит всему можно верить (ну практически)).
Стоит сказать о том, что оба подданных «британской короны» до поездки проявляли симпатию к социализму и к СССР, в частности. Но поездка оставила определенный след на их восприятии.
В этой статье поговорим о поездке Арнольда Тойнби.
В 1929 году Тойнби завоевал репутацию в области политического аналитика с помощью постоянно выпускавшихся «Обзоров международной политики». В том же году ему пришло приглашение принять участие в конференции Института тихоокеанских отношений. Данная конференция проходила в Киото, и у Тойнби появилась возможность засчет переезда побывать в СССР.
Однако, для поездки Тойнби необходимо было добиться командировки на конференцию. В этом ему помог его бывший начальник, чиновник Foreign Office сэру Джеймс Виклиф Хедлэм-Морли. Благодаря его помощи, в октябре 1928 года все было готово для поездки.
До своей поездки, Тойнби относился к России весьма положительно. Он восхищался российской литературой, а по его высказываниям становилось понятно, что он действительно читал русских классиков. Также он уделял внимание российской интеллигенции. Он восхищался поведением и этикетом русской интеллегенции, «не заискивающей перед правительством в отличие от «изолгавшихся» немецких интеллектуалов».
Но непосредственная встреча с советскими реалиями в корне изменило представления Тойнби.
В отличие от путешествия Шоу, Тойнби был в СССР «проездом». Однако, впечатлений для английского историка было более чем предостаточно.
Первым эпизодом «интересных событий» является случай, произошедший непосредственно перед отправкой поезда из Владивостока.
Тойнби со своими попутчиками встретил группу англичан, прибывших на том поезде, на котором должен был отправиться историк. Соотечественники сообщили о том, что в составе поезда отсутствует вагон-ресторан. И несмотря на заявления администрации вокзала о том, что на протяжении всего пути у них будет возможность посещать вагон-ресторан, реальность оказалась противоположной. Вагон-ресторан появился только на третьи сутки, когда запасы путешественников практически исчезли. «Душа моя взалкала бочкаревских котлов с мясом, как лань стремится к потокам воды», – так описывал свое состояние Тойнби. Более того, стоит упомянуть эмоциональное состояние историка при виде приближающегося вагона-ресторана к их составу: «Когда мы выскочили из вагона в Бочкареве, более нетерпеливо, чем мы делали это в Хабаровске, волна холода заставила моментально забыть о бесценной цели наших поисков. Это был легендарный сибирский холод – холод, который иссушал лицо подобно огню и словно электрическим током пронизывал ноги. Но кого это волновало? Потому что наконец-то мы увидели на запасном пути вагон-ресторан, приближавшийся к нашему поезду неторопливо и размеренно, словно леди, осознающая себя покорительницей сердец. Возликовав, мы кинулись в вагон, и тем же вечером вдосталь насытили свои утробы русской снедью».
Однако, вскоре вагон-ресторан опять исчез до конца путешествия. Впрочем, на этом «приключения» не закончились.
«На третье утро, лежа на своей полке и постепенно отходя от сна, я вдруг осознал, что поезд стоит на месте подозрительно долго. Что за важная станция удостоилась столь затянувшейся стоянки? Я потянул занавеску и к моему удивлению обнаружил, что мы стали посреди дикой местности. Одетые инеем березы – вот и все, что могло быть замечено». Попытки разузнать у проводника причину остановки ни к чему особенному не привели. Преодолев желание оставаться в тепле, Тойнби выбрался на улицу «на разведку». То, что он увидел, удивило историка.
«…Я набрался храбрости, чтобы несмотря на холод отправиться на разведку. И когда я пробрался через сугробы к голове поезда, оказалось, что, как я и подозревал, ситуация куда серьезнее, чем можно было предположить поначалу. Локомотив не покинул нас на склоне, а кротко стоял отцепленным всего в нескольких ярдах от переднего вагона. Именно этот вагон был преступником: его передняя тележка сошла с рельсов! И тут я стал свидетелем сцены, которая показалась мне воплощением советской политики. Контрреволюционный элемент подвижного состава был решительно атакован Красной Армией, экипированной по случаю схватки форменными остроконечными шлемами. Но, увы, Красная Армия была домом, разделившимся в самом себе. С одной стороны, фракция Троцкого упорно пыталась закрепить тележку клиньями из свежесрубленных бревен; с другой – фракция Сталина налегала плечами на колеса, явно желая сдвинуть тележку, которую их товарищи старались закрепить. Две силы казались равномерно согласованными, и насколько я мог видеть, их перетягивание каната могло бы продолжиться вечно. Так что я вернулся в свое логово и улегся в ожидании похода в вагон-ресторан».
После «исчезновения» вагона-ресторана, быт иностранцев превратился в схватку за жизнь. Например, иностранцы понятия не имели о хлебных карточках, которых у них естественно не было. При этом хлеб можно было получить только на станциях в буфетах. Но тут путешественников поджидала опасность, поскольку поезд отправлялся без предупреждения, что означало вечный риск остаться в непонятном месте без вещей. Русские пассажиры для экономии времени «устраивали набеги» на привокзальные буфеты со своей посудой. Тойнби поражался всему происходящему, но вместе с неким немецким предпринимателем участвовал в этих «голодных играх». При этом он отмечал разницу в восприятии между пассажирами спального вагона. Если новозеландец и ирландец, привыкшие к интеллигентному поведению, вынуждены были голодать, то Тойнби, немецкий предприниматель и японка принимали участие в «походах на буфеты». Вот как описывает Тойнби действия японки: «Трудно было представить, – с восхищением пишет Тойнби, – что она лишь однажды бывала заграницей – плавала пароходом в Шанхай. Можно было подумать, что она путешествовала по России с дюжину раз, и ей были хорошо знакомы все возможные превратности. Самообладание, рассудительность и инициатива никогда не изменяли ей. И именно ее интуиции мы были обязаны ценным обретением – жареным гусем, который в течение трех черных дней поддерживал искру жизни в наших телах».
Новые попутчики стали для иностранцев полной неожиданностью. Несмотря на большое количество свободных мест в других вагонах, иностранный вагон подвергся «пролетарскому нашествию», к тому же новые соседи имели «стойкий запах немытого тела»: «Полагаю, что мы наслаждались тем самым “восхитительным резким запахом” русского крестьянина, который с таким удовольствием упоминает Толстой».
«Пережив» путешествие из Владивостока в Москву, Тойнби все еще имел желание встретиться с различными чиновниками, дипломатами, учеными в Москве. В его блокноте существуют записи, по которым он хотел встретиться с различными известными людьми: профессор и заведующий отделом международных договор – А.В. Сабанин, член политбюро компартии Великобритании и корреспондент ТАСС А. Ротштейн, близкий друг Чичерина П.М. Петров.
Но все его планы разбились о «советский сервис». Ночные «прогулки» в поисках ночлега упирались в «царственных швейцаров», которые говорили, что мест нет. В итоге Тойнби вынужден был отправиться в британское посольство. После этого он окончательно созрел в желании покинуть СССР. Когда же, у машины, которая везла Тойнби на вокзал, лопнуло колесо, он был доведен до состояния близкого к истерике.
Тойнби перестает удивляться всему происходящему, делая вывод, что вся спонтанность русских исходит из тиранических традиций: «Если каприз – сущность тирании, то наш локомотив был столь же законченным тираном, как любой царь или комиссар».
Финальной точкой, окончательно изменившей отношение Тойнби к Советской России, стало банальное «нет». То, как это произносится, побуждает его назвать данную реакцию не словом, а жестом, в совершение которого вовлечено всё тело отвечающего: «вскинутые брови, опущенные углы рта, свисшие плечи, слегка согнутые в коленях ноги. Точно такие жесты и позы при произнесении «Нет!» Тойнби прежде уже видел в Турции и Греции. «И как только я узрел сей жест в том общем настрое, с каким русский проводник произнес свое «Нет!», я понял, что уже покинул Дальний Восток и вновь оказался на Ближнем».
На этом пока что все. Ждите продолжение.
КалинаБемоль. Вдрызг.