Помню, в школе, в классе то ли в пятом, то ли в шестом, мы, по очереди выходя к доске, наизусть декламировали «Бородино». Нас было человек тридцать, и каждый – кто как мог – кто запинаясь, а кто и «с чувством, с толком, с расстановкой» – повторял вечное лермонтовское «Скажи-ка, дядя, ведь не даром?..». Уж не помню, был ли тот, кто произносил с чувством, и в самом деле пронизан каким-то чувством. Не знаю также, был ли им пронизан тот, кто запинался. Во всяком случае, я в этом глубоко сомневаюсь. Далеко от нас была та война и тот подвиг. Учитель относился к этой длинной дистанции между нами и бородинским сражением снисходительно. Он выслушивал отрывок за отрывком и ставил в журнал отметку. Высокую – тем, кто не запнулся. И пониже – тем, кто спотыкался и иногда забывал лермонтовские слова. Этого было достаточно, чтобы колонка в журнале с названием обязательной для средней школы лермонтовской поэмой была заполнена оценками.
В девятом классе был уже новый учитель литературы, и было задание уже о другой войне. Мы должны были написать сочинение о подвиге и героизме наших предков в войне Великой Отечественной. Все написали. Все – сухо. «Стандартно. Шаблонно. Ни одна работа не тронула. Ни эмоций, ни чувств», – высказался учитель литературы и, махнув рукой («ладно, по плану надо к новой теме переходить»), заполнил, кажется, четверками всю колонку в журнале примерно в тридцать клеточек длиной… Между этой войной и нами дистанция была уже не столь большая, но, видимо, уже и не столь маленькая, чтобы с нашей стороны – не почувствовать подвиг, а со стороны учителя – отнестись снисходительно к нашему нечувствованию. И мы двинулись дальше – осваивать московские тесты – прародители ЕГЭ, только-только заброшенные министерством в провинции.
… Недавно, приехав в город, где прошло мое детство, я бродила по тому району, где была (и до сих пор она там есть) моя школа. Неподалеку от школы на одном из жилых домов на уровне между первым и вторым этажами увидела плакат, размещенный, по всей видимости, ко Дню Победы. В военной форме милая девочка с добрыми глазами, георгиевская ленточка и надпись благодарных потомков «Мы помним! Мы гордимся!». Был конец октября. Это означало, что плакат висел здесь уже как минимум полгода. Место ему было отведено особое – прямо над… Пивточкой. Во всей большущей России не нашлось плакату с георгиевской ленточкой места, кроме как над рекламным плакатом «Пивточка. Акция. Лучшие напитки от лучших производителей» и над лестницей, ведущей в питейное заведение. Ни над входом в спорткомплекс, ни над входом в музей, ни над входом в библиотеку… Над пивным заведением висела фотография девочки с добрыми глазами в военной форме, с георгиевской ленточкой. И девочка уже полгода смотрела своими добрыми глазами на посетителей. И она уже полгода туманно отражалась в пьяных глазах посетителей…
Мимо проходили озабоченные (каждый своим) люди, которых не заботила контрастность плакатов, расположенных так близко друг к другу, что, казалось, вот-вот они сольются и станут едиными, и никто не помешает этому их единению. Было видно, что прохожих давно не трогает неуместное соседство. Лишь одинокий серый от приставшей к нему еще летом пыли кондиционер, расположенный в небольшом промежутке между плакатами не давал им слиться окончательно. Люди проходили и проходили мимо. Я вглядывалась в их лица. Многие были моего возраста. Значит, примерно в одно время со мной они отчеканивали у школьной доски «Скажи-ка, дядя…» и примерно в одно и то же время со мной писали сочинение о подвиге предков в Великой Отечественной войне. По автомобильной трассе напротив пивной неслись машины, автобусы, маршрутные такси, из окон которых отчетливо была видна девочка с георгиевской ленточкой над пивточкой. Сотни людей ежедневно проходили, проезжали, проносились… Мимо.
«Все пучком, а у нас все пучком…» – доносилась из пивной пустая песня. «Все пучком, а у нас все пучком…» – звучало около девочки с георгиевской ленточкой.
Может, и владелец пивной когда-то отчеканивал «Скажи-ка, дядя…». Теперь он сам достиг возраста дяди. Хочется спросить теперь у него, у такого дяди: «Скажи-ка, дядя, неужто даром?» Что он ответит? «Всё пучком!» Да и кто у него спросит? Способен ли теперь кто-нибудь у него об этом спросить?
Нет числа факторам, которые рождают те или иные нравы. Один из них, безусловно, – снисходительное и равнодушное отношение. Когда мы прошли мимо девочки с георгиевской ленточкой? Сейчас? Или тогда, когда учителя и родители, вынужденные озабоченно куда-то торопиться, прошли мимо наших стандартных, шаблонных сочинений?.. Прямое морализаторство – штука глубоко препротивная. Но и отсутствие четкой моральной позиции, высказанной, обозначенной, имеет свои последствия. «Хорошо ли, когда творец, художник, не выражает четкого отношения к своим героям?» – спросили в одном из интервью актера Сергея Юрского. «Как сказать…», – ответил он – «я думаю, что сейчас, когда уж слишком не высказываются, и аморализм несут в искусство, зритель привыкает глотать этот аморализм». А когда, воспользуюсь словами актера, слишком не высказываются и привыкают глотать, нездоровые укореняются нравы.
Ольга ГРАФТ
Если вам понравился этот текст, вы можете поделиться им в социальных сетях, подписаться на канал и поддержать автора, кликнув на значок "нравится".